Маленькая гамма

– Я серьёзно, ты можешь просить что угодно. Я человек чести. Ты спас мою жизнь, если будет нужно, я отдам свою взамен, – уверенно и более серьёзно сказал Фауст, поворачиваясь к собеседнику. Два гамма смотрели так друг на друга в течение нескольких минут. После чего первым отвернулся Шнайдер. Он неловко вздохнул и снова принял ту позу, в которой рассматривал звёзды.

– Возьми меня к себе в поместье, – брови Карамура медленно поползли вверх от удивления. Зрачки его расширились, а на лице застыл немой вопрос, – Ну там, в качестве лакея, или, если прям сильно доверяешь, можно и камердинером, – более серьёзно произнёс Шнайдер. Он повернулся в сторону молодого купца и вопросительно уставился на оного. Последний никак не мог понять, к чему весь этот цирк. Зачем ему служить Фаусту?

– Что ж, раз такова твоя просьба, я её исполню. Когда приедем, я обеспечу тебя всем необходимым для твоей работы, – немного отойдя от шока, проговорил Карамур. Не нравилась ему вся эта затея. Приглашать в свою крепость подобного себе существа идея такая себе.

– Знаешь, а ты мне нравишься… Не задаёшь лишних вопросов. Мы сработаемся, – тепло улыбнулся Билл, по-дружески хлопая по плечу молодого купца. Кареглазый мужчина тяжело выдохнул и помассировал виски. После чего откинул голову назад. Спустя секунд десять собственного бездействия, он повернулся в сторону спасённого гамма.

– Я как-нибудь расскажу тебе свою историю. Спасибо, – его благодарность была непонятна Карамуру. Сейчас именно последний должен распаляться словами благодарности и преданности. Что-то молодому купцу пришлось не по нраву в этом существе. Но Фауст предпочёл это не показывать, скрыть. Зачем всё это представление?

Карамур, всматриваясь вдаль диких огромных сосен, лишь хмыкнул своим воспоминаниям. Для него это была самая важная встреча в его долгой жизни. Он вспоминает своё первое смущение и слегка тушуется. Как Фауст мог позволить себе тогда дать слабину? Но теперь существо оправдывалось тем, что сил тогда у оного не было, да и сильные ранения давали о себе знать.

Пройдя чуть ближе к окну, купец зашторил его. Взгляд снова переместился на фотографию, где он изображён рядом со своей погибшей возлюбленной. Воспоминания с новой силой нахлынули на него.

Карамур медленно подошёл к столу и окинул быстрым взглядом несколько стопок бумаг. Он не мог доверить их Биллу. Свои дела он привык выполнять самостоятельно. За время его торговых путешествий таких стопок могло скопиться и семь, и восемь, потому как командировки были затяжными. Совсем недавно он приплыл из Англии и теперь планировал остаться в поместье надолго. По крайней мере, он решил дождаться перерождения Клосеньки.

Плюхнувшись в мягкое тёплое кресло, Фауст принялся за бумаги. Ему было достаточно легко переключиться с одного дела на другое. В этом седи гамм ему равных не было. По крайней мере, Петровски никогда оных не называл.

Спустя полтора часа, которые пролетели для хозяина поместья незаметно, в комнату Карамура вошёл Билл Шнайдер. Как оказалось, камердинер Фауста должен был не только следить за детьми, но и заниматься прочей работой, что делало его уже не камердинером, а всемогущим хозяйственным гаммом.

Карамур встревоженно посмотрел на друга, макая перо в чернильницу. Ему осталось совсем немного. Когда же документы будут подписаны, а расходы за поместья пересчитаны, Фауст хотел уделить время Клосеньке, с которой он и так редко виделся.

Сегодня Шнайдер пришёл раньше обычного, что напрягло хозяина поместья. Карамур отложил документы в сторону. Билл выглядел неспокойным, что случалось с ним крайне редко. По пустякам брюнет не донимал, видимо, что-то действительно случилось.

