Мифы и факты русской истории. Из лихолетья Смуты к империи Петра I

В Польше Лжедмитрий «понахватался… внешней “цивилизации”, кое-чему научился и, попав на престол, проявил на нём любовь и к Польше, и к науке, и к широким политическим замыслам вместе со вкусами степного гуляки. В своей сумасбродной, лишенной всяческих традиций голове он питал утопические планы завоевания Турции, готовился к этому завоеванию и искал союзников в Европе. Но в этой странной натуре заметен был некоторый ум… Он легко решал те дела, о которых долго думали и спорили бояре. В дипломатических сношениях он проявлял много политического такта. Чрезвычайно многим обязанный римскому папе и королю Сигизмунду, он… уверял их в неизменных чувствах преданности, но вовсе не спешил подчинить русскую церковь папству, а русскую политику – влиянию польской дипломатии».

Лжедмитрий I в советской историографии и литературе. Глава историков-марксистов – М.Н. Покровский, писал в 1920 и 1933 гг., что Лжедмитрий I победил благодаря поддержке восставших крестьян. Его недолгое царствование не успело разочаровать народ, и он стал знаменем в классовой борьбе. Подобные взгляды разделяли Б.Д. Греков и В.И. Корецкий. С 1950-х гг. в историографии нарастало неприятие Лжедмитриев (I и II), пригласивших иезуитов и поляков в Россию и проводивших крепостническую политику по отношению к крестьянам. Важный вклад внесли работы А.Л. Станиславского (1980), показавшего, что в основе конфликта Смуты лежит не «крестьянская революция», а борьба за власть казаков и дворянства. К сходной точке зрения пришел и Р.Г. Скрынников, занимавшийся изучением не только истории Смуты, но её главных героев.

Лжедмитрию I Скрынников посвятил монографию «Самозванцы в России в начале XVII века, Григорий Отрепьев» (1987). Скрынников – автор многих популярных книг по русской истории конца XVI – начала XVII века и сведения о Лжедмитрии I можно найти в большинстве из них: не только абзацы, но целые главы кочуют у него из книги в книгу. По воздействию на массового читателя Скрынников – самый влиятельный российский историк сегодняшнего дня. И он этого заслуживает, потому что Руслан Григорьевич – профессионал и к тому же блестящий популяризатор. Впрочем, таковыми были крупные русские историки прошлого.

Путь самозванца описан у Скрынникова во многом по-новому по сравнению с историками-классиками. Скрынников приводит доказательства, что самозванцем был Юрий Отрепьев. Он предлагает версию «короткого» монашества Григория, отводя большую часть его юности службе у Михаила Романова и князя Черкасского. Скрынников видит в Чудовом монастыре ту квашню, где был заквашен заговор против Годунова. Здесь он отводит исключительное место Варлааму Яцкому (что сомнительно. – К.Р.). Похождения самозванца в Польше, его поход на Москву, царствование и гибель изложены в традиционном плане, за исключением акцентов. А акценты эти связаны с неприязнью Скрынникова к Отрепьеву. Он позволяет себе сентенции вроде: «… интересы собственного народа и государства мало заботили авантюриста» или «Первая и последняя в его жизни атака закончилась позорным бегством», усугубляет внешние недостатки Отрепьева: «… нос напоминал башмак, подле носа росли две большие бородавки. Тяжелый взгляд маленьких глаз дополнял гнетущее впечатление».

Из художественной литературы в 1962 г. был издан глубокий роман З.С. Давыдова «Из Гощи гость». Его героями являются князь Иван Хворостинин и таинственный гость из Гощи, ставший царем и другом князя Ивана. Лжедмитрий I – один из героев романа Ф.Ф. Шахмагонова «Остри свой меч. Смутное время» (1989). Автор рассказывает, что в Польшу ушли два Григория Отрепьева – Юрий Отрепьев и спасенный царевич Дмитрий. В Польше царевич умирает; его имя и дело берет на себя названый брат – Юрий Отрепьев.

Лжедмитрий I в постсоветский период. В год коллапса Советского Союза было опубликовано учебное пособие В.Б. Кобрина «История Отечества: люди, идеи, решения» (1991). В ней автор писал, что история России, начиная с Бориса Годунова и вплоть до восшествия на престол Михаила Романова, представляла ряд упущенных возможностей, когда последовательно упускались шансы создания монархии, связанной договором с подданными, открытия ворот в Европу и модернизации страны. Упущенным шансом Кобрин в первую очередь считал правление Лжедмитрия I, хотя его не идеализировал, напоминая, что он оказался авантюристом, т. е. неудачником, – ведь успешных авантюристов называют политиками. Осторожнее пишет о Лжедмитрии I В.Н. Козляков в книге «Смута в России. XVII век» (2007). По взглядам Козляков напоминает Скрынникова, но без его обличительных ноток в отношении «первого императора».

