Лучи уходят за горизонт

– Вы считаете, НБп работает?

– Мне оно помогло.

– Да ладно, – удивилась Элизабет. – Вы им пользовались?..

– У меня был рак, – сказал Алексей, – рак крови, два года назад. Но теперь я абсолютно здоров. Прошёл курс НБп четыре месяца назад.

– Сколько это стоило?

– Моя очередь сказать про бестактный вопрос.

– И всё же?

– Небольшое состояние, – кивнул Алексей. – Но у меня не было выбора. Нанобомбы уже не помогали, слишком поздно диагностировали… В своё время не установил датчик здоровья и пожалел об этом.

– И как ощущения от НБп?

– Три процедуры. Никакой боли, ничего подобного. Вообще никаких ощущений. И я здоров. Лимфомы нет, и больше она не появится. Меня перезагрузили, как компьютер. Спасибо Стивену Голду, что я стою сейчас перед вами.

– А вы стали… другим?

– «Новым человеком», да? – засмеялся Алексей. – Так сейчас говорят? Я считаю, они преувеличивают, этой проблемы не существует.

– Но всё же?

– Нет, у меня ведь был лечебный, а не полный курс… Без изменений характера, когнитивных функций, регулировки эмоций. Я себя полностью устраиваю.

– Простите за допрос, – засмеялась Элизабет. – Но я впервые встречаю… вижу человека, который прошёл НБп. Мне безумно любопытно.

– Как и мне, – засмеялся в ответ Алексей. —Я через десять дней буду в Пхеньяне и буду счастлив, если вы захотите продолжить свой допрос в реальном мире.

– Я жду приглашения.

…На этом их диалог оборвался; две недели спустя, глядя через окно монорельса на гостиницу Рюгён, громадную стеклянную пирамиду в центре города, соединённую перемычками с окружающими небоскрёбами, Элизабет вспоминала их разговор в деталях. Они тогда обменялись контактами и разошлись: Алексей отключился от симуляции, а Элизабет вышла из режима прямого включения и устроила совещание по поводу брызг от струи кита и некоторых мелочей экстерьера. Ей не нравилось, как вели себя альбатросы, и девушка с раздражением вспомнила, что их программу так и не переписали.

У неё работали профессионалы – после недавнего сокращения она оставила всего тридцать шесть человек, но у маленькой команды есть как преимущества, так и недостатки. Элизабет не платила им зарплату – они получали нефиксированный доход от прибыли компании и потому работали не покладая рук, но успевали не всё. «Альбатросы – не главное, – успокоила себя Элизабет, – ты волнуешься из-за встречи, и альбатросы – просто предлог, чтобы выпустить пар…»

Элизабет смотрела на Рюгён: она видела фотографии старого Пхеньяна, до Объединения, и на них здание Рюгёна казалось чужеродным и уродливым, особенно рядом с однотипными, низкими и убогими строениями вокруг. Теперь же, опоясанный магистралями, висячими парками и пешеходными зонами, дополненный комплексом высоток, Рюгён сиял, став тематическим центром пейзажа. Несмотря на туман и низкую облачность, Пхеньян сверкал – город перестраивали, и здания вырастали по строгому плану, не перекрывая друг другу обзор и оставляя широкие просветы для солнца и автомобильных магистралей. Элизабет изучала планировку, когда работала в департаменте строительства, и знала, как много сил приложено к тому, чтобы одновременно ликвидировать коммунистическое архитектурное наследие и создать новый облик современного Пхеньяна.

«Как это случилось? – задавалась вопросом Элизабет, пока чистый полупустой вагон монорельса мчал её ко входу в Рюгён. – Есть ли имя у этих чудес, которые преобразили и город, и страну, и мою жизнь?..»

У этих чудес было имя. Над дверями и окнами вагона тянулись рекламные щиты, и на одном, рядом с трёхмерным изображением нового коммуникатора и улыбающейся девушки, протягивающей вперёд свои протезированные, неотличимые от органических руки, красовалось лицо Нам Туена.

Его улыбка подрагивала, но морщинки у глаз выдавали (или должны были выдавать) её искренность. Он иногда моргал, и в это время фокус изображения смещался на глаза – у него были голубые глаза, большие и круглые, почти как у европейца. Он просто улыбался с плаката и смотрел на пассажиров: не было ни бегущей строки, ни агитационного лозунга, ни даже его имени – а ведь приближались парламентские выборы, и правящей партии предстояла серьёзная борьба за электорат северных территорий.

