Солдат императора

Вот так.

Секунда, и двое лежат. Тут я сам пику отбил и, заместо того, чтоб вперед колоть, уколол в бок и зарядил этому ловкачу прямехонько в свод стопы. Как тот заорал! Упал своим под ноги, они споткнулись, а тут товарищи мои родные успели дыру заткнуть. Ничего у швейцарцев не вышло. Пришлось им в скором времени снова отойти.

Сколько ж мы тел навалили тогда! Что твой бруствер. В доспехах не перелезешь.

Кайзер Макс толковый воин был[17 - Кайзера Макса в той битве не было. Старый ландскнехт врет как сивый мерин.] и Георг Фрундсберг тоже, даром что тогда совсем еще молодой. Видят, что в лоб спор не решить, и пошла по рядам команда: «Назад марш!» А как отошли шагов на сорок, так оставили два фанляйна фланг наш правый охранять, чтоб, так их разэтак, пастухи все же через вал трупов не перебрались, а сами обходим их слева. Их оберст тоже не дурак. Живо к нам фронт развернул, и снова в атаку. Они уже наученные были, да и устали все. Никто больше вперед не лез. Стоим. Перетыкиваемся. Никто не уступает. То тут, то там кто-то падает. Нашла его, значит, матушка пика. По бокам строя тоже драка, никак не обойти друг друга.

И тут гляжу вверх… у меня аж все обмерло. Понял: кажись, отвоевались, конец пришел. Весь наш форхут бежит! И прямо на нас! А за ними в полном порядке целая баталия швейцарцев! Всех перед собой топчут и колют. Смяли нам фланг за пять минут, сбили нас в кучу, так что руки не поднять, и начали резать. Мы стояли сколько могли. Но двойного удара не сдюжили. Начали гнуться. Слышу, кричат: «Спасай короля Макса!» А что оставалось? Бросились мы вперед, только думали, как жизнь подороже продать. И ведь смогли козопасов остановить! Ровно на столько хватило, чтобы король собрал остатки войска и ушел. А как увидели мы, что наши знамена исчезают в дымке, поняли, что кончилась жизнь. Что должны были – сделали. А теперь – все едино. Окружили нас швейцарцы. И стали молча добивать.

Не многим удалось из того кольца уйти. Я был среди них. Хотя клейма памятные на всю жизнь мне тогда оставили, чтоб не забывал, значит.

Я и не забуду.

Ландскнехтов загоняли в озеро и держали там пиками, пока не околеют или не утопнут. А сами стояли, ржали. Целыми шеренгами концы доставали и ссали нашим на головы. Сдирали с раненых кирасы и животы вспарывали. Был у них такой способ: кишочки поддеть на кинжал и вытянуть медленно из живого еще человека. Или вот еще: в задницу кинжал втыкали по рукоять и спорили, как скоро нутро на снег высрется. Носы отрезали, уши. Глаза выкалывали. К пушкам привязывали и стреляли, словом, как могли веселились.

Девять тысяч добрых ландскнехтов туда пришло. А ушло всего три. Остальные там остались в страшной брегенцской могиле. И этого я никогда не забуду и вам забыть не дам. Когда встретимся со швейцарцами пика на пику, все припомню. В первом ряду пойду. А потом, считай, жизнь удалась. Можно и в могилку.

Под навесом стояла мертвая тишина. Никто не зубоскалил в обычной ландскнехтской манере, не переговаривался. По небритым щекам седого ветерана текли слезы, капая на стол и в забытый кубок с вином. Его мысли были где-то далеко, он смотрел не на нас, а в далекий февраль, на свинцовые серые воды холодного озера Боден, где в старину свершилось кровавое и страшное дело.

Глава 3

Георг фон Фрунсдберг выпивает со своим секретарем, а император отправляет армию в поход

По мюнхенским улицам, не вполне еще проснувшимся, не спеша шел высокий худой человек. Он все время задирал голову вверх, непонятно что разглядывая. То ли его радовало прозрачное весеннее небо, раскрашенное ранними лучами солнца, то ли интересно ему было глядеть на верхние этажи зданий, а может быть, веселая возня воробьиных стаек столь завораживала?

Как бы то ни было, под ноги и перед собой человек совершенно не глядел, уверенно шагая при этом по узким кривым улочкам, легко, словно танцуя, перешагивая через грязные лужи и избегая столкновения с прохожими. Был он молод, просто и неприметно одет с какой-то небывалой, прямо-таки волшебной аккуратностью.

Ни одного пятнышка, ни одной неопрятной складочки не было на его узких темных штанах, черном суконном камзоле, остроконечной тирольской шляпе зеленого фетра и коротком плаще. Даже ботинки его, совершавшие ловкие пируэты между лужами и кучами нечистот, отличались первозданною чистотой. Камзол, кстати, был застегнут на все три дюжины маленьких пуговок, и ни одна не была перекошена или вставлена не в ту петлю.

