– Вот, возьмите. Надеюсь, ваш сын поправится.
Женщина слегка удивилась, затем выхватила у меня деньги, спрятала их в карман своей длинной юбки и быстро удалилась.
Должно быть, она рада, что теперь сможет вылечить сына, подумал я.
8
В тот день я вновь встретил Мари. Я вернулся с вечерней прогулки и увидел, как она пытается достать чистящее средство с верхней полки чулана, придерживая ногой дверь, чтобы та не захлопнулась.
– Давайте, я подержу дверь,– предложил я.
– Спасибо, месье Манчини,– девушка потянулась за средством, но рост Мари не позволял ей достать до полки. Я был намного выше нее:
– Так вы не достанете,– рассудил я и подошел поближе, чтобы помочь девушке.
– Стойте!
Дверь громко захлопнулась за мной, и мы с Мари остались в чулане в полной темноте. Девушка со всей силы заколотила кулаком по двери.
– Эй! Кто-нибудь!.. Ладно, мы пробудем здесь недолго – Жан-Поль знает, что я должна была делать уборку, и скоро найдет нас,– она говорила так, будто успокаивала саму себя. Я сделал шаг назад и споткнулся о железное ведро, которое задело коробку, и она, в свою очередь, на что-то упала. Грохот стоял невероятный!
– Это была старая хрустальная ваза. Она стояла в номере "люкс", но от нее откололся кусочек, поэтому она хранится здесь. Вернее, хранилась.
– Простите. Я не специально.
– Да ничего страшного,– вздохнула Мари.– Зато вы разрядили обстановку.
Я услышал, что Мари села на что-то. Кажется, нужно что-нибудь сказать, но что? К счастью, девушка заговорила первая:
– Как ваш нос? Жить будете?
Я пытался понять, как мой нос может быть связан с тем, буду жить я или нет.
– Нос уже не болит. Надеюсь, что жить буду, но если он заболит снова, то тогда уже не уверен в этом.
Мари засмеялась. Я впервые услышал, как она смеется. Это был очень приятный смех. Мне хотелось слушать его снова и снова:
– В Париже всегда так жарко летом?
– Не всегда, месье…
– Зовите меня по имени, Сперо.
Повисла пауза.
– Сперо? У ваших родителей, должно быть хорошее воображение,– девушка усмехнулась.
– У меня нет родителей,– я осекся, не стоило этого говорить.– Я хотел сказать, что никогда их не видел.
– Понимаю,– в голосе Мари прозвучала нотка грусти,– мои родители разбились на машине пятнадцать лет назад… Ой, извините, месье Манчини, не стоит вам слушать о моих проблемах.
– Ничего, можете рассказывать, если хотите. И называйте меня Сперо.
– Хорошо, Сперо.
Девушка не стала развивать тему насчет своих родителей, и мы просто молчали. А жаль, у Мари был приятный голос. Я спросил:
– Простите, что спрашиваю… Я заметил шрам на вашей щеке. Откуда он?
– Знаете, Сперо, боюсь, это не ваше дело,– ответила она резко. Обычному человеку на моем месте было бы неприятно, что ему так резко ответили, но мне нет, ведь меня и человеком-то назвать можно было с натяжкой.
Мари заговорила более спокойным голосом:
– Простите меня, не надо было мне так грубо отвечать. Этот шрам… он… урок из прошлого.
Естественно, я не понял, что девушка имела ввиду.
– Расскажите, как прошел ваш день?– спросила девушка. Я не знал, что хуже – молчать, или говорить о неинтересных вещах? Но с Мари я был готов разговаривать о чем угодно.
– Это был чудесный день: я гулял по Елисейским полям, и помог одной женщине спасти ее ребенка от ужасной болезни.
Мари удивилась:
– Спасти ребенка? Каким же образом?
– Ей требовались деньги на лечение сына, и я ей их дал.
Снова повисла пауза.
– А как выглядела эта женщина?
– Смуглая кожа, черные волосы и на ней была длинная юбка.
– И много денег вы ей дали?
– Почти все, что у меня было.
– Ох, Сперо,– девушка громко выдохнула,– это была цыганка, попрошайка. Цыгане ходят и выпрашивают у людей деньги, обманывая и давя на жалость. Неужели вы не знали?
Я задумался:
– Значит, ей не нужны были деньги на лечение больного сына?
– Может ей и нужны были деньги, но точно не на лечение ребенка. У вас совсем не осталось денег?
– Немного осталось. Но придется где-то взять еще.
Девушка немного подумала.