Антоний и Клеопатра

– Действительно? – удивился Октавиан. – Я всегда считал, что расставание с отцом – это удар для дочери.

– Этот удар я вынесла уже дважды, Цезарь, и каждый раз он был слабее. В данном случае это скорее похлопывание, чем удар. Кроме того, я никогда не думала, что мой третий муж будет красивым молодым человеком. – Она хихикнула. – Лучшее, на что я надеялась, – это на восьмидесятилетнего бойкого старичка.

– О-о! – Вот все, что ему удалось произнести.

– Я слышала, что твой зять Гай Марцелл-младший умер, – сказала она, сжалившись над ним. – Когда лучше выразить соболезнование твоей сестре?

– Октавия сожалеет, что не смогла быть на нашей свадьбе, но она очень горюет. Даже слишком. На мой взгляд, эмоциональная несдержанность не совсем прилична.

– О, это не так, – мягко возразила Скрибония.

К этому моменту она лучше узнала его, и открывшееся ее тревожило. Почему-то она представляла себе Цезаря кем-то вроде Секста Помпея – дерзким, высокомерным, дурно пахнущим самцом. А вместо этого перед ней предстал хладнокровный почтенный консуляр, да к тому же красивый, и она подозревала, что эта красота не будет давать ей покоя. Взгляд его светящихся серебристых глаз завораживал, но в них не было желания. Для него это тоже был третий брак, и, если судить по тому, что прежних двух жен он отослал обратно их матерям нетронутыми, это были политические браки, заключенные по необходимости, и жены как бы «находились на хранении», чтобы возвратить их в том же виде, в каком они были получены. По поводу их свадьбы отец Скрибонии заключил пари с Секстом Помпеем: Секст утверждал, что Октавиан не пойдет на этот шаг, а Либон считал, что Октавиан женится ради народа Италии. Так что, если брак не будет фиктивным да еще появится тому доказательство, Либон получит кругленькую сумму. Новость о пари вызвала у нее дикий хохот, но она уже достаточно знала Октавиана, чтобы не решиться рассказать ему об этом. Странно. Его дядя божественный Юлий посмеялся бы с ней вместе. Но в племяннике не было ни искры юмора.

– Ты можешь посетить Октавию в любое время, – сказал он ей. – Но будь готова к слезам и детям.

Вот и все фразы, которыми они обменялись, прежде чем новые служанки положили ее в мужнюю постель.

Дом был очень большой и отделанный мрамором великолепной расцветки, но его новый хозяин не позаботился обставить комнаты надлежащим образом или повесить картины на стенах в местах, явно предназначенных для них. Кровать оказалась очень маленькой для столь огромной спальни. Скрибония не знала, что Гортензий ненавидел комнатушки, в которых спали римляне, поэтому сделал свою спальню по размеру равной кабинету в римском доме.

– Завтра твои слуги устроят тебя в твоих покоях, – сказал он, ложась в полной темноте.

На пороге он задул свечу. Это стало первым свидетельством его врожденной стеснительности, от которой ей будет трудно его избавить. Уже разделив супружеское ложе с двумя другими мужчинами, она ожидала нетерпеливого бормотания, тычков, щипков – приемов, видимо имевших целью возбудить в ней желание, в чем ни один из мужей не преуспел.

Но ничего подобного Цезарь не делал (она не должна, не должна, не должна забывать называть его Цезарем!). Кровать была слишком узкой, и Скрибония не могла не чувствовать его обнаженное тело рядом, но он не пытался ее ласкать. Внезапно он забрался на нее, коленями раздвинул ей ноги и вошел в ее прискорбно сухую вагину – настолько она была не готова к этому. Но его это не смутило, он усердно задвигался, молча испытал оргазм, потом вынул пенис, встал с кровати и, пробормотав, что он должен вымыться, ушел. Да так и не вернулся. Скрибония осталась лежать, ничего не понимая, потом позвала служанку и велела зажечь свет.

Он сидел в кабинете за видавшим виды столом, заваленным свитками, с листами бумаги под правой рукой, в которой он держал простое, ничем не украшенное тростниковое перо. Перо ее отца Либона было вставлено в золотой корпус с жемчужиной на конце. Но Октавиана-Цезаря, ясное дело, не интересовали такие вещи.

– Муж мой, ты хорошо себя чувствуешь? – спросила Скрибония.

Он поднял голову при появлении еще одного источника света и на этот раз встретил ее самой очаровательной улыбкой, какую она когда-либо видела.

– Да, – ответил он.

– Я разочаровала тебя? – спросила она.

– Совсем нет. Ты была очень мила.

– Ты часто так делаешь?

– Делаю что?

– Гм, работаешь, вместо того чтобы спать.

– Все время. Я люблю покой и тишину.

– А я тебе помешала. Извини. Я больше не буду.

Он опустил голову:

– Спокойной ночи, Скрибония.

Только спустя несколько часов он снова поднял голову, вспомнив ту краткую беседу. И подумал с огромным облегчением, что новая жена ему нравится. Она чувствовала границы, и, если она забеременеет, союз с Секстом Помпеем состоится.

Октавия оказалась совсем не такой, какой Скрибония ожидала ее увидеть, когда отправилась выразить соболезнование. К ее удивлению, она нашла свою новую золовку улыбчивой и веселой. Удивление отразилось в ее глазах, ибо Октавия засмеялась, усаживая гостью в удобное кресло.

– Маленький Гай сказал тебе, что я сама не своя от горя.

