– Я почти что помню ее, – начал он.– Но сестры твоей нет дома?
– Паулины? Она ушла в лавку.
– Она, должно быть, сравнялась с тобой ростом?
– Да.
– Правда, что Юлий вздул тебя?
Готфрид несколько смутился. – Он не говорил, когда? – Только сказал, что отдул тебя.
– Но он не сказал, в который раз?
– Он только сказал будто ты что-то взял у него.
– А, вот когда! Молчание.
Виллац еще ничего не понимал и спросил:
– Что ты взял?
– Взял? Я только взял у него свою гармонику. Он забыл, что спрятал ее у себя.
– Он тебя вздул?
– Да.
– Тебе было больно?
– Нет.
– Он часто бьет тебя?
– Как только попадусь ему, так и бьет.
Виллац не понимал, что это значит, но возмутился и спросил:
– Вот попытался бы он вздуть меня! Ты получил свою гармошку?
– Да. Только теперь он ее у меня отнял опять. Виллац смотрел на него.
– И. ты оставишь ее ему?
– Этого я не знаю. Попытаюсь вернуть ее.
– Добром у него не возьмешь!
– Он требует за нее два шиллинга.
– Два шиллинга? За твою собственную гармонику?
– Да, так говорит. Молчание.
Виллац стоял, готовясь к важному решению.
– Пойдем к Юлию, – пригласил он Готфрида. Готфрид пошел охотно: Виллац сознавал себя совсем взрослым.
Дело уладилось в одну минуту. Юлий увидал приближавшихся мальчиков и встретил их на дворе, держа губную гармонику в руках. Он тотчас же отдал ее и объявил, что взял ее, чтобы пошутить.
Молодые люди пошли своей дорогой; Готфрид притих от восхищения.
– Ты заметил, как он ее быстро вынес? – спросил он. Виллац бросил:
– Попробовал бы он помешкать!
Они стояли на дороге, где каждому надо было идти в свою сторону: но они не спешили: им не часто приходилось сходиться. Если Готфрид еще подождет немного, может подойти его сестра, и все пойдут вместе.
Виллац вынул свой перочинный нож и начал стругать ветку. Готфрид смотрел на ножичек; ему хотелось бы подержать его немного, пощупать. Вдруг Виллац складывает ножик и протягивает его Готфриду.
– Возьми этот ножик.
Готфрид никогда еще не испытывал такого восторга, у него закружилась голова, он не верил самому себе и взял ножик, говоря:
– Я могу подержать его?
– Я подарю его тебе. Он останется у тебя, когда я уеду.
Но Готфрид не понимал, с кем имел дело; он стоял в нерешительности; глаза у него стали еще больше.
– Нет, а разве ты не боишься? Ну, если отец спросит, где ножик?
– Да ведь этот нож мой, – воскликнул Виллац запальчиво.
Готфрид протянул руки и стал благодарить. И вот дорога исчезла из глаз; мысли унеслись куда-то далеко; он даже не слышал, как Виллац кричал ему:
– Смотри, вот идет Паулина!
Виллац был тоже очень взволнован: это было какое-то удивительное состояние. Паулина между тем подходила все ближе и ближе.
Виллац приосанился и сказал:
– Знаешь, Готфрид, я скоро начну бриться. Готфрид все еще витал где-то далеко и спросил:
– Зачем?
– Зачем? Разве не видишь? – ответил он, проводя по подбородку.
– А бриться не больно?