Одним хмурым зимнем утром, когда вдоль дорог лежал грязный снег, а Элизабет, кутаясь в старое пальто, шла на работу пешком (не было денег на билет), мимо неё проезжал кортеж. Четыре тёмных автомобиля остановились на светофоре, как будто на крышах не были закреплены проблесковые маячки, а на бамперах – правительственная серия номеров NT01. Когда Элизабет поравнялась с кортежем, который ожидал зелёного сигнала, то поняла, почему прохожие замирали и менялись в лице. На заднем сиденье одной из машин сидел Нам Туен и махал рукой прохожим. Окно было открыто, и Элизабет запомнила его руку в чёрной обтягивающей перчатке. Его лица она не разглядела – светофор переключился, и кортеж тронулся. Тем же вечером в Сети Элизабет прочла, что это давняя привычка Нам Туена, не закрывать окно машины и смотреть на людей без преград в виде бронированных стёкол. За прошедшее десятилетие он стал любимцем всей нации, если не всего мира – последние несколько лет Элизабет только и читала в новостях о бесконечных поездках Нам Туена по Азии. Увидеть его на улице Пхеньяна было шоком, но не неожиданностью.

Это был её третий год в Корее; с тех пор Элизабет ушла с работы, на банковский кредит по льготной безналоговой программе для мигрантов открыла компанию по оптимизации сложной виртуальной реальности для маломощных устройств, разбогатела и отдала все свои долги. Конечно, её жизнь была вовсе не такой лёгкой, как она живописала Алексею на их сетевой встрече: после окончания курса в центре обучения, где их ничему не учили, а только заставляли проходить бесконечные тестирования по правилам поведения в корейском обществе, её поселили в однокомнатной квартире в новом квартале на востоке города и обязали выплатить половину её стоимости в течение двух лет.

С ней жили японцы, корейцы, арабы и китайцы и даже несколько европейцев – ими завладела «корейская мечта», но Корея не собиралась им помогать. Их оценили, дали жильё и право на работу, минимальные гарантии медицинского обслуживания, но что делать дальше – поступать в университет?.. работать?.. где?.. – выбор оставался за ними.

На первые заработанные деньги Элизабет купила себе старенький коммуникатор и по ночам стала пропадать в Сети; ей были недоступны сервера дополненной реальности, и тогда Элизабет подумала, как здорово было бы оптимизировать эти сложные программы для небогатых людей. В Сети же Элизабет нашла единомышленницу – Саманте было под сорок, она была женой состоятельного бизнесмена-американца, переехавшего сюда из Сеула. Сама она ни в чём не разбиралась, но в Пхеньяне у неё не было друзей, и в предложении Элизабет она увидела спасение от скуки и депрессии.

С помощью мужа Саманты Элизабет собрала команду специалистов, реструктурировала свой банковский кредит и нашла инвестора: программа «UNet», которую они разработали, быстро набрала популярность и за счёт включённой рекламы вышла на прибыль. Тогда Элизабет расширила компанию, перейдя от оптимизации уже существующих сайтов с дополненной реальностью к конструированию новых мест и образов. Они вышли на IPO, и их фирма внезапно стала одной из крупнейших корейских компаний, работающих в развлекательном сегменте Сети. Об Элизабет стали писать как об одной из самых молодых и успешных сетевых предпринимательниц страны. Важно было, что она до сих была мигрантом, то есть «гражданкой мира», способной лишь претендовать на корейское подданство. Правительство Кореи раскрутило этот выгодный для себя сюжет как доказательство того, что Корея – страна возможностей, и Элизабет не возражала. Она была с этим согласна.

Человек, который смотрел на неё с рекламного плаката, великий Нам Туен, – это он спас её и дал ей веру в будущее, а не Республика Корея. Это миграционная программа Нам Туена позволила ей попасть сюда, познакомиться с Самантой и создать компанию; это видение островов Блонд с корабля «Чжан Цзе» помогло ей понять, что в мире осталось для неё место, что если даже после десяти лет в секретной тюрьме строго режима можно выжить и совершить великие дела, то и она в силах пережить свой кошмар пурпурного цвета.

Она пережила его, она смогла, и благодарила за это Нам Туена. Сегодня, направляясь на встречу с мужчиной своей мечты – русским промышленником-атомщиком Алексеем Туровым, старым знакомым Саманты, – Элизабет мечтала только об одном. Она была молода, красива и умна, она всё ещё побаивалась близкого общения в реальном мире, но не сомневалась, что сможет перебороть себя. С той чудовищной поры, о которой она не хотела вспоминать, она не была с мужчиной и очень переживала, что никогда не сможет ни в кого влюбиться. Но Алексей сумел покорить её сердце за несколько сетевых встреч, и теперь она с нетерпением ждала, что откроет новая глава в книге её жизни.

