Доктор поднялся, ухватился руками за край резервуара с окисью углерода и подкатил его к аквариуму.
– А надо ли ее убивать, док? – прошептал Вудс. – Неужели надо?
– Разумеется! – рявкнул Гилмер, резко повернувшись на каблуках. – Представляете, какой поднимется шум, если узнают, что Меховушка прикончила экипаж звездолета и свела с ума животных в зоопарке? А что, если такое будет продолжаться? В ближайшие годы полетов на Марс явно не предвидится – общественное мнение не позволит. А когда следующая экспедиция все же состоится, ее члены, во-первых, будут готовы к ультразвуковому воздействию, а во-вторых, им строго-настрого запретят брать на Землю таких вот меховушек. – Он отвернулся, потом снова посмотрел на корреспондента: – Вудс, мы с вами старые приятели. Знаем друг друга давным-давно, выпили вместе не одну кружку пива. Пообещайте, что ничего не опубликуете. А если все-таки напечатаете, – зычно прибавил он и широко расставил ноги, – я вас в порошок сотру!
– Обещаю, – сказал Вудс. – Никаких подробностей. Меховушка умерла. Не вынесла жизни на Земле.
– Вот еще что, Джек. Нам с вами известно, что ультразвук частотой тридцать миллионов герц превращает людей в безмозглых убийц. Нам известно, что его можно передавать через атмосферу – вероятно, на значительные расстояния. Только подумайте, к чему может привести использование такого оружия! Наверно, те, кто бредит войной, рано или поздно узнают этот секрет, но только не от нас.
– Поторопитесь! – с горечью в голосе произнес Вудс. – Поспешите, док. Вы слышали Меховушку. Не длите ее страданий. Ничем другим мы ей помочь не можем, хотя втянуть втянули. Ваш способ – единственный. Она поблагодарила бы вас, если бы знала.
Гилмер повернулся к резервуару, а Вудс снял трубку и набрал номер редакции «Экспресс».
В его мозгу по-прежнему звучал тот щенячий скулеж – горький, беззвучный крик одиночества, скорбный плач по дому. Бедная, бедная Меховушка! Одна в пятидесяти миллионах миль от дома, среди чужаков, молящая о том, чего никто не в силах ей предложить…
– «Дейли экспресс», – послышался в трубке голос ночного редактора Билла Карсона.
– Это Джек, – сообщил Вудс. – Слушай, у меня есть кое-что для утреннего выпуска. Только что умерла Меховушка… Да, Меховушка, то животное, которое прилетело на «Привет, Марс-IV». Ну да, не выдержала, понимаешь… – Он услышал у себя за спиной шипение газа: Гилмер открыл клапан.
– Слушай, Билл, я вот о чем подумал. Можешь написать, что она умерла от одиночества… Точно, точно, от тоски по Марсу… Пускай ребята постараются: чем слезливей – тем лучше…
Интерлюдия с револьверным дымком
Перевод Г. Корчагина
Когда Клэй добрался до городка, его рослый черный конь хромал, а сам он клевал носом в седле. Заехал он сюда не по большой охоте. Хила-Галч – малоподходящее место для остановки, и до отдыха ли, когда Джон Трент отстает всего лишь на день? Но иначе нельзя: еще сутки конь не продержится, да и седоку необходимо поесть и поспать, набраться сил для преодоления последнего, самого тяжелого отрезка пути – через горный отрог.
Возле платной конюшни Клэй сполз с седла и завел коня под крышу.
– Позаботься о нем хорошенько, – велел конюху. – Он это заслужил. – И спросил, пробежав взглядом по трем лошадям в стойлах: – Других нет?
Конюх покачал головой:
– Дела у нас нынче неважнецкие. Раньше дюжину коняшек держали, но вот заделались святее папы римского, и все покатилось к чертям.
Клэй снова оглядел лошадей. Жалкие клячи, ни одна не годится.
– Своего ты здорово покалечил, – упрекнул конюх. – Не скоро оклемается.
– Камешек подвернулся, – буркнул Клэй.
Он вышел из конюшни и постоял с минуту, оправляя револьверный пояс и оглядывая окрестности.
Хила-Галч тихо дремал в ласковых рассветных лучах – пыльный, некрашеный, обветшалый. Клэй прошелся по улице до строения с вывеской «Отель» и, войдя, направился к бару. Бармен, стиравший с мебели пыль, неохотно вернулся за стойку.
– Мозоли седлом набил, – сказал ему Клэй. – Нужно лекарство.
Бармен выставил бутылку и стопку. Забрав их, Клэй перешел к столику и тяжело опустился на стул. Только сейчас он понял, как изнурен тысячемильной ездой, – похоже, в его массивном теле не осталось ни капли сил. Он снял шляпу и стряхнул пыль со штанин. Потом отодвинул стопку, а бутылку откупорил и поднес к губам. Вытирая ладонью рот, прислушался к ощущениям: спиртное добралось до желудка, там вспыхнуло пламя и мигом согрело все внутренности.
А вкус уже не тот, отметил Клэй. Прежде было куда вкуснее. И не забирает выпивка, как прежде.
Многое теперь совсем не такое, как прежде, сказал он себе.
Утреннюю тишину нарушило противное жужжание – в оконное стекло билась муха. Клэй откинулся на стуле, расслабился, вспоминая, как было прежде, перебирая имена мужчин, которых уже нет на свете, женщин, почти стершихся в памяти, городов, от которых ничего, кроме названий, не осталось.
Облокотившись на стойку, бармен ковырял в зубах заостренной спичкой. Клэй молчал, прихлебывая время от времени.
– Как насчет завтрака? – спросил бармен.
– Завтрак и комнату, – ответил Клэй. – Я уже забыл, когда спал.
– Что будешь есть?
– Что дашь, то и буду, я непереборчивый.
Когда он взялся за еду, в гостиницу вошел парень с блестящей звездой на жилетке.
Парень приблизился к Клэю и уселся напротив.
– Бывал здесь раньше?
Клэй отрицательно качнул головой.
– Тогда я должен поставить тебя в известность, – сказал парень. – У нас есть закон: приехал – сдай оружие.
– Я нездешний, – проговорил Клэй. – Законов ваших не знаю.
– Сдай револьверы, – властно, без тени робости отчеканил парень. – Соберешься уезжать, получишь обратно.
– А если не сдам? – поинтересовался Клэй.
– Будут неприятности, – с сухой деловитостью, но без враждебности пообещал парень.
– Без револьверов я как голый. – Не мог же Клэй признаться, что ему никак не обойтись без них, если в городе его застанет Джон Трент. – Да к тому же я прямо сейчас завалюсь в койку. Со мной не будет проблем.
– Сроку тебе до вечера, – будничным тоном проговорил парень. – На закате буду стоять снаружи. Если не захочешь сдать оружие, выйдешь, и мы решим вопрос. Не выйдешь – я приду и заберу.
– Я выйду, – пообещал Клэй тоже будничным тоном, как и полагается отвечать в таких случаях.
И как он уже давно привык отвечать, потому что вот такая ему досталась жизнь.
А нахальный мальчишка, должно быть, не знает, кому бросает вызов.
После ухода парня Клэй молча доел завтрак. Бармен все так же опирался локтями о стойку и ковырял в зубах спичкой.
Позже, лежа на жесткой койке, Клэй размышлял о мальчишке со звездой на груди. Тот не угрожал, не корчил из себя крутого. Был спокоен, деловит, уверен в себе.
Вот таких-то людей и надо бояться, сказал себе Клэй.