Босоногая команда

В могучей красоте.

Высокий дуб развесистый
Один у всех в глазах,
Стоит один, бедняжечка,
Как рекрут на часах!

Взойдет ли красно солнышко, –
Кого под тень принять?
Ударит непогодушка, –
Кто станет защищать?

Ни сосенки кудрявыя,
Ни ивки близ него,
Ни кустики зеленые
Не вьются близ него».

– Очень хорошая песня! Такая жалостливая, – заметила Наташа, когда певец замолк. – Спойте, дядя Коля, еще раз. Научите меня…

Они запели вместе.

Вечер проходил весело. Наташа уже без помощи дяди во второй раз пела «Среди долины ровныя».

Прислонившись к плите, сложив на груди руки, она с увлечением заливалась вслед за флейтой.

«Взойдет ли красно солнышко, –
Кого под тень принять?
Ударит непогодушка, –
Кто станет защищать?»

– вывела высокой, чистой нотой девочка и, закинув назад головку, призакрыла глаза и развела руками.

– Чудесный у тебя голосок, Наташечка. Наверно, ты певицей будешь. Повтори-ка это место еще раз.

«Взойдет ли красно-солнышко, –
Кого под тень…»

– залилась снова маленькая певица.

– Это что?! – раздался неожиданно раздраженный голос.

Николай Васильевич выронил из рук флейту. Наташа вздрогнула и пошатнулась.

На пороге кухни стояла Марья Ивановна, а за нею хохотала Липа.

– Это что? Почему ты не спишь? – крикнула тетка, схватила Наташу за ухо и хотела тащить из кухни. Девочка громко испуганно заплакала.

– Не троньте Наташу! Не троньте! Я не позволю… – как будто не своим голосом закричал Николая Васильевич, отстраняя хозяйку и становясь между ней и девочкой.

– Как вы сметете так с мамашей говорить? – вступилась Липа.

– Не троньте Наташу… Я никому не позволю бить ее. Я за Наташу вступлюсь… не позволю… – внушительно и строго проговорил Николай Васильевич и своим сердитым видом, должно быть, испугал обеих женщин. Те поспешили уйти из кухни.

– Вот как! Вот! Я покажу себя! Увидят! – грозила Марья Ивановна, развязывая ленты шляпки.

– Наталья, сейчас иди спать! – крикнула Липа.

– Иди, Наташенька, не бойся… Они не посмеют обидеть: я тут, – сказал Николай Васильевич.

Девочка, дрожа, пробралась в залу, умоляющими глаза взглянула на тетку и юркнула на свой диван.

Когда через несколько времени пришел домой Петр Васильевич, мать и дочь бросились к нему с громкими жалобами. Наташа слышала, как они говорили, что им от «милых родственничков» житья нет, что Николай Васильевич набросился с кулаками, что Наталья избаловалась и грубит, чему учит ее «полупомешанный флейтист», и чтоб он выбирал или их, или идиота братца.

Неправда, все неправда! – думала Наташа. – Бедный дядя Коля, его теперь выгонят на улицу. Какая беда случилась! И как это дядя Коля забыл закрыть дверь?!

Вспоминая появление тетки на кухне, девочка чувствовала, что будто мурашки проходят по ее телу, и сердце перестает биться. «Что теперь будет? Бедный дядя Коля!» – сокрушалась Наташа и тихо плакала.

На другой день рано утром она проснулась от громкого разговора в кухне. Оттуда слышался голос дяди Пети, который звучал необычайно резко.

– Как тебе не стыдно, Коля, подымать в доме такие неприятности? К тебе отнеслись с добротой, а ты вот как за все отблагодарил! – говорил Петр Васильевич.

– Что же я сделал, Петенька? – послышался тихий вопрос.

– Хозяйке дома делаешь такие дерзости, бросаешься с кулаками, ребенка учишь глупостям и грубить, пьешь, никого не слушаешься, завел какую-то глупую музыку.

– Неправда, с кулаками я не лез, я отнял только Наташу… Я не дал ее драть за уши! Да, не дал…

– Я работаю, устаю. А тут дома все нелады. Как тебе не стыдно, Коля!

– Наташу я ничему дурному не учил. Это неправда! Я, может, ее больше всех тут люблю и жалею… Она ведь и мне не чужая… А что на флейте я играл и Наташечка пела – это правда. Что ж тут дурного? Ведь скучно, Петенька! Неужели нельзя немножко развлечься?

– Марья Ивановна теперь рассердилась, ни за что не хочет, чтобы ты тут оставался… Что ж я стану делать, если ты нигде не можешь ужиться?!

– Ты не беспокойся, братец, я не стану твоим мешать… Я уйду… Мне очень тяжело, Петенька …

Голоса в кухне замолкли. Через несколько минут Петр Васильевич заговорил несколько мягче и спокойнее.

– Ты бы, Коля, извинился перед Марьей Ивановной, попросил бы ее оставить тебя. Может, все обойдется: она женщина не злая.

– Эх, Петенька, прост ты душой, братец… А только извиняться я не стану… Ни за что не стану!

– Так неужели же тебе лучше холодному и голодному бродить по улицам? Опять пить станешь. Как тебе не стыдно, Коля!

– Здесь-то тоже жизнь… Бог с ней, не красна! – с горечью отозвался Николай Васильевич. – Наташечку жаль… – шепотом заговорил он. – Ты ведь не видишь, братец… Ее обижают, обделяют, попрекают… Ты не давай: грешно! Она сирота, и покойный брат тебе ее поручил… Ты перед Богом ответишь! Она хорошая, добрая. Тихая… Смотри, Петенька, не давай Наташу в обиду. Я уйду, уйду… Может, и пить еще брошу. Я уже про то знаю, сам увидишь… Может, я еще и человеком стану… Наташечку только не обижайте.

– Не дело ты говоришь, Коля. Не пойму я тебя. Лучше бы перед Марьей Ивановной повинился, хоть бы меня-то пожалел; не знаешь, как между вами и быть.

– Оставь, оставь это дело, Петенька… Мы уже сами все рассудим. Смотри-ка девять часов, тебе на службу пора.

Братья расстались.