Дети времени (Дети века)

– Зачем мне смотреть на эту фотографию?

– И я так говорила, – отвечает Давердана, – но отец приказал отнести вам. А потом сказал, чтобы я вас поблагодарила хорошенько за Ларса.

Мальчик Ларс был снят в высоких воротничках и с толстой цепочкой, а вид имел переодетого парня с грубым, обыкновенным лицом.

Поручик кивает, давая тем понять, что видел довольно.

– Какой нарядный! – говорит девушка.– Да, да он взял платье напрокат, чтобы сняться.

– Взял напрокат?

– Да, и часы также. И кольца на пальцах тоже взял у товарища. Так он пишет. Теперь Ларс скоро приедет домой.

Поручик снова кивает; теперь он, во всяком случае, видел довольно. Он выпускает руку Даверданы, и девушка уходит.

Мальчик, которому покровительствует поручик, не должен занимать платье для того, чтобы идти в фотографию. Этому надо положить конец. О, но еще многому надо бы положить конец: и дома, и у Виллаца в Англии, и среди прислуги, и у купцов в Бергене. Деньги так и тают…

Поручик переодевает кольцо на левую руку. Неприятности без конца. На вакансию приедет Виллац; теперь он уже взрослый молодой человек, master. Он ездит верхом, но у поручика для него нет лошади в конюшне; придется купить…

Поручик ждал возвращения Хольменгро. Почему это могло быть? Вероятно, потому, что у него связывалось с ним представление о деньгах и совете во всяком затруднительном случае. И тот летний вечер, когда господин Хольменгро высадился на пристани со своими двумя детьми и прислугой, был для поручика некоторым образом событием; он выехал к ним навстречу и привел к себе в дом.

ГЛАВА XI

В Сегельфоссе и его окрестностях произошли большие перемены. Мельница была выстроена и пущена в ход, по всей округе разносился гул; Хольменгро управлял, как настоящий король. Почему в маленькой церкви звонили каждый день? В Мальме умер король, – его место занял господин Хольменгро. И как он работал, с какой энергией принимался за дело! Не прошло много времени с окончания набережной и устройства пристани с большими подъемными кранами, как к ней пристал большой пароход, пришедший из далеких страх с зерном. По палубе иностранные матросы разгуливали в клеенчатых шляпах на черноволосых головах и говорили на неизвестном языке. Как будто что-то сказочное, под стать Тобиасу-королю.

Даже для поручика в поместье это было событием. Английский капитан пригласил господина Хольменгро вместе с ним на ужин и угостил на славу. Не принимал ли господин Хольменгро какого-нибудь участия в устройстве этого ужина? Ведь ничто не обходилось без его участия. Потом поручик дал большой обед в честь капитана и офицеров корабля. Веселые были дни.

Все эти события служили к увеличению благосостояния во всей округе. Вся эта рожь, превращенная в муку, отстраняла всякую мысль о возможности голода в стране. В случае нужды можно было пойти к королю Тобиасу и взять взаймы, но прежде всего у него можно было найти работу и пользоваться его харчами. Жизнь изменилась к лучшему; поденные рабочие весь день могли жевать табак, а крестьяне, у которых была лошадь, могли возить муку с мельницы, зарабатывая достаточно для покупки разного товара в лавке и уплаты податей.

Конца не было заработкам, а, стало быть, и благоденствие росло. И сам господин Хольменгро чувствовал себя хорошо и процветал; сосновый воздух и деятельность по душе оказались благодетельными для его здоровья, а что касается доходов, то с этой стороны ему не грозило никакой опасности, по крайней мере, никакой непосредственной опасности. Или нет? Разве купцы не посылали со всех сторон свои баркасы и боты за мукой? И разве не дошло до того, что пришлось завести контору и квартиру для заведующего складом на пристани? В Сегельфоссе открылось почтовое отделение, пароходная станция: пароходы линии Вадсё – Гамбург заходили через каждые три недели с юга и севера, привозя почту и товары, а увозили муку для всех северных местностей. Заведующему пристанью работы было достаточно; он принимал письма и посылки, вел книги, писал все письма, договаривался с рабочими на пристани, смотрел за порядком. Скоро ему понадобился помощник, так сильно развилась деятельность. К одному лавочнику Перу приходила масса товаров, – ящики и бочки с каждым кораблем, а после нового года он предполагал получить право на продажу вина; тогда будет приходить для него еще больше ящиков и бочек. Вообще всему и конца не предвиделось!

И над всеми и над всем царил сам Хольменгро, как повелитель. Он стоил всех остальных вместе, притом был всегда спокоен, вдумчив и внимателен во всем. Если его останавливали по дороге и спрашивали о чем-нибудь, то он, хотя и не любил этого, всегда отвечал мимоходом.

Так шло некоторое время, но потом ему пришлось изменить свое поведение. За ним стали ходить по пятам, поджидая его. Когда он останавливался, разговаривая с поручиком, то сопровождавшие останавливались поблизости и ждали, пока он не закончит разговор, и тогда нападали на него. Ему пришлось научиться, как отделываться от просителей: «Ступай к начальнику склада! Спроси старшего мельника!» Но были и такие, от которых не было возможности отделаться: они уже побывали у заведующего, спрашивали мельника, но ничего не добились. Пришлось господину Хольменгро прибегнуть к третьему методу – выслушивать всех, не говоря ни слова. Ах, если бы он мог перенять от поручика его настоящую барскую манеру держать себя! Тот не был нем, но к нему редко обращались. Никто не умел так держать людей на почтительном расстоянии, как этот высокомерный помещик. Он ездил иногда к тому или другому из своих торпарей, разговаривал с ними и отдавал приказания, но торпари являлись каждый день со все новыми просьбами.

