Одиссей в бинарном мире

– Почему? Почему ты так уверен?

Я вытянул перед ней свои дрожащие руки.

– За последние несколько месяцев стало хуже. И ты это знаешь.

– Этой раны у тебя не было!

– Причем здесь рана? Они трясутся, Несс!

– Тогда… что это? – испуганно спросила она, указывая на ожог на моей ладони.

– Прожег сигаретой.

– Почему?..

– Не знаю, хотел почувствовать…

– Как ты можешь быть так уверен, что врачи правы?

– Я только что сказал тебе, черт возьми! – Она начинала меня злить. – Дело не в моих руках, Несс! Это в моем мозгу! И с каждым днем все будет только хуже.

– Нет. Ты просто боишься! – Она упрямо качала головой, отказываясь признавать услышанное. – Вот почему они трясутся. – Несс подняла руки, раскрыла их передо мной. – Смотри, Вик… – Ее голос дрогнул, как и протянутые ко мне руки. – Они дрожат, как у тебя!

– Конечно, боюсь! – с горечью признал я. – А знаешь почему? Потому что они правы! Ты же сама советовала провериться у доктора. Они не ошибаются, – заявил я, и эхо последних слов зловеще расползлось по всему дому.

– Хочу пройтись, – вяло пробормотал я и пошел к выходу. Услышав ее шаги, я обернулся и бросил через плечо: – Один!

Глава 3. Дрожащие деревья

Я никогда не любил прогулки, случайные или запланированные, считая их пустой тратой времени.

С возрастом ты будешь больше наслаждаться ими, – в завывании ветра слышался голос моего отца. Признаюсь, гулять с ним доставляло мало удовольствия. Возможно, мне это не нравилось потому, что было своего рода принуждением. Как бы там ни было, я не находил смысла в бесцельном хождении, а учитывая сегодняшние события, вероятно, уже никогда не найду.

Но сейчас больше всего на свете мне хотелось, чтобы работало мое тело, а не мозг: одному Богу известно, как долго оно еще прослужит мне.

Прошло около двадцати минут, прежде чем мне удалось попасть в лес, граничащий с Элдингсбруком. Я глубоко и с наслаждением вдыхал густой воздух хвойного океана. Последний раз я был здесь, вероятно, лет пятнадцать назад.

Звук хрустящих под моими ногами веток вызывал щемящее чувство.

Я почувствовал, что мог бы бродить здесь часами, наблюдая за деревьями, сбрасывающими листву, – она парила в потоках воздуха и медленно опускалась на пестрый лесной ковер.

Я любовался вездесущим оранжевым цветом, щедро добавленным осенью в свою красочную палитру, и подумал, что увядающие листья символизируют мое время на земле: оно тоже истекает… Я интуитивно сдавил рану на ладони. Боль вернула меня на землю, не позволяя предаваться мрачным размышлениям…

Невольно я задумался о временах, когда люди рисовали на стенах пещер и молились идолам из глины. Больных и немощных всегда оставляли на произвол судьбы, независимо от того, были ли это хеттская богиня Шаушка или египетская Сехмет, – их жизнь им не принадлежала.

Наверное, было бы проще умирать, не зная того, что приближает тебя к могиле. Разве станет легче от осознания, что конец твоей жизни вызван какой-то неведомой силой, будь то замысел Бога, происки дьявола или стихийное бедствие?

Мало что изменилось! Я, как и древние люди, был бессилен перед своей судьбой. Мой случай ничем не отличается, за исключением некоторой ясности, которая, увы, не успокаивает: тиран по имени Хантингтон уже вцепился мертвой хваткой в мое разрушающееся тело.

Стоп! Хватит!

Я достал наушники. Спустя пару секунд будто сам король вальсов Иоганн Штраус заиграл мне свои «Сказки Венского леса». Очарованный мелодией из прошлого, я невольно очутился в давно минувшей эпохе.

Лес медленно наполняется звуками струн сольного цитра и волшебниц-скрипок. Мелодия звучит дерзко и смело. Вдруг она замирает, становясь похожей на робкий флирт c талантом, затем ее ритм ускоряется, нарастает, учтиво приглашая на тур волшебного вальса!

Бальный зал с красавицами в платьях, сотканных из шелковых эмоций. Лепные потолки с эффектом акварели и альфрейная роспись на них словно пропитаны сантиментами эпохи галантности и маскарадов. Здесь нет стоических скульптур, только архаичные фасады, которые постепенно исчезают, пока затихает музыка, заставляя фантомы истории возвратиться в места их упокоения.

Под опавшими листьями они вновь обретают вечность.

Сквозь созвездия листьев, еще цеплявшихся за родные ветви, я увидел небесную красоту: ночное небо и хрупкий лунный цветок на нем, настолько нежный, что даже малейший луч света мог бы помешать ему расцвести!

Как можно не любить ночь? Нежная ласка легкого ветерка, приятная симфония невидимых сверчков и мириады звезд, сверкающих, словно россыпи горного хрусталя. Этими недосягаемыми самоцветами, вероятно, восхищались и мои далекие предки.

Я даже не заметил, как дошел до конца тропинки. Когда я вышел из дома после семи вечера, небо было еще светлым; теперь с наступившей темнотой стрелки на часах показывали 22:28. Я снова взглянул вверх – космические зеницы мерцали, словно бы говоря мне, что разумно вернуться домой.

На обратном пути пришлось внимательнее смотреть под ноги – различать предметы становилось всё труднее, да и вообще перемещаться в темноте Элдингсбрукского леса теперь можно было скорее ощупью, чем доверяясь зрению. Сейчас я не смог бы отличить тополь от сосны!

Хм, а были ли там сосны вообще?

Не то чтобы это имело значение… Одно я знал наверняка: пока слышу тихий, жесткий хруст под моими ногами, двигаюсь в правильном направлении. Вдруг под моей ступней хрустнул сухой прут, и подошва соскользнула в месиво осенней листвы. В тот же миг резкая судорога сковала мою ногу, заставляя ее конвульсивно подергиваться. Ошеломленный болью, я охватил голень как можно крепче обеими руками и неистово сдавил мышцы. Сильнее! Мне казалось, что какой-то паразит укрылся глубоко внутри, и я смогу раздавить его, если приложу достаточно сил.

Судороги появились в моем теле несколько лет назад. Я не придавал им особого внимания и отмахивался, занимаясь насущными делами, – честно говоря, так жилось проще. Но сейчас будто острая игла пронзила ногу и… разум.

Боль не стала сильнее, просто теперь я знал, что это симптом приближающейся смерти.

Зачем я решил пойти к врачу сейчас? Что изменилось бы, узнай я о болезни на неделю позже или две?

Я бы все равно реагировал, как идиот, пытаясь «задушить» собственную ногу!

Ну и видок же, наверное, был у меня!

По крайней мере, лес и тьма умеют хранить секреты, но совы и вороны…

Я слышал, как они насмехались надо мной.

Приступы приближали меня к могиле: каждая судорога, каждая маленькая конвульсия. Всегда сравнялось с четырьмя годами…

Мы называем себя венцом творения. Но даже Голиафа можно было усмирить, не говоря уже о таком обычном человеке, как я. Мы всего лишь существа, импульсивно реагирующие на сигналы мозга. Когда голоден, я ем. Когда устаю, я сплю. Я умираю, поэтому плачу. Ноющая боль в ладони заставляет меня плакать.

Возможно, мы и обзавелись сознанием – единственным, что закинуло нас на верхушку нами же провозглашенной иерархии, но мы по-прежнему представляем собой только ничтожную часть природы.

Чувство удовлетворения «эволюционировало» в радость, которая стала главным смыслом современного человека. Парадокс в том, что раньше, чтобы человек был доволен жизнью, ему достаточно было быть сытым, теперь еды у каждого вдоволь, а настоящего счастья почти нет.

Как пища с вкусовыми добавками и всевозможными улучшителями, счастье стало суррогатом.

Мы больше не знаем, чего хотим, но ощущаем необходимость в какой-то цели, которая поддержит нас, как костыль. И блажен тот, кто видит свою цель в удовлетворении сексуального голода, поскольку это – от природы.

Современное представление о счастье заставляет меня смеяться. Прикольная шутка, а кто не любит шутить? Иди, смейся от души и поделись счастьем со своим другом!