– Карамур, какого чёрта? – начал было камердинер. Карие глаза его метались по лицу владельца поместья, чтобы найти хоть какую-то реакцию на сказанное. Но лицо шатена не выражало ничего, кроме лёгкого негодования. Эта странная реакция на слова товарища, выводили оного из себя.

– Не понимаю, о чём ты, – медленно проговорил Фауст. Глаза его выражали спокойствие, а дыхание было ровным. Меньше всего он сейчас хотел выяснять отношения с другом. Но иногда это было просто необходимо.

– Гриша опять плакал. Это твой сын, неужели тебе настолько всё равно? – повысил голос Шнайдер, смотря прямо в чёрные спокойные глаза Карамура. Тот на его слова лишь беззлобно цокнул и обратил взор на документы, которые лежали перед ним.

– Это ребёнок Камиллы. Не мой сын. Если ты так хочешь проявить свою отцовскую доброту, мешать не буду, – заключил Фауст, отвечая холодным жестоким взглядом. От последнего у Билла пошли мурашки по телу. Он никак не мог понять, в чём же причина такой ненависти к маленькому мясному мешку. Неужели так трудно хотя-бы раз в неделю потрепать мальчишку по голове, да и просто посмотреть на него без злобы.

– Нет, это и твой сын. Будь добр проявлять и о нём хоть какую-то заботу, – Шнайдер медленно, но, верно, выходил из себя. Брюнет резко опёрся руками о дубовый стол, за которым до этого усердно работал Карамур. Последний лишь откинулся в кресле и смирил товарища хищным взглядом.

– Я дал ему кров и пищу, у него лучшие учителя. У него есть личное имущество, – Билл со злобой стукнул по столу, отчего чернильница подпрыгнула и опрокинулась на стол. Чернила быстро распространились по всему дубовому мебельному изделию. Пару капель упало на дорогой персидский ковёр. Однако Карамур не обратил на это никакого внимания. Больше всего его занимало странное поведение Шнайдера.

– Ты абсолютно не участвуешь в жизни своего ребёнка, – начал было брюнет, но его также быстро перебили:

– А должен ли? – такой вопрос ввёл в ступор несчастного камердинера, который пытался донести свою мысль до упёртого Карамура. Он лишь озлобленно вдохнул и выдохнул. Победная ухмылка снова появилась на устах Фауста. Сейчас она так бесила Шнайдера, что он готов был стереть её любыми методами.

– Чёрт, да ты даже с Клосенькой можешь неделями не видеться, должен? Должен? Да никому ты ничего не должен! И мне! И ей! И жене своей! Никому ничего не должен! – кричал Билл. Голос его был полон досады и злобы на товарища. Он не мог понять, почему этот гамм такой чёрствый. Карамур всё время твердил ему, что Клосенька – самое дорогое, что у него есть. Получается, всё это фальшь, ложь, напускное.

Тут уже Фауст стерпеть не смог. Вскочив с кресла, он схватил Шнайдера за плечи и притянул как можно ближе к себе.

– Не смей говорить что-либо о моей жене и о Клосеньке. Ты для меня никто. И никто не смеет так говорить о них, – зло шептал Карамур прямо в лицо Биллу. Последний же впал в некую прострацию от неожиданных действий товарища. Но быстро среагировал и всё также пронзительно посмотрел в прекрасные чёрные глаза.

– Век Гриши короток. Не ровен час, Клосенька может не выжить при перерождении. Я лишь хочу, чтобы ты потом не жалел о том, что не проводил с ними достаточно времени. Однажды, я уже пожалел… – практически прошептал Шнайдер. Голос его был твёрд, даже не разу не дрогнул. Фауст старший лишь злобно фыркнул и слегка оттолкнул от себя Билла. Последний поправил пиджак, разгладив незначительные складки.

– Я сам разберусь. Если это всё, ты можешь быть свободен, – Карамур хотел было ещё что-то сказать, но решил тактично умолчать триаду из отборных непотребных слов.

Шнайдер напоследок бросил короткое: «Хорошо, я тебя предупредил». После чего предпочёл скрыться от непростого собеседника и вернуться к детям, которые сейчас находились в разных комнатах.

Билл тихими шагами проходил длинные тёмные коридоры. Чувство надвигающейся трагедии очень тяготило его. Он что-то предвидел, потому решил предупредить друга. Но тот не поверил. По крайней мере, так показалось самому брюнету. Шнайдер остановился возле своей комнаты, которую любезно выделил для него Карамур по прибытии Билла в поместье. Последний опёрся спиной о каменную стену. А ведь когда-то он даже и не подозревал, что сможет оказаться на месте Карамура. Пережить тех, кого пережил Фауст брюнету, конечно, не удалось. Тем не менее, бедняга растерял всех своих близких и теперь остался один. Совсем один.

Он искренне хотел верить в то, что Карамур таки одумается. Одумается и поменяется, пока не произошло непоправимое. Шнайдер верил в единственного близкого ему существа. Когда-то он узнал, что он гамм. И он прекрасно понимал всё то, что чувствовал тогда Фауст при первой встрече с Петровски: непонимание, негодование и страх за своё будущее.

Роскошь. Билл привык находиться в ней. Он стал её частью. На балы и прочие празднества он был больше приглашён как красивая декорация, которая украшала богатые дворянские немецкие залы. Он был в центре внимания, но между тем, как личность, он был никому не интересен. Бедняга перестал зависеть от самого себя после потери последнего друга, который скончался от старости. Шнайдер пережил их всех: и лакея Ганса, и таможенника Льюиса, и даже красотку Маргариту, которая, отпраздновав своё столетие, скончалась прямо после торжества.

Билл пришёл на последнее в своей жизни мероприятие. Отдать память погибшему отцу. Хоть родителей он никогда и не любил, но почтить их посчитал необходимым. По крайней мере, чтобы не опуститься в глазах окружающих.

Сейчас же брюнет находился в одной достаточно громкой компании, которая состояла в основном из знатнейших дворянских семей. Всё это было сделано только для приличия. Весь этот праздник, банкет. Всем было плевать как на Шнайдера старшего, так и на его непутёвого сына.

Билл перебирал в руке край своего пиджака, то и дело посматривая по сторонам. Его никогда не прельщали подобного рода мероприятия, которые он посещал исключительно ради приличия. Потому сейчас он просчитывал все пути отступления.

Странный силуэт, который никак не вписывался в общую картину роскошного бального зала, привлёк внимание Шнайдера. Казалось, никто из присутствующих не видел этого странного мужчину в чёрном плаще. Взгляд заинтересованных карих глаз был прикован только к этому чёрному плащу. Чёрный шёлк так и манил Билла подойти ближе, будто какая-то невиданная сила тащила графа за собой.

Убедившись в том, что никто не заметит пропажу, Шнайдер медленными осторожными шагами пошёл в сторону незнакомца. Впрочем, даже если бы и кто-то заметил отсутствие осиротевшего графа, то точно бы не отправился на его поиски.

Шаг, другой, третий. Биллу казалось, будто все взгляды устремлены на него. Все видят куда и зачем он идёт по роскошному залу. Однако это было далеко не так.

Вот незнакомый чёрный силуэт завернул за угол, вот и Шнайдер последовал за ним. Спустя несколько минут, которые показались для молодого графа часами, он наконец-то вышел на балкон, где его уже ждал совершенно ему незнакомый мужчина в чёрном плаще.

Лето в Мюнхене выдалось достаточно тёплое, потому на улице было не так холодно, скажем, прохладно, но терпимо. Билл поёжился. Скорее даже не от лёгкого дуновения ветерка, а от какого-то животного страха. Зачем он последовал за этим незнакомцем? Он и сам толком не понимал. Но прекрасно понимал, что терять ему нечего. Он пережил всех своих друзей, а теперь и родителей. Он понял, какого это остаться одному. В полном одиночестве.

Незнакомец, до одного момента наблюдавший за великолепным садом, который расстилался прямо перед ним, повернулся к брюнету. После нескольких секунд он достал странный свёрток и протянул его Шнайдеру. Всё это происходило в безмолвии. Шнайдер уже ничему не удивлялся. Скорее, он даже обрадовался, что на этом свёртке могло всё и закончиться. Но что-то внутри подсказывало ему, что его приключения в этом жестоком мире только начинаются.

Также молча взяв свёрток, Билл уставился на незнакомца. Со свёртком он разберётся позже. Незнакомец в чёрном бархатном плаще напоследок лишь положил тому руку на плечо и по-дружески похлопал. Шнайдер было опомнился. Ему показался этот жест очень знакомым. Каким-то очень родным. Однако он не успел и сказать ни слова. Зато это успел сделать незнакомец перед своим безвозвратным исчезновением: «Соболезную».

Клосенька переписывала очередной медицинский справочник, а Гриша остался сидеть в своей спальне. Когда отец был дома, он не решался покидать комнату без Шнайдера. Да и не к чему. Клосенька всё равно бы не прекратила занятия, чтобы поиграть с ним.

Карамур устало потёр переносицу. Пришедший Шнайдер отбил всякое желание работать над дальнейшими документами. Фауст на минуту прикрыл глаза. В голове стали проноситься страшные картины, которые совсем недавно озвучил его же товарищ. Карамур боялся потерять Клосеньку. Именно поэтому он оставил Билла в поместье. Он доверил ему самое сокровенное. Конечно, он солгал бы, если сказал, что целиком и полностью вверяет тому маленькое существо. Но другого варианта у гамма попросту не было. Лучший друг как никто другой способен справиться с заботой о таком же существе.

Хозяин поместья тряхнул головой, отбрасывая ужасающие мысли. Нет, он не верил в такой исход, но что-то внутри подсказывало, что Фаусту надо менять своё отношение к Клосеньке. И как можно скорее.

Дубовая дверь снова отворилась. Карамур, чуть отойдя от предыдущего диалога, с новыми мыслями настроился на новый. Но он никак не ожидал, что посетивший его на этот раз будет не Билл Шнайдер.

В дверном проёме стоял удивлённый Гриша, который, судя по всему, ещё не играл с Клосенькой. Мальчишка уже стоял на ногах в одном ботиночке. Второй, по всей видимости, он уже где-то потерял. Ночная рубашка его уже была в чём-то измазана, а ручки изредка подрагивали. Глава семейства лишь хмыкнул, но не сдвинулся с места. Карамур так и не мог смириться с тем, что у него есть ещё один ребёнок. Ребёнок, которого он ненавидел. Ребёнок, который постоянно доставляет одни неприятности.

Гриша жалобно всхлипнул носиком и со слезами на глазах уставился на отца. Фауст старший скрестил руки на груди и окинул мальчика сверху вниз.

После непродолжительного молчания, мальчик таки не выдержал и разревелся:

– Там Клосенька… Мы играли… У неё пошла какая-то странная чёрная жидкость из рта… Наверное ей очень плохо, – истерил ребёнок. Карамур медленно перевёл обеспокоенный взгляд в сторону хнычущего сына. Глава семейства незамедлительно схватил пацана за шкирку и поволок его в сторону комнаты Клосеньки.

Как только Фаусты добрались до комнаты, в ней уже находились Амадей, Шнайдер и даже Петровски. Хозяин поместья приблизился к кроватке. Клосенька лежала на пуховой перинке, прикрытая пушистым пуховым одеялом. Всё вокруг было заляпано в странной чёрной жидкости. Кое-где валялись странные куски, похожее на мясные.

Не говоря ни слова, Карамур обернулся в сторону Билла и решительно кивнул оному. Билл понял всё, что от него требовалось в данный момент: схватив Гришу на руки, тот как можно скорее ретировался из комнаты. Старший же Фауст вопросительно уставился на Георгия, который сейчас невинно осматривал платяной шкаф его дочери.

Этот разговор дался существам очень нелегко. Клосенька действительно оказалась гаммой. И теперь ей предстояло пройти один из важнейших этапов полноценного становления – «перерождением». Фауст был очень огорчён тем, что ему придётся расстаться со своим единственным родным существом. Тем не менее, он не хотел, чтобы Клосенька умерла, потому принял решение не убивать очень надоевшего ему Амадея. Не сегодня.