– Чего им надо? – спросил поручик, подъехав, как всегда, верхом.

– Должно быть, хотят поговорить со мной, – ответил Хольменгро.– Я вижу среди них человека, который не дает мне покоя; он пекарь, учился в Бергене и хочет завести здесь булочную. Я ему отказываю каждый день, и он снова возвращается. Кончится тем, что я ему отведу клочок земли там, у моря.

– Вы лично имеете что-нибудь против устройства булочной?

– Напротив. По самому простому расчету это будет мне выгодно, но…

– Вы можете дать ему участок в моих владениях, – предложил поручик.

Молчание.

Господин Хольменгро обдумывал и сказал:

– Я имею величайшее основание быть вам благодарным за это новое беспокойство, но я не могу воспользоваться им. Сегодня – одно, завтра появится еще что-нибудь. Меня не оставят в покое.

Помолчав, господин Хольменгро продолжал:

– Другое дело, если бы вы предоставили мне всю землю до мыса.

Поручик думает.

– Таким образом, мы не стали бы впредь беспокоить вас подобными просьбами.

– Если вам не хватает земли для построек, нужных для полного развития вашего предприятия, то я, само собой, не стану препятствовать такому соглашению.

– Еще раз убеждаюсь в вашем доброжелательном отношении ко мне, господин поручик.

– Вам нужна земля от набережной до мыса?

– Да. А в ширину до полей. Много народа хочет строиться.

Поручик собирается ехать дальше и говорит:

– Об этом можно подумать. Ах, правда, – перебивает он самого себя, – булочник ждет. Можете писать купчую.

Хольменгро низко кланяется, благодаря.

– Благодарю вас от своего имени и от имени многих. Вы согласны принять прежнюю цену за землю?

Цену! Поручика слегка передернуло; только теперь он понял, что с продажей связаны деньги, во всяком случае, довольно значительные. По прежней цене за этот участок приходится порядочная сумма.

– Я принимаю вашу цену, – сказал он.

Въехав к себе в усадьбу, он вдруг снял обе перчатки, переодел кольцо на правую руку и снова надел перчатки. «Спасение! – подумал он.– Вывернулся!»

Господин Хольменгро, по-видимому, также считает, что не имеет причин быть недовольным. По своему обыкновению, он отпустил просителей несколькими ласковыми словами: «Это тебе расскажет мельник. Отдай заведующему пристанью эту записку, он даст тебе мешок муки!» Чужого булочника он удержал и имел с ним продолжительный разговор.

В то время, как они стояли, разговаривая, подошли к ним девушка и мальчик: то были дети Хольменгро. Девочка была старшей. Она одета в желтое платье, мальчик – в красное. У обоих вид иностранцев; оба смуглые и черноглазые. В них что-то заморское: черты лица резкие, огромные носы, губы полные, – все иноземное. Но дети смышленные, когда они приехали в Сегельфосс, они говорили только по-испански, в короткое время выучились говорить понорвежски, теперь это высокие, ловкие нордландцы, весь день бегающие повсюду. Девочка, Марианна, бежит вприпрыжку впереди, веселая и подвижная, за ней – мальчик Феликс; оба без шляп с короткими волосами, спустившимися на низкие лбы. Дети бросились к отцу.

Отец открыл им объятия. Он доволен, что видит их такими здоровыми и цветущими.

– Ну, покажитесь, – сказал он.

Они поняли, что он хочет полюбоваться ими; они останавливаются на минуту, чтобы он мог посмотреть на них, а затем увлекают его за собой.

«Слава Богу, – думает господин Хольменгро, – что переселение в Сегельфосс не принесло им вреда».

Он успокоился. Все шло хорошо, он сделал рискованный шаг, переехав сам и перевезя детей из их далекой родины в эти новые места. Почему он это сделал? Может быть, в нем заговорил голос крови, может быть, в нем проснулась человеческая слабость. Разве он мог блистать в Кордильерах? После смерти жены он остался одиноким и всем чужим; у него было положение и средства, но не было перед кем похвалиться, а там далеко существовал серый островок. Помнил Хольменгро также водопад в Норвегии; там можно и блистать.

Болтая, он достиг с детьми большого дома на берегу реки. Он уже давно переселился от поручика и жил у себя, только молоко брал из имения. Вначале он не мог найти себе прислуги, потому что дом его был построен на месте церкви; там, должно быть, ходят привидения, и от стен идет запах. Ему пришлось уговорить некоторых из многочисленной прислуги поручика переночевать несколько ночей в опасном доме. Все обошлось благополучно, никаких привидений не было, и через месяц у Хольменгро прислуги было сколько угодно, в числе ее оказалась и Марсилия, бывшая горничной в усадьбе, и убиравшая комнаты поручика.

Хольменгро все устроил хорошо и даже развел сад. Его дом был велик и красив, он стоял посреди лесов, кругом раздавался шелест листьев, а с мельницы, моловшей день и ночь, доносился грохот. Всем хозяйством заведовала вдова адвоката с Уттерлея, фру Иргенс, урожденная Гельмюнден.