О Лжедмитрии пишут авторы фолк-хистори – А.А. Бушков («Россия, которой не было», 1997) и Э.С. Радзинский («Лжедмитрий», 2003). Его биография нашла место в сборнике «Все монархи мира. 600 кратких описаний» К.В. Рыжова (1999). По мнению Бушкова, историки незаслуженно оклеветали и вымазали грязью Лжедмитрия I), представив агентом «ляхов и иезуитов», тогда как на самом деле его гибель была несчастьем для России. (На самом деле многие историки симпатизировали самозванцу. – К.Р.). В случае долгого правления Лжедмитрия Россия догнала бы Западную Европу в военном деле и образовании и смогла бы на 100 лет раньше и малой кровью осуществить Петровские реформы. И уж в любом случае страна не попала бы в Смуту. (Без самозванца Россия тем более избежала бы Смуты. – К.Р.).

Из художественных произведений о Лжедмитрии I опубликованы роман М.В. Крупина «Самозванец» (1994 г.; в 2006 г. вышел под названием «Великий самозванец»), сборник «Лжедмитрий I» (1995), содержащий романы Н.Н. Алексеева «Лжецаревич» и Б.Е. Тумасовой «Лихолетье». Интересен роман Э.Н. Успенского «Лжедмитрий второй настоящий» (1999). Книга посвящена событиям Смутного времени – от убийства в Угличе малолетнего царевича Дмитрия до убийства Тушинского вора. Автор имеет оригинальные взгляды на происхождение первого и второго Лжедмитриев. Лжедмитрия I он считает сыном Афанасия Нагого, которого тайно воспитывали как спасенного царевича Дмитрия, сына Ивана Грозного.

В «Детской книге» Б. Акунина (2005) рассказывается, как шестиклассник Ластик Фандорин через хронодыру попал из современной Москвы в 1605 г. и встретил там Лжедмитрия, оказавшегося киевлянином 1960-х гг. Юркой Отрепьевым, ещё пионером попавшим в прошлое. Юрка (Лжедмитрий) пытается стать для Московского государства доном Руматой из романа Стругацких «Трудно быть богом», но плохо знакомый с историей, не предвидит своего будущего. Творящий добро и не желающий быть жестоким, он неизбежно становится жертвой заговора и гибнет. Ластику не без мытарств удается вернуться в свое время.

«Дмитрий Иванович» в творчестве иностранцев. Пьесы и повести о царе «Дмитрии» появились в Европе раньше, чем в России. Воцарение католика вызвало восторг среди людей, близких к высшим кругам католического духовенства. К их числу принадлежал Лопе де Вега[59 - В 1609 г. Лопе де Вега был удостоен звания «приближенный святейшей инквизиции».], написавший пьесу «Великий князь московский, или Преследуемый император» (1606). В пьесе действуют известные драматургу члены царской семьи – Хуан Басилио (Иван Васильевич), его сыновья – пылкий Хуан и блаженный Теодоро, сын Теодоро Деметриус и шурин Теодоро, злодей Борис. Сюжет мелодраматичен. Жена Хуана-младшего изменяет ему, о чем узнает Хуан Басилио. Ловкая женщина, заметая следы, натравливает сына на отца, что приводит к случайному сыноубийству и смерти обезумевшего от горя Хуана Басилио. Власть захватывает Борис. Он хочет убить племянника, но мать скрывает Деметриуса в монастыре. Встреча с красавицей Маргаритой заставляет его искать царства. В финале Борис гибнет от меча Деметриуса, и благородный герой торжественно вступает в Кремль.

В Париже в 1689 г. поставили пьесу «Димитрий» Ж.-Б. Обри де Карьера. В 1714 г. де ля Рошель опубликовал книгу «Царь Дмитрий. Московская история». В 1782 г. П.-Ш. Левек издает «Историю России», где много пишет о «Дмитрии». В Англии в 1801 г. появляется пьеса Р. Кумберленда «Лжедмитрий». В Германии в 1804 г. И.Ф. Шиллер начал писать пьесу «Деметриус», но написал лишь первый акт. В России пьесу перевел в 1860 г. Л.А. Мей, и ее использовали в художественных чтениях. Отсюда пошло выражение «Россия может быть побеждена только Россией»[60 - Уже в наши дни «Деметриус» был завершен В.И. Леденевым. Пьесу показали в 1999 г. на Шиллеровском фестивале в Веймаре.]. В 1829 г. в Париже поставили трагедию Л. Галеви «Царь Дмитрий», в 1873 г. – «Миг всемогущества» Жюля Ф., а в 1876 г. – оперу Л. Жонсьера «Димитрий» (либретто А. Сильвестра и А. Борнье). Беллетризованные биографии «Дмитрия» опубликовали во Франции граф А. Потоцкий (1830), П. Мериме (1852 и 1878) и П. Пирлинг (1913). В 1882 г. в Праге А. Дворжак закончил оперу «Димитрий».

В Англии в 1876 г. издана пьеса «Дмитрий» Д.Г. Александера и через три десятилетия романы – «Великолепный самозванец» (1903) Ф. Уишоу и «Дмитрий» (1906) Ф.У. Бейна. В 1916 г. в Лондоне Сони Хоу опубликовала книгу «Некоторые русские герои, святые и грешники», где одна глава посвящена Лжедмитрию I. Гибель самозванца описывает немецкий поэт Э.-М. Рильке в своем единственном романе «Записки Мальте Лауридса Бригге» (1910). В 1933 г. американец Х. Лэм в романе «Хозяин волков» предлагает вариант альтернативной истории, где Лжедмитрий I спасается и бежит в казачьи степи. В 1986 г. во Франции выходит труд К.-Д. Шейне «Борис Годунов и загадочный Дмитрий». Наконец, в 1992 г. французский писатель В.Н. Волков издает роман «Лжецари», где лжецарями он считает Бориса Годунова, «Дмитрия» и Василия Шуйского.

