Сага о Гудрид

Гудрид выпрямилась в седле и взглянула на Карлсефни, который ехал впереди нее, держа в своем седле Снорри. Неожиданно перед ее мысленным взором предстало горделивое лицо Тьодхильд. Ее свекрови здесь понравилось бы: ехать в окружении разнаряженных людей, по хорошо утоптанной дороге, в ожидании обильной трапезы, под последний удар колокола, звук которого долго еще стоит в морозном воздухе, плывя над вересковыми зарослями. И Тьодхильд, наверное, поняла бы гораздо лучше Гудрид, о чем говорил в церкви Эгберг-священник, упоминая «грехи» и «спасение». Сама служба была для Гудрид столь же красивой, сколь и непонятной.

После осеннего равноденствия, когда Карлсефни с Гуннульвом вытащили наконец свои корабли на берег, на двор в Лунде прискакал один из дозорных Гуннульва и сообщил новость:

– Только что я видел Бьёрна Толстого и с ним – десять человек короля Олава. Все они направляются сюда! Надо найти Эрика.

У Сигрид дочери Торда на лбу залегла глубокая морщина, пока она вместе с Гудрид лихорадочно готовилась к приему гостей. Гудрид обратила внимание на то, что гости эти не особенно-то желанны в доме. И может быть, посланник конунга Олава едет к ним не ради того, чтобы отдать дань вежливости. Она спросила:

– Сигрид, ты, кажется, недовольна, что к Эрику пожалуют люди короля. Ведь это большая честь для вас.

Сигрид усмехнулась и, быстро поглядев через плечо, ответила:

– Разумеется, это честь, и Эрик ни о чем не догадывается. Но мы-то видели, как умер его отец за одного такого же короля, и потому считаем, что прежде ему надо успеть жениться и родить сына, а потом уже отдавать свою жизнь за другого короля. Мы с Гуннульвом в состоянии воспитать только одного наследника Лунде. Я терпеть не могу распрей из-за наследства. Как мне кажется, король хочет взять Лунде себе, в случае если Эрик умрет бездетным, а у меня от этого голова кругом идет.

Посланник короля, Бьёрн Толстый, подошел к дому пешком, как раз в тот момент, когда Гудрид выходила из молочной кладовой с миской простокваши. Она увидала, как к ней приближается тучный, но энергичный человек; он шел вразвалку, выставив голову вперед, тяжело передвигая толстыми ногами. И ей показалось, что с самой своей юности в Исландии она никогда не видела более тучного и дородного человека. Похоже, правду говорят, что новый король не скупится на угощение для своих друзей! Повидав норвежские торжища и усадьбы богатых людей, Гудрид отметила про себя, что лошади, одежда и снаряжение Бьёрна Толстого и его свиты отличаются роскошью и изысканностью.

Люди короля Олава остались в доме только на одну ночь, а затем вместе с Эриком сыном Торкеля и его людьми двинулись в Борг. Так-то лучше, думала Гудрид, стоя на солнышке вместе с Карлсефни и Снорри и наблюдая за тем, как пышная свита покидает двор. Кладовые Сигрид не выдержали бы такого количества гостей. Наверное, Карлсефни думал о том же, потому что он тихо проговорил:

– Надо иметь побольше припасов, чтобы принимать столько гостей… Теперь понятно, почему король Олав так печется о сборе налогов! Хорошо еще, что я припас для него рысий мех: должно быть, только такой подарок и придется по вкусу властителю, который покупает себе все, что захочет, – в Гардарики[11 - Древнескандинавское название Руси.] и до южных морей.

– Когда ты собираешься навестить короля?

– Не я, а мы, – уточнил Карлсефни. – Нас пригласили через неделю после следующего полнолуния. В этих краях поздно выпадает снег, так что нам предстоит приятная поездка, хотя дни и становятся все короче.

– Мы возьмем с собой Снорри?