– Маленький Гай?

– Цезарь. Я не могу избавиться от привычки называть его маленьким Гаем, потому что помню его таким – милым маленьким мальчиком, который везде топал за мной и постоянно надоедал.

– Ты очень любишь его.

– До безумия. Но теперь он стал таким великим и важным, что «старшая сестра» и «маленький Гай» говорить стало неудобно. Ты кажешься умной женщиной, поэтому я верю, что ты не передашь ему мои слова.

– Я немая и слепая. А еще глухая.

– Жаль, что у него не было настоящего детства. Астма так мучила его, что он не мог общаться с другими мальчиками или обучаться военному делу на Марсовом поле.

Скрибония была озадачена.

– Астма? А что это такое?

– Он дышит со свистом, пока не почернеет лицом. Иногда он почти умирает. О, как страшно это видеть! – Октавия будто снова пережила этот ужас. – Хуже всего, когда в воздухе пыль или когда он находится около лошадей либо возле измельченной соломы. Поэтому Марк Антоний смог сказать, что маленький Гай спрятался в болотах у Филипп и не внес вклада в победу. Правда в том, что была ужасная засуха. А на поле сражения стояло сплошное облако пыли и росла сухая трава – верная смерть для него. Единственное место, где маленький Гай мог найти спасение, – это болота между равниной и морем. Для него слышать, что он избегал сражения, – большее горе, чем для меня потеря Марцелла. Мне нелегко говорить это, поверь мне.

– Но люди поняли бы, если бы знали! – воскликнула Скрибония. – Я тоже слышала об этом и думала, что это правда. Разве Цезарь не мог опубликовать памфлет или как-то еще довести это до сведения народа?

– Ему не позволяет гордость. К тому же это было бы неразумно. Люди не хотят иметь старших магистратов, которым грозит ранняя смерть. Кроме того, Антоний первый распустил этот слух, – печально объяснила Октавия. – Он неплохой человек, но у него отменное здоровье, и он не терпит болезненных и слабых. Для Антония астма – это притворство, предлог оправдать трусость. Мы все родственники, но все мы разные, а маленький Гай очень отличается от других. Он постоянно в напряжении. И астма – следствие этого, как сказал египетский врач, который лечил божественного Юлия.

Скрибония вздрогнула:

– Что мне делать, если случится приступ?

– Возможно, этого больше и не будет, – сказала Октавия, сразу поняв, что ее новая невестка влюбилась в маленького Гая. Она не могла этого предотвратить, но это обязательно приведет к горькому разочарованию. Скрибония была приятной женщиной, но неспособной увлечь ни маленького Гая, ни императора Цезаря. – В Риме он обычно дышит нормально, если нет засухи. Этот год спокойный. Я не волнуюсь о нем, пока он здесь, и ты тоже не должна волноваться. Он знает, что делать, если ему станет плохо, и при нем всегда Агриппа.

– Это тот суровый молодой человек, который стоял рядом с ним на нашей свадьбе?

– Да. Они совсем не похожи, – произнесла Октавия с видом человека, разгадавшего головоломку. – Между ними нет соперничества. Агриппа словно заполнил пустоты в маленьком Гае. Иногда, когда дети особенно непослушны, я жалею, что не могу раздвоиться. Но маленькому Гаю это удается. У него есть Марк Агриппа. Это его вторая половина.

Прежде чем покинуть дом Октавии, Скрибония увидела детей, за которыми Октавия присматривала, как за родными, и узнала, что в следующий раз она познакомится с Атией, своей свекровью. Скрибония узнавала все больше секретов этой необычной семьи. Как мог Цезарь делать вид, что его мать умерла? Сколь же велики его гордость и высокомерие, если он не сумел извинить вполне понятную оплошность безупречной в других отношениях женщины? По мнению Октавиана, мать императора Цезаря, божественного сына, не могла иметь недостатков. Это ясно свидетельствовало о том, чего он ждет от своей жены. Бедные Сервилия Ватия и Клодия, обе девственницы, но их матери оказались небезупречны, как и его мать. Он предпочел бы, чтобы Атия умерла, чем служила живым доказательством его позора.

Идя домой в сопровождении двух огромных, сильных охранников-германцев, она все представляла себе его лицо. Сможет ли она сделать так, чтобы он полюбил ее? О, если бы это удалось! «Завтра, – решила она, – я принесу жертву Юноне Соспите, чтобы забеременеть, и Венере Эруцине, чтобы я понравилась ему в постели, и Благой Богине, чтобы между нами была сексуальная гармония, и Вейовису на случай, если меня ждет разочарование. И еще богине надежды Спес».

7

Октавиан был в Риме, когда из Брундизия пришло письмо с сообщением, что Марк Антоний с двумя легионами попытался войти в городскую гавань, но его не пустили. Цепь была поднята, на бастионах стояли люди. Жителей Брундизия не интересовало, каким статусом обладает это чудовище Антоний и приказывал ли сенат впустить его. Пусть он войдет в Италию в любом другом месте, какое ему нравится, но не через Брундизий. Поскольку, помимо Брундизия, единственным портом в этом регионе, способным разместить два легиона, оказался Тарент по другую сторону «каблука», расстроенный и разгневанный Антоний вынужден был высадить своих людей в значительно меньших портах вокруг Брундизия, таким образом рассеяв их.

– Наверное, он отправился в Анкону, – сказал Октавиан Агриппе. – Там он мог бы соединиться с Поллионом и Вентидием и сразу двинуться на Рим.