Для иностранных авторов характерен обостренный интерес к Лжедмитрию по сравнению с большинством русских царей и симпатии к нему. Одни считают «Дмитрия» природным сыном Ивана Грозного (Лопе де Вега, Ля Рошель, Левек). Другие видят в нем невинного самозванца, жертву внушения (Шиллер, Галеви, Жюль Ф.). Все они уверены, что «Дмитрий» был выдающейся личностью. Американский историк Честер Даннинг в монографии «Первая гражданская война в России» (2001) высказывает мнение, что «Дмитрий», кто бы он ни был, показал себя достойным царем, и с его гибелью был упущен шанс европеизации России. Он же опубликовал в российском журнале «Вопросы истории» статью «Царь Дмитрий» (2007), в которой утверждает, что царствование Лжедмитрия I было бы благом для России, если бы продлилось дольше.

Облик и характер первого императора. Современники, знавшие самозванца, отмечали в нем контраст неказистой внешности и яркой личности. Автор «Повести князя Катырева-Ростовского» пишет: «Рострига же возрастом [ростом] мал, груди имея широки, мышцы толсты; лице же свое имея не царсково достояния, препростое обличие имея, и все тело его волми помрачено [смуглое]. Остроумен же, паче и в научении книжном доволен, дерзостен и многоречив зело, конское рыстание любяще, на враги своя ополчитель смел, храбрость и силу имея, воинство же велми любляще». Сходно описал его Масса: «Он был мужчина крепкий и коренастый, без бороды, широкоплечий, с толстым носом, возле которого была синяя бородавка, желт лицом, смугловат, обладал большою силою в руках, лицо имел широкое и большой рот, был отважен и неустрашим, любил кровопролития, хотя не давал это приметить».

Маржерет восхищается личностью, но не внешностью императора. Внешние достоинства в «Дмитрии» нашел лишь нунций Рангони: «Дмитрий имеет вид хорошо воспитанного молодого человека; он смугл лицом, и очень большое пятно заметно у него на носу, вровень с правым глазом; его тонкие и белые руки указывают на благородство происхождения; его разговор смел; в его походке и манерах есть действительно нечто величественное». Ближе с ним познакомившись, нунций записал: «Дмитрию на вид около двадцати четырех лет. Он безбород, обладает чрезвычайно живым умом, очень красноречив; у него сдержанные манеры, он склонен к изучению литературы, необыкновенно скромен и скрытен».

На гравюре неизвестного автора, изготовленной к заочному венчанию «Дмитрия» и Марины в Кракове (ноябрь 1605)[61 - Приписывается Францишеку (Франку) Снядецкому, но Снядецкий делал свои гравюры на основе гравюры к краковскому венчанию.], и на гравюре Луки Килиана (1606) «Дмитрий» изображен с большой бородавкой у носа. У Килиана он имеет ещё бородавку на лбу и некрасив – лицо округлое, черты грубые, но поражает умный и задумчивый взгляд. «Дмитрия» Килиан никогда не видел и делал гравюру с рисунка. На свадебной гравюре «Дмитрий», напротив, симпатичен – лицо соразмерное, красивые умные глаза и чувственные губы. Притом на обеих гравюрах изображён один и тот же человек. Есть ещё поясной портрет «Дмитрия» из замка Мнишков в Вишневце работы неизвестного художника. Латинская надпись на холсте сообщает: «Дмитрий, ИМПЕРАТОР Московии супруг Марианны МНИШКОВНЫ, Георгия воеводы сандомирского и Тарловны урожденной дочери». «Дмитрий» изображен в латах, лицо удлиненное, волосы темные, никаких бородавок. По мнению историка В.Н. Козлякова, портрет «Дмитрия», парный ему портрет Марианны (Марины) Мнишек, а также картины их венчания и коронации Марины, хранившиеся в Вишневце, написаны не ранее 1611 г. Козляков предполагает, что на портрете «Дмитрия» изображен Лжедмитрий II[62 - Козляков В.Н. Марина Мнишек. М.: Молодая гвардия, 2005. С. 185.].

Если собрать все сведения о внешности «Дмитрия Иоанновича» – Юрия Отрепьева (вернёмся к природному имени), то пред нами предстанет приземистый богатырь. Руки неравны по длине, но силы необыкновенной – он легко гнул подковы. Лицо широкое, смуглое, без бороды и усов, волосы русые, рыжеватые, глаза темно-голубые; рот большой; на лице – бородавка справа у носа и родимое пятно у правого плеча. Некоторые авторы полагают, что те же знаки имел царевич Дмитрий Угличский. Отрепьев – не красавец, но отнюдь не урод, описанный Скрынниковым. Для окружающих важнее была его личность.