– Конечно же, нет! Хорошо, что он уже отвыкает от груди. Он-то окажется лучшим заложником для короля Олава, если тот решит, что я должен выполнить его поручения в Исландии.

Гудрид выглядела такой напуганной, что Карлсефни улыбнулся и поспешил утешить ее:

– Все будет хорошо, если мы поведем себя разумно. Люди не купят того, что не продается, и даже король прежде подумает, а потом покажет свою власть.

В течение трех недель после того разговора Гудрид больше не думала о поездке в Борг. Переждав свирепый шторм, Гуннульв и Сигрид показали своим гостям окрестные владения. К тому времени установилась хорошая погода. С гордостью показали хозяева знаменитый могильный курган конунга Трюггви сына Олава, старинные крепости, наскальные изображения и тучные пастбища. Гудрид думала, что они могли бы открыто высказать, что Исландия и Гренландия ни в коей мере не могут сравниться с Норвегией, где с незапамятных времен жили люди, осваивая эти земли и застраивая их. Тем временем Гудрид почувствовала, что она вновь беременна.

Узнав о неудачных родах Гудрид в прошлом, Сигрид запретила ей поднимать тяжести и одолжила свою тихую и смирную кобылку, когда они все вместе отправились праздновать йоль в Элинсгард.

Усадьбы эта лежала к юго-западу от Лунде, в узкой бухте, окруженной лесами и лугами. Гудрид казалось, что эта тучная земля словно источает жир. Пир устроили знатный. Пиво текло рекой, и много красивых слов было сказано в честь Бога и Белого Христа. Но когда на следующий день Гудрид прогуливалась со Снорри по двору, то мальчик обнаружил старый жертвенник Тора, забрызганный свежей кровью, с запекшимися клочками козлиной шерсти. Жертвенник этот стоял на лесной опушке, прямо за домом.

Гудрид взволновалась и расстроилась: выходит, здешние жители на глазах у других исповедуют одну веру, а втайне – совсем другую, прибегая к старым богам в случае нужды, словно это отжившая свое, но еще нужная прислуга в доме. Неужели они не боятся, что мстительный Тор может прогневаться на их лицемерие и покарать их дом, невзирая на все жертвы которые они ему приносят? А еще хуже, если разгневается Фрейя, и беременность Гудрид окончится неблагополучно.

Гудрид ничего не стала говорить о жертвеннике Карлсефни, но вздохнула с облегчением, когда наконец трехдневный пир подошел к концу.

Прежде чем вернуться домой в Лунде, они собрались наведаться на двор, которым владели Гуннульв и Сигрид. Двор этот лежал на берегу Фольден-фьорда, с одной стороны окруженный сосновым бором, а с другой – невысокой грядой светлого гранита. Едва они спешились и привязали лошадей, как Гудрид почувствовала запах соленой воды и водорослей и радостно вдохнула его поглубже.

Карлсефни разрешил Снорри покататься с горки.

– Иди погуляй по берегу вместе с Альвхильд! – сказал он сыну, а затем повернулся к Гудрид.

– Здесь настоящий песчаный берег… Какой чудесный песок в этой бухте! Такого ты больше не найдешь во всем фьорде на много миль вокруг! Гуннульв очень гордится своим двором, и наверное, мы именно здесь и пообедаем.

Слуги Гуннульва вынесли на берег еду, и даже Гудрид ощутила голод. Она расстелила свой плащ прямо среди золотистых колосьев и села на землю, повернув лицо на запад, к солнцу, как любила делать еще в Виноградной Стране. Вокруг колосилась дикая рожь. В серебристых водах фьорда у берега отражались фигурки Снорри и других детей, которые плескались на мелководье. А за спиной Гудрид выводил свои рулады дрозд.