Всё было замечательно, лучше, чем она могла мечтать, сбегая из грязного Дели. На ней было чудесное красное платье, укладку ей сделал парикмахер Саманты, самоуправляемая машина марки «Ниссан» стояла сейчас внизу, в пробке, где её бросила Элизабет, боясь опоздать на свидание. Ей было непривычно ходить в туфлях и ещё более непривычно ловить на себе восхищённые взгляды. Даже разбогатев, Элизабет старалась не появляться на публике, просила размещать в Сети только отретушированные свои фотографии и жила одна в небольшой трёхкомнатной квартире в центре города. На деловых переговорах она появлялась в строгих костюмах и в ботинках, у неё не было нарядов выходного дня – платье ей подобрала и подарила на прошлый день рождения Саманта.

Она не надевала его и хранила, втайне надеясь, что ещё одна её мечта исполнится.

Она мечтала познакомиться с Нам Туеном. По ночам, когда сон долго не приходил, вместо того чтобы вспоминать пурпурный кошмар и дом спасения «Надежда», как это бывало раньше, Элизабет воображала, каково это будет – если её, символ успеха миграционной программы, пригласят на мероприятие, где будет Нам Туен. Как её подведут к нему и познакомят с ним, как он улыбнётся ей и скажет несколько слов – у них будет буквально пару минут, и Элизабет надо заранее придумать, что сказать ему, как выразить своё восхищение и благодарность. Она перебирала один вариант за другим и никак не могла нащупать нужный, да и приглашение всё не приходило, но за прошедшие годы Элизабет научилась ждать.

Поднявшись на девяносто шестой этаж гостиницы и войдя в клуб «Девять черт», Элизабет сразу узнала Алексея – в жизни он был полнее и ниже, чем его сетевое альтер-эго, но оттого выглядел только лучше. Он сидел за барной стойкой, в самом тихом месте клуба-ресторана, и молча потягивал виноградно-банановый саке.

Завидев Элизабет, он встал, проводил её к столику возле обзорного окна, подвинул ей стул и первым делом извинился:

– Простите, Элизабет, я не знал, что здесь так громко играет музыка…

– Корейцы обожают громкую живую музыку, – заметила девушка, – вам ещё повезло, что они играют европейские мелодии.

– Здесь бывает иначе? – улыбнулся он.

– Чем меньше иностранцев в зале, тем ближе японская попса.

Они рассмеялись. У Алексея за ухом был коммуникатор последней модели, а левый глаз светился синим огоньком компьютера.

– И как же, – спросила Элизабет, – человек, который презирает виртуальную реальность, носит в глазу вживлённый экран?

– Служебная необходимость, – развёл он руками, – но он сейчас выключен.

– Вы так в этом уверены?

– Повышенная защита – другая служебная необходимость, так что не беспокойтесь, ваше настоящее лицо никто, кроме меня, не увидит.

– Оно так ужасно?

– Оно слишком прекрасно для этого мира, – сказал Алексей. – Скажу честно, я никогда не встречал такой, как вы.

– Не уверена, взаимно ли это, – в шутку потупилась Элизабет.

Они заказали еду и напитки; Алексей всё время делал ей комплименты, и Элизабет оценила их искренность.

После долгого ужина и бутылки выпитого саке, от которого у Элизабет приятно закружилась голова, Алексей предложил переместиться в его номер. Он жил в люксе на семьдесят четвёртом этаже – Элизабет согласилась не сразу и даже взяла тайм-аут для принятия решения в виде визита в дамскую комнату. Она стояла и смотрела на себя в зеркало, готовая плясать от радости. С ней никогда и никто так не обращался. Никогда и никто не высказывал ей восхищения, никто и никогда не расспрашивал о её жизни с таким интересом, и ему одному во всём мире ей хотелось рассказать правду, всю правду о себе…

Она вернулась за столик и согласилась продолжить вечер в его люксе; по дороге к выходу из клуба он вдруг остановил её, взял за руку и потянул в направлении танцпола. Они танцевали минут десять, пока Элизабет не надоело, тогда она прижалась к его руке и повела его к выходу. Она никогда не танцевала раньше и никогда раньше не испытывала желания положить голову кому-то на плечо. Всегда боролась, всегда глотала слёзы и боль, всегда отворачивалась от пурпурного цвета и верила, верила, что когда-нибудь наступит день, и её жизнь изменится…