Поражает чрезвычайная хитрость Отрепьева и умение сказать людям то, что они хотят услышать. Отрепьев был гениальным актером и полностью входил в образ, который играл в настоящий момент. Верил ли Отрепьев во что-нибудь искренне? Многие пишут, что он всерьёз считал себя сыном Ивана Грозного и что мысль эту ему кто-то внушил. С этим не согласуется попытка самозванца удалить из Угличского собора прах царевича Дмитрия. Стоит вспомнить и Буссова, искренне любящего «царя Димитрия» и все же рассказавшего эпизод, где преданный самозванцу Басманов поделился с ним, что «Димитрий» не природный царь. Тогда встает вопрос, верил ли Отрепьев в Бога? В Европе XVII в. вольнодумцы, отрицающие Бога, были редки, в России неизвестны. Но Отрепьев смело клялся именем Господа, утверждая, что он и есть царевич Дмитрий. Под угрозой вечного проклятия исповедовался при принятии католичества. По свидетельству иезуита, во время похода на Москву всегда начинал сражения с молитвы перед войском:

«Димитрий находил, по словам его, сильнейшую опору в своей совести: обыкновенно пред началом битвы, он молился усердно, так, чтобы все его слышали, и воздев руки, обратив глаза к небу, восклицал: “Боже правосудный! порази, сокруши меня громом небесным, если обнажаю меч неправедно, своекорыстно, нечестиво; но пощади кровь христианскую! Ты зришь мою невинность: пособи мне в деле правом! Ты же, царица небесная! будь покровом мне и моему воинству!”».

В русском фольклоре Гришка Отрепьев продает душу черту, но Отрепьев не увлекался чернокнижием. Вероятно, он мало думал о Боге и легко относился к религиозным различиям христиан. Ближе всего по духу ему были ариане или социане, считавшие главным христианскую мораль, а не богословские различия. Став царём, Отрепьев высказывался против религиозной нетерпимости: «У нас, – говорил он духовным и мирянам, – только одни обряды, а смысл их укрыт. Вы поставляете благочестие только в том, что сохраняете посты, а никакого понятия не имеете о существе веры… вы считаете себя праведным народом в мире, а живёте не по-христиански, мало любите друг друга; мало расположены делать добро. Зачем вы презираете иноверцев? Что же такое латинская, лютеранская вера? Все такие же христианские, как и греческая. И они в Христа веруют… Я хочу, чтобы в моем государстве все отправляли богослужение по своему обряду». Подобная позиция, несомненно, оправдывала отступничество самого Отрепьева.

Характер Отрепьева привлекал к нему одних людей и резко отталкивал других. Несомненно, он обладал даром обаяния и харизмой, позволявших ему завоевывать сердца и вести за собою людей. Дворян, казаков, наёмников восхищала храбрость Отрепьева – не всякий претендент на престол поскачет во главе горстки всадников на превосходящие силы врага. Но эта храбрость нарушала правила царского этикета и переходила в молодечество. Лихой наездник, птицей взлетавший в седло, он любил укрощать необъезженных коней, не меньше любил охоту, один на один копьем убил огромного медведя. Лично испытывал новые пушки, участвовал в воинских потехах и не обижался, если его били и толкали. Всё это нравилось воинским людям, но не боярам, духовенству и купечеству, считавшими подобное поведение нецарским.

Отрепьев, хотя и не так резко, как Пётр I, нарушал неудобный ему царский этикет. Он запретил постоянно брызгать себя святой водой и осенять крестом, не желал, чтобы бояре сопровождали его из залы в залу, не спал после обеда, как принято у россиян, а «отправлялся гулять по Кремлю, заходил в казну, в аптеку и к ювелирам, иногда один, а то вдвоем или втроем, или уходил потихоньку из своих покоев». Ездил верхом, а не в карете, брал не самого смирного, а самого резвого коня, не допускал, чтобы бояре усаживали его на лошадь под локотки, подставив скамью. Часто носил польскую и венгерскую одежду, любил общаться и работать с иностранцами. За трапезами у него было весело: играла музыка. Снял запреты на свободу профессий и строительство каменных домов в Москве, снял запреты и на браки бояр: любил их женить, веселиться на свадьбах – брак Василия Шуйского, которому Борис не разрешал жениться до 50 лет, наметил через месяц после своей свадьбы.

Став царём, Отрепьев перестал сдерживать язык и допускал бестактности, а иногда вздорности по отношению к боярам. Поучал их, иногда унижал, пенял за необразованность и тугодумие. Испортил отношения с Сигизмундом. Вместо того чтобы преодолеть сопротивление Думы и помочь королю вернуть шведский престол (получив взамен отмену «кондиций»), навязывал ему совместную войну с Турцией, вёл тяжбу о титулах и дал себя вовлечь в интриги шляхетского рокоша. В споре о титуле «непобедимого императора» с польским послом уронил царское достоинство в глазах поляков и бояр. Происходило это от присущей Отрепьеву мании величия, которая расцвела пышным цветом по восшествии на престол.

Буссов пишет: «Тщеславие ежедневно возрастало и у него, и у его царицы, оно проявлялось не только в том, что во всякой роскоши и пышности они превзошли всех других бывших царей, но он приказал даже именовать себя “царём всех царей”. Его копейщики и алебардщики, приветствуя его и его царицу, когда они проходили мимо, должны были уже не только делать поясной поклон и сгибать колени, а обязаны были вставать на одно колено». Станислав Немоевский описал обед, который «царь Дмитрий» дал на другой день после свадьбы. Отрепьев не был пьян, но разошелся не на шутку – оказалось, что в мире нет ему равных. Он прошелся по Сигизмунду, затем по императору Рудольфу II, сказав, что тот ещё «больший дурак», и «даже и папы не оставил за то, что он приказывает целовать себя в ногу». Об Александре Македонском, единственном почитаемом им герое, сказал, «что в виду его великих достоинств и храбрости, он и по смерти ему друг». Отрепьев мечтал превзойти Александра и затевал Азовский поход, надеясь оправдать титул «непобедимого императора».

Тщеславие Отрепьева легко переходило в хвастовство, а последнее – в лживость. Врал он постоянно, нередко по мелочам, и бояре, раскусившие царя, стали уличать его во лжи, говоря: «Великий князь, царь, государь всея Руси, ты солгал» (так тогда говорили царям, даже Грозному). Станислав Немоевский в своём дневнике пишет, что перед приездом Мнишеков в Москву царь, «стыдясь наших» (поляков), запретил боярам так говорить. Тогда бояре спросили царя: «Ну как же говорить к тебе, государь царь и великий князь всея Руси, когда ты солжёшь?» Государю пришлось пообещать Думе, что больше «лгать не будет». «Но мне кажется, – иронизирует Немоевский, – что слова своего перед ними недодержал». Отрепьев не только лжив, но беспринципен. Он легко перешагнул через верность вере, стране, родным, дружбе, любимой женщине. Именем Бога он лгал, легко отрекся от православия, ничем не помог родной матери, жившей в нужде, посадил в тюрьму товарища по скитаниям, Варлаама, клялся в любви невесте и беспрестанно ей изменял.

Сластолюбие самозванца вошло в историю благодаря запискам Исаака Масса. Согласно голландцу, до приезда Марины Отрепьев пустился в разврат вместе с Петром Басмановым и Михаилом Молчановым:

«…эти трое сообща творили бесчестные дела и распутничали, ибо Молчанов был сводником и повсюду с помощью своих слуг выискивал красивых и пригожих девиц, добывал их деньгами или силою и тайно приводил через потаённые ходы в баню к царю; и после того как царь вдосталь натешится с ними, они ещё оказывались довольно хороши для Басманова и Молчанова. Также, когда царь замечал красивую монахиню, коих в Москве много, то она уже не могла миновать его рук, так что после его смерти открыли, по крайней мере, тридцать брюхатых».

Здесь явно не без преувеличений. Пирлинг считает, что «россказни о его [Отрепьева] распущенности более пикантны, чем достоверны. Правда, анекдот о тридцати беременных девушках добросовестно повторяется большинством историков. Но можно ли признать его за истинный факт? …Масса поверили на слово, не задаваясь вопросом, как ему удалось раскрыть эту акушерскую тайну. Однако, хотя такие подробности, очевидно, носят характер сплетни, основа их остается неоспоримой». Слухи о связи самозванца с Ксенией Годуновой дошли даже до Юрия Мнишека, написавшего будущему зятю письмо с просьбой удалить Ксению из Москвы. Упоминают и о гомосексуальной связи Отрепьева с князем Иваном Хворостининым.

Человек незаурядный, даже выдающийся, Отрепьев был типичным психопатом, исходя из критериев, предложенных канадским психологом Робертом Харе[63 - Hare, R.D. Without Conscience: The Disturbing World of the Psychopaths Among Us. New York, NY: The Guilford Press, 1993.]. Ещё в XIX в. В.М. Бехтерев определял психопатии как патологические состояния психики с лабильностью эмоций, импульсивностью и недостаточностью нравственного чувства[64 - Бехтерев В.М. Психопатия (психонервная раздражительная слабость) и ее отношение к вопросу о вменении. Казань, 1886.]. Харе выделяет у психопатов признаки, связанные с агрессивным нарциссизмом и с антиобщественными нарушениями[65 - Hare, R.D. The Psychopathy Checklist-Revised. Toronto, ON, Canada: Multi-Health Systems, 1991.]. Для агрессивного нарциссизма характерны говорливость, обаяние, грандиозная самооценка, патологическая лживость, умение манипулировать людьми, отсутствие чувства сожаления или вины, поверхностность чувств, чёрствость, нежелание отвечать за свои действия, случайные половые связи. Для антиобщественных нарушений личности свойственны необходимость подстегивать свои эмоции, праздный образ жизни, слабый контроль поведения, отсутствие реалистичной долгосрочной цели, импульсивность, безответственность, ранние поведенческие проблемы, многочисленные краткосрочные браки, преступность в юные годы, разнообразие преступной активности.

На первый взгляд Отрепьев обладает многими, если не всеми, признаками агрессивного нарциссизма, но не антиобщественных нарушений личности. На самом деле у Отрепьева выражены и признаки антиобщественных нарушений: ему требовалось подстегивать свои эмоции, он никогда подолгу не трудился, поведение его неровно, он импульсивен, нередко срывается, безответственен. Наличие реалистичной долгосрочной цели при ближайшем рассмотрении оказывается фикцией. Ведь этой целью вовсе не был московский престол. Заняв его, Отрепьев немедленно приступил к новым грандиозным проектам – захвату польского престола и разгрому Турецкой империи, для чего желал встать во главе христианской Европы. По сути, Отрепьев стремился к мировому господству. Не безупречна и его молодость. Годунов, патриарх Иов и Шуйский в письмах и грамотах утверждали, что на службе у Михаила Романова и князя Черкасского Юшка Отрепьев «заворовався». В послании Посольского приказа польскому двору сказано, что Юшка «впал в ересь, и воровал, крал, играл зернью и бражничал и бегал от отца многажда и, заворовався, постригсе в чернецы». Скрынников видит здесь поклёп. Но насколько обоснованно? Нет дыма без огня; возможно, даже уход Юшки от Михаила Романова к князю Черкасскому был не вполне добровольный.

Как бы то ни было, Юрий Богданович Отрепьев по психологическому типу является ярко выраженным психопатом. Психопатов насчитывается в обществе около одного процента, и они получили название «социальные хищники». Некоторые из них достигают высокого положения, и результаты их деятельности бывают разрушительны. Определение психотипа Отрепьева (проведенное впервые) позволяет отбросить сожаления, что он не остался править Россией: он непременно втягивал бы страну во всё новые авантюры.

Лжедмитрий I в современном мифотворчестве. Молодой человек, убитый 400 лет назад, лишенный недругами даже праха, продолжает оставаться персона грата в современном мифотворчестве. Отрепьева подняли на щит и либералы, и националисты-антиимперцы. Тех и других в Отрепьеве привлекает его поворот к Европе и (как они считают) отказ от азиатской составляющей России. Те и другие утверждают, что умного, доброго и прогрессивного императора оболгали российские полицейско-державные историки и литераторы. Так думает не только А.А. Бушков, автор блокбастера «Россия, которой не было», но А.А. Венедиктов, главный редактор радиостанции «Эхо Москвы» – рупора российских либералов. Его программа «Всё так» посвящена «деятельности исторических фигур, которых оболгала великая литература», в частности Лжедмитрия.

Хотя большинство российских либералов считают, что с гибелью Лжедмитрия I Россия упустила шанс стать частью Запада, есть и оптимистическая точка зрения, высказанная Ю.В. Буйдой в эссе «Власть всея Руси», опубликованном в журнале «Октябрь» в 2005 г. Буйда считает, что Лжедмитрий I все-таки сумел повернуть массовое сознание русского народа:

«Лжедмитрий I совершил самый грандиозный переворот в духовной истории России… Произошло рождение личности, и процесс этот, начавшийся именно с явления Самозванца, а не с реформ Петра, – процесс этот, то разгораясь, то притухая, продолжается и доныне… Дух Ренессанса, дух свободы самочинно, но под маской проник и в русское коллективное сознание. …Вряд ли за это стоит благодарить одного Лжедмитрия I. Но ведь по-настоящему-то – с него началось. Его прахом выстрелили в сторону Запада. Но законы исторической баллистики стократ сложнее законов баллистики артиллерийской».

Удивительно, но крайности сходятся. А.А. Широпаев, националист и неоязычник, опубликовал в 2007 г. на сайте Назлобу.ру эссе «Национал-демократия как проект», в котором обосновывает тезис, что «идея России – это ментальная ловушка, которая делает русских пленниками Империи». Широпаев утверждает, что «начиная с возвышения Московского государства, национальные интересы русских лежат в плоскости государственной измены» и объясняет, что изменить родине означает «заменить родину: рабскую, азиатскую Россию на вольную, европейскую Русь». В качестве героя русской измены он восхищается Отрепьевым: «Это был первый западник на московском троне, человек умный, отважный, великодушный и щедрый, настоящий герой Русской Измены… Это был, условно говоря, Пётр до Петра; но если европеизм последнего так и не вырвался за пределы российской исторической парадигмы, то Лжедмитрий хотел ИЗМЕНИТЬ саму эту парадигму».

Теперь можно подытожить, в чём сходятся либералы и национал-демократы, а сходятся они в неприятии имперской сущности России, в отрицании важности для русских самого значения государственности. Спрашивается, но при чем здесь Лжедмитрий I? Разве он отрицал Российское государство, завоевание Сибири или стремился ограничить самодержавие? А если нет, то кто и когда оболгал Юрия Отрепьева? Получается, что оболгали его не историки и писатели, а сегодняшние интеллигенты из числа тех, кого не устраивает великая и независимая Россия.

Отрепьев был сыном своего времени и своей страны, хотя поднабравшимся польской культуры. Ему нравились внешние формы жизни польской шляхты, и он думал посетить Францию, но он вовсе не собирался отказываться от прав самодержца и от азиатских владений. Напротив, он вызывал негодование бояр тем, что действовал в обход Думы через свою канцелярию. Приближение Думы к польской Раде было по имени, но не сути: Отрепьев вовсе не стремился к боярской, дворянской или купеческой республике. Простая манера держаться и доступность сочеталась у него с требованием почестей едва ли не больших, чем при прежних царях, причем не только от стражи, встававших на одно колено при его приближении, но от главных бояр, вроде Шуйского, подставлявшего ему под ноги скамеечку. Отрепьев был самодержавный дворянский царь и уж точно не демократ.