Она сидела молча, пропуская сквозь пальцы белый песок и мысленно представляя себе прекрасный берег на пути к Виноградной Стране. Тогда для нее начиналась новая жизнь, как и теперь. И ее будущий малыш увидит теперь свет в Исландии, внезапно подумала она с необъяснимой тоской. Она закрыла глаза и вновь подставила лицо солнечным лучам, прислушиваясь к разговору, который вели Карлсефни и остальные рядом с ней. Но сама она словно бы отсутствовала, вроде тех дальних стран, к которым она привязалась гораздо сильнее, чем думала.

Она не могла понять, отчего вдруг ощутила себя такой одинокой и печальной посреди внешнего достатка и благополучия. Ведь она больше уже не чувствовала себя ненужным бревном, которое прибивает от берега к берегу, – нет, теперь она была женой прекрасного, умного человека, с которым проживет долгую и счастливую жизнь и от которого она способна рожать детей. Удача по-прежнему сопутствует Гудрид, как и предсказывала однажды прорицательница Торбьёрг.

ФРЕЙЯ ЗАБАВЛЯЕТСЯ

Вскоре после их возвращения в Лунде наступила настоящая зима. Выйдя из дома и направившись в кладовую, Гудрид увидела, что на большой, развесистой березе во дворе каждая веточка покрыта серебристым инеем. На обратном пути Гудрид поскользнулась на замерзшей луже и вывихнула себе ногу. Сморщившись от боли, она поспешила к дому. Предстояло еще многое успеть, прежде чем они с Карлсефни отправятся в Борг.

Через два дня ее муж вместе с двенадцатью людьми ускакал со двора, оставив Гудрид одну. А она лежала в постели, ослабев от большой потери крови. Страстно ожидаемый малыш умер при родах. Сигрид считала, что теперь Гудрид вне опасности, так что Карлсефни пришлось прислушаться к советам Гуннульва о том, чтобы не дразнить короля.

Сама Сигрид была не особенно сведуща во врачебном искусстве, но все же сумела приготовить горькое снадобье, и Гудрид на несколько дней погрузилась в сон, не думая больше ни о потере ребенка, ни о Карлсефни. Сигрид поила ее этим отваром до тех пор, пока не остановилось кровотечение, и не разрешала ей вставать с постели. И потому Гудрид лежала, прислушиваясь к доносящимся со двора звукам и беспокоясь о Снорри.

Разочарование, которое она сперва испытала, лишившись возможности посетить короля, постепенно было вытеснено тревогой за сына: что будет, если Снорри вдруг умрет и у нее больше не будет детей? Не захочет ли Карлсефни развестись с ней? И если он решит сделать это, что будет с ней? Ее не оставляло чувство, что потеря младенца свидетельствует о немилости Фрейи, потому что они с Карлсефни, приехав в Лунде, ни разу не приносили жертвы старым богам. И Гудрид с радостью пила горький отвар Сигрид, чтобы только забыться и не думать об этих вещах.

После отъезда Карлсефни мороз ослабел; прошло уже десять дней, и по крыше дома барабанил такой сильный дождь, что Гудрид не услышала, как вернулся Карлсефни со своей свитой. Она лежала в постели, укрывшись одеялом. В горнице стоял полумрак, и она учила Снорри слагать рифмы. Мальчик не так-то часто позволял усадить себя рядом с матерью и приласкать себя. Вдруг они услышали, как заскрипела лестница, и на пороге появился Карлсефни, держа в руках зажженную лампу. Он сбросил с себя мокрый плащ еще внизу, но с башмаков его продолжала течь вода, а волосы и борода курчавились от влажности.

Он схватил Снорри на руки и подбросил его в воздух. Поставив сына на пол, он склонился над Гудрид, заглянул в ее заблестевшие глаза и поцеловал ее. Гудрид, вдохнув в себя свежий, знакомый запах мужа, жадно встретила его губы.

– Мне надо переменить обувь, чтобы не простудиться… – И он порылся в своем сундуке, сел на край постели и переобулся в сухое, рассказывая о поездке. Все прошло хорошо, дороги здесь надежные, безопасные… И он, и его свита были достойно приняты конунгом, и сам Олав шлет привет и пожелания скорейшего выздоровления Гудрид дочери Торбьёрна.