Его можно было бы признать за студента, но плащ сзади сильно оттопыривался, а спереди на левой стороне пояса виднелась и причина этого: витой эфес тяжелой шпаги. На правой кисти имелся шрам, уходивший глубоко под рукав камзола, а левая кисть была вообще некомплектна – не хватало половины мизинца.

Эти черты выдавали если не солдата, то, по крайней мере, бывалого дуэлянта и драчуна. Хотя какой студент в наше время не носит шпаги и не размахивает ею по поводу и без?! Словом, господин был не вполне понятного происхождения и рода занятий.

Оказавшись перед красивым двухэтажным домом, непонятный господин остановился. Перед дверью дежурили двое солдат в красных бархатных бригандинах[18 - Бригандина – доспех, состоявший из стальных пластин, приклепывавшихся к изнаночной стороне матерчатой основы, так что снаружи выступали только ровные ряды заклепочных шляпок. В XV–XVI веках, как правило, основа сшивалась из плотного бархата с двумя слоями подкладки из грубого холста или льна. Фасон ее не отличался от фасона безрукавного приталенного дублета того же времени.] и островерхих айзенхутах[19 - Eisenhut (нем.) – железная шляпа. Шлем с полями по кругу.] с пластинчатыми нащечниками. Один начал было замахиваться древком алебарды, открыв редкозубый рот для дежурного рыка, что-то вроде «эй, чего встал, проваливай!», но вдруг расплылся в улыбке и, явно признав, услужливо распахнул перед ним дверь.

В особняке молодой человек, видно, бывал не раз; он уверенно направился через зал к спешившему навстречу слуге, скинул ему на руки плащ и шляпу. На безмолвный вопрос, возникший в глазах нашего незнакомца, слуга ответствовал:

– У себя, у себя! Ждут! Уже позавтракали и ждут! Вы, как всегда, вовремя. Я сейчас доложу, – и засеменил вверх по лестнице.

Молодой господин пошел за ним и очутился перед резной дубовой дверью, из-за которой то и дело раздавались хэканье, тяжелый топот, стук и глухое посвистывание. Вежливо постучавшись, он отворил створку. В комнате, отменно большой и освещенной, обнаружился богатырского сложения краснолицый бородач в съехавшей на бок широкорукавной плиссированной рубахе и облегающих чулках.

Занятие его вполне объясняло описанный шум: он воинственно размахивал здоровенной шпагой, то и дело длинным уколом вонзая ее в ростовую мишень на стене. При этом он резко выпускал воздух из бочкообразной груди, из-за чего и получался тот самый загадочный «хэк». Появление гостя его совершенно не смутило и не оторвало от сего увлекательного времяпрепровождения.

https://storage.piter.com/upload/new_folder/978544611951/08_Portret_muzchini.jpeg (https://storage.piter.com/upload/new_folder/978544611951/08_Portret_muzchini.jpeg)

Так выглядел приличный молодой человек в начале XVI века, по мнению Альбрехта Дюрера

– Здравствуйте! Доброго утра, герр фон Фрундсберг! Как спалось? – осведомился тот, совершенно не стушевавшись, как можно было ожидать, что еще раз доказывало: он постоянный посетитель этого дома и давний знакомец его хозяина. Хозяин, не прерывая избиения мишени, откликнулся:

– Дьявол, Адам! Хэк! Сколько можно! Я две проклятых тысячи раз просил называть меня по имени! Георг! Хэк! – Вжик, вжик, – шпага убедительно просвистела, крутясь в его руке, словно подтверждая сказанное. – Я! Для! Тебя! Георг! Хэк! – Цзвен-н-ньк! Острие глубоко впилось в кварту[20 - Кварта – здесь четвертый сектор в теории фехтования. Обычно соответствует области от плеча до поясницы по внешней (то есть повернутой к противнику) половине тела фехтовальщика.]. – Я же не буду звать тебя «герр Райсснер», ведь так? Хэк! – На этот раз шпага поразила секунду[21 - Секунда – второй сектор: внешняя сторона внешней ноги фехтовальщика.].

– Что новенького, Адам? – Георг с натугой извлек слишком глубоко вошедшее острие. – И что слышно в лагере?

– Новенького слышно много! На днях прибывает император, но да это вам известно, наверное. Молодая баронесса фон Швайнфурт чрезвычайно восторженно о вас отзывалась и велела справиться, не соизволите ли вы дать ей аудиенцию? Соизволите? В пятницу вечером? Очень хорошо, – продолжил господин, которого звали, судя по представлению хозяина дома, Адамом Райсснером, – бургомистр жалуется, что солдаты регулярно нарушают порядок в городе. За неделю четыре дебоша в кабаках и шесть жалоб на э-э-э-э-э, как изволил выразиться господин бургомистр: «на успешное покушение на девичью честь». – Георг временно перестал упражняться и бросил на Адама из-под высоко поднятых бровей полный удивления взгляд, в котором ясно читалось, что он думает про такие беспорядки, что солдаты – просто ангелы и что не из-за чего поднимать шум, а также адрес, куда бургомистр может затолкать себе свои жалобы.