Мнение, что гибель Отрепьева была несчастьем для России, – справедливо, но с оговоркой, что несчастьем был и его приход. Отрепьев прервал династию Годуновых и лишил жизни европейски образованного и подготовленного к управлению страной Фёдора Борисовича. При царе Фёдоре Россия продолжила бы развитие по пути, предначертанном его отцом, т. е. неспешной модернизации, мирного обустройства и прирастания землями в Сибири и на Северном Кавказе. И уж точно, без авантюр. Отрепьев же втягивал страну в войну с могущественной Османской империей, завоевавшей Венгрию и бившей таких сильных соседей, как Габсбургская империя, Речь Посполитая и Иран. Отрепьев наверняка взял бы Азов, но вряд ли выиграл длительную войну с турками. Ведь через 90 лет Пётр I взял Азов, а ещё через 15 лет русская армия вместе с царем была окружена турками, и Пётр избежал плена, лишь заключив с ними унизительный мир и вернув Азов. В то же время, при всём авантюризме, живой «царь Дмитрий» был для страны лучше, чем убитый. Его смерть ввергла Россию в череду несчастий, известных как Лихолетье.

2. Смутное время: лихолетье

Впервые в своей истории народ пережил близость гибели, угрожавшей не от рук открытого, для всех внешнего врага, как татары, а от непонятных сил, таящихся в нем самом и открывающих врата врагу внешнему.

    Даниил Андреев. Роза мира

2.1. Василий Шуйский и Михаил Скопин

Родословная Шуйских. Царь Василий Иванович Шуйский и князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский оба принадлежат к роду Шуйских, суздальских Рюриковичей, их судьбы переплетены, и гибель князя Михаила предрешила падение царя Василия. Суздальские князья происходят от Андрея Ярославича, младшего брата Александра Невского. В конце XIV века Суздальско-Нижегородское княжество перешло в руки московских князей, а суздальским князьям передали в удел Шую. Так появились князья Шуйские. При Иване III Шуйские стали служить великим князьям московским и заняли почетные места в Боярской думе. К тому времени они разделились на ветви по прозвищам основателей семей. Известны Шуйские, Скопины-Шуйские, Барбашины-Шуйские, Горбатые-Шуйские. Несмотря на разошедшееся родство, все Шуйские помнили, что князь Андрей «был на великом княжении Володимерском» и что они имеют право на престол в случае прекращения династии московских Рюриковичей.

Карьера Василия Шуйского. Дед Василия, князь Андрей, настолько раздражил 15-летнего Ивана VI, что тот приказал псарям его убить. Это не помешало сыну Андрея Ивану получить чин воеводы и стать опричником. В 1573 г. князь Иван был убит в Ливонии. После него осталось пятеро сыновей, старший из них – 22-летний Василий. Царь не забыл сыновей погибшего князя. В 1574 г. в его свите появился оруженосец Василий – «рында с большим саадаком». Пост для юноши завидный, ибо хранитель царского саадака (колчана с луком и стрелами) почитался старшим из оруженосцев. Василий и два его брата, как рынды, сопровождали царя в Ливонском походе. В 1581 г. Василий и Андрей Шуйские с небольшим войском были посланы на южную границу. Хотя Василий не проявил себя как полководец, в 1583 г. он возглавил полк правой руки. Неожиданно царь велел его арестовать, но вскоре отпустил на поруки. В 1584 г. Грозный умер, и началось боярское правление.

В опекунском совете при царе Фёдоре важную роль приобрел Иван Петрович Шуйский. Для Шуйских наступили лучшие времена. В 1584 г. Василий получил боярский чин и вошёл в Боярскую думу. Боярами стали и братья – Андрей с Дмитрием. Шуйские получили и земельные пожалования. Но наступил черед борьбы Шуйских с Годуновыми, и Шуйские ее проиграли. Ивана Петровича насильно постригли и удушили «дымом от зажженного сырого сена». Андрея уморили в тюрьме. Братьев – Василия, Дмитрия и Ивана, отправили в ссылку. Через два года Годунов вернул их в Москву. Василию он пожаловал пост воеводы Новгорода. В 1591 г. Борис поставил Василия во главе комиссии по расследованию гибели царевича Дмитрия. Заключением о его нечаянной смерти Борис остался доволен. После смерти царя Фёдора Шуйские воздержались от борьбы за престол. За что им воздалось: при коронации Бориса Дмитрий держал скипетр. Но не он стоял во главе Шуйских. Джильс Флетчер, посетивший Россию в 1588 г., пишет, что Василий Шуйский «почитается умнее своих прочих однофамильцев». Царь Борис к Василию относился неплохо, но разрешения на женитьбу ему не давал.

После вторжения «царевича Дмитрия» во главе армии против самозванца были поставлены Фёдор Мстиславский и Дмитрий Шуйский. Сражение под Новгород-Северским они провели неудачно. Тогда царь Борис послал подкрепление во главе с князем Василием. Усилившаяся армия разбила самозванца под Добрыничами, но развить успех не смогла и застряла под Кромами. Незадолго перед кончиной Борис отозвал из-под Кром Мстиславского и братьев Шуйских, заменив их Басмановым. На пользу замена эта не пошла. После смерти Бориса часть войска под Кромами во главе с Басмановым перешла на сторону самозванца. У Шуйских были основания обижаться на Годуновых. Несмотря на лояльность, им не доверяли. Поэтому, когда гонцы самозванца возмутили москвичей, бояре во главе с Василием Шуйским уговаривали толпу разойтись, «но сердечного отношения отнюдь не чуялось в этой речи». Неудивительно, что мятежники ворвались в Кремль и взяли под стражу царя Фёдора и его мать.

Заговор Шуйского. Когда к «царю Дмитрию» в Серпухов поехали главные бояре, князь Василий остался дома. Этим он привлек внимание Басманова, ведавшего у самозванца сыском, и самого «Дмитрия». По приезде «Дмитрия» в Москву к князю Василию пришло несколько видных купцов поздравить с царской милостью. Шуйский якобы ехал в карете вместе с государем. Выслушав поздравления, князь Василий откровенно сказал: «Чёрт это, а не настоящий царевич; вы сами знаете, что настоящего царевича Борис Годунов приказал убить. Не царевич это, а расстрига и изменник наш». Кто-то поспешил донести. Взяли слушавших воровские разговоры купцов – Фёдора Коня[66 - Фёдор Савельевич Конь был не только замечательным архитектором, но и крупным купцом.] и Костю Лекаря; их отвели в пыточную, и они показали на Шуйского. Басманов доложил «Дмитрию», и тот приказал арестовать братьев Шуйских. Взяли и простых людей, их пытали, одни отпирались, другие на себя говорили, а двое «ростригу обличаху». Не теряя время их казнили, а над Шуйскими устроили суд. Дмитрий предоставил рассмотрение дела собору из духовенства, бояр и «ис простых людей». Сам он выступил как обвинитель и объявил, что Шуйские «подстерегали, как бы нас, заставши врасплох, в покое убить, на что имеются несомненные доводы».

Защитников у Шуйских не нашлось – «все на них кричаху». Василий, знавший, как легко князья теряют головы, во всем повинился и лишь твердил: «Виноват я тебе… царь государь: всё это я говорил, но смилуйся надо мной, прости глупость мою!» Собор мольбы его не принял: Василия приговорили к смертной казни, а братьев – к ссылке. На другой день его отвели на казнь. Рассказы о героизме князя Василия, перед смертью обличавшего самозванца, скорее всего выдумка. Немоевский пишет, что Шуйский пытался спасти жизнь. С плачем он восклицал: «От глупости выступил против пресветлейшего великого князя, истинного наследника и прирожденного государя своего!» Он умолял народ просить за него – пусть царь «помилует меня от казни, которую заслужил». С Василия сняли кафтан, но он отказался снять сорочку. Исполнение казни затягивалось. Прискакал гонец, остановивший казнь, а затем явился дьяк с грамотой о помиловании. Василия вместе с братьями отправили в ссылку.

Через три месяца самозванец вернул Шуйских в Москву и снял все опалы. Василия он сделал первым лицом в Боярской думе и пожелал женить 50-летнего князя, вынужденного холостяка при Годунове. Василий выбрал княжну Буйносову-Ростовскую и должен был жениться после царской свадьбы. Но князь Василий оставался непримирим. Внешне угождая царю, он стал во главе кружка заговорщиков, куда, кроме Шуйских, вошли братья Голицыны, М. Скопин, Б. Татев, М. Татищев, И. Крюк-Колычев, доверенные дворяне и московские купцы. Немногочисленность заговорщиков обеспечивала скрытность. Они сумели разоблачить самозванца в глазах Сигизмунда III и его канцлеров. Под их влиянием Марфа Нагая через Петра Петрея сообщила королю, что царь «Дмитрий» ей не сын. Заговорщики и прямо обратились к Сигизмунду, передав через посла Ивана Безобразова сожаления, что король поддержал недостойного человека, и высказав пожелание о возведении на российский престол сына Сигизмунда Владислава. Князь Василий не мог тогда предвидеть, что через четыре года он лишится трона именно потому, что в Польше всерьёз отнесутся к этой идее.

Весной у заговорщиков появилась опора в войсках. Заговорщики сумели найти сторонников среди дворян новгородского ополчения, стоявших под Москвой. Им также удалось подкупить офицера из немецкой охраны самозванца (А. Бону) и нескольких стрелецких голов[67 - Стрелецкий голова – соответствует полковнику.]. И всё же шансы заговорщиков казались ничтожно малы. Ведь их было всего около 300 человек. Под Москвой находились отряды не только из Новгорода, но и из лояльного царю Путивля и Рязани. Во главе 5-тысячного гарнизона московских стрельцов стоял верный Басманов. В Москву вместе со свадебным кортежом Марины пришло двухтысячное польское войско. Наконец, народ был скорее склонен защищать царя, чем свергать. И всё же Василий Шуйский решился сыграть игру и её выиграл.