Карлсефни завязал наконец ремешки, попросил Снорри отнести мокрые чулки вниз, к очагу, а сам вновь склонился над Гудрид. В свете мерцающей лампы она заметила, какие у него уставшие глаза, и на лице пролегли глубокие морщины. Гудрид впервые увидела, что брови у него начали куститься, как у стареющего мужчины.

– Гудрид, тебя не должно огорчать, что ты осталась дома. У конунга Олава нет королевы, а потому на дворе у него плохие условия для женщин. Дружина его ни в чем не терпит недостатка, но я совершенно не представляю себе, чем бы ты занялась там, – разве что слушала бы епископа Гримкеля, когда он нашел бы для тебя свободную минутку… Кстати, Эрлинг сын Скьялги дал нам хороший совет: первое, о чем меня спросили, так это о крещении моей семьи! И король, и епископ непременно хотели узнать, как обстоит дело с новой верой в Гренландии. Я рассказал им, что Лейв намерен выстроить в Братталиде новую церковь и хочет привезти с собой из Исландии нового священника. Когда Лейв и Торкель были в Норвегии, они произвели на короля очень хорошее впечатление, и он сказал мне, что охотно поможет им!

Гудрид улыбнулась, а Карлсефни сухо продолжал:

– Когда же речь зашла о том, чтобы отпустить людей в Исландию, раз уж там распространяется христианская вера, – я напомнил королю, что ты в родстве с Хьялти сыном Скегги.

Гудрид растерянно взглянула на Карлсефни и сказала:

– Разве тебя не беспокоит, как приживается новая вера в Исландии, Торфинн? Ты сам говорил мне, что в твоем роду издавна было много крещеных.

– Я хочу, чтобы новая вера укоренилась в моей стране. Так оно и будет, даже если люди еще держатся за старую веру. Но при этом я согласен с Лейвом: если норвежский король будет решать за нас, кто у нас будет священниками и епископами, то в скором времени он потребует, чтобы мы платили ему налоги. И теперь, когда я увидел новую крепость Олава и табуны, пасущиеся на его обширных лугах, у меня пропала всякая охота оплачивать его расточительность.

На мгновение он умолк, а потом сердито бросил:

– Первое, что я сделаю дома, так это расскажу людям, что Олав сын Харальда норовит прибрать к своим рукам торговлю с Исландией. Этому не бывать. Мы ничего не сможем поделать при таких пошлинах на корабли, и все же я напомнил королю, что если он будет повышать налоги и дальше, то вскоре все торговые шхуны из Исландии и Гренландии, минуя Норвегию, пойдут прямиком к берегам Дублина, Йорвика и Хедебю… Именно потому-то он и жаждет управлять нашими торговыми делами!

Гнев был столь несвойственен Карлсефни, что Гудрид в испуге посмотрела на него. А он, слегка улыбнувшись, погладил ее руку.

– В похвалу Олаву могу сказать одно: он прекрасно понимает, какие богатства ждут его на Севере и на Западе. И как говорил Эрлинг, он так же хорошо осведомлен о том, чем я занимался в последнее время: он был единственным норвежцем, помимо Эрлинга, кто расспрашивал меня о Виноградной Стране. Королю нетрудно было догадаться, что шестьдесят человек, вдали от родных берегов, ничего не сумеют поделать с превосходящей их силой противника. Король наверняка сам уже подсчитал, во что обойдется ему отправка кораблей в Исландию или Гренландию…

На дворе запели козьи рога, созывая людей к ужину. Карлсефни поднялся, расчесал расческой волосы и бороду и добавил:

– Сигрид сказала мне, что, если ты надумаешь встать с постели, я должен запретить тебе это. А если я притронусь к тебе прежде, чем ты поправишься окончательно, то она спустит меня с лестницы.

Гудрид не нашлась, что ответить, и когда Карлсефни был уже в дверях, она крикнула ему вдогонку: