Радикальное Самопрощение. Прямой путь к подлинному приятию себя

Все это подводит нас к идее о том, что никаких случайностей не бывает и на уровне духа никто не делает ничего плохого и не совершает ошибок. Мы все получаем ровно то, что требуется нам для роста и развития наших душ, и каждый из нас в этом смысле служит всем остальным. А это означает, что никаких жертв и злодеев не бывает.

Очевидно, все это очень отличается от традиционного прощения, не принимающего во внимание, что в основе произошедшего стоят некие духовные цели и задачи. Традиционный подход ориентируется лишь на людские представления о добре и зле, о том, что такое хорошо и что такое плохо. Он твердо укоренен в мире людей. И, конечно, это вполне нормально. Но при таких раскладах сознание жертвы является нашей повседневной реальностью, и даже тогда, когда мы искренне желаем простить кого-то, в глубине души мы верим в то, что произошло нечто плохое и неправильное.

Именно поэтому прощение становится делом трудным и столь немногие люди могут к нему прийти – особенно к самопрощению, то есть прощению самих себя. Как можно простить себя, если вы опираетесь на веру в то, что вы сделали что-то плохое, или в то, что вы сами плохи? Несомненно, нам придется разобраться и с этой проблемой в ходе работы Радикального Самопрощения – поскольку мы ведь живем в мире человеческом. В книге вы найдете упражнения, которые проведут вас через этот процесс и помогут проработать чувства вины и стыда, когда они оказываются заслужены. Но настоящий энергетический сдвиг происходит тогда, когда мы усваиваем намного более широкий закон, гласящий, что на духовном уровне ничего плохого никогда не происходит, – и это помогает нам примириться со всем, что есть. Однако имейте в виду, что эту идею надлежит прорабатывать не на уровне ума. Когда мы используем предложенные в книге инструменты, все это происходит на уровне духа.

В части I мы исследуем этот вопрос более глубоко и выскажем некоторые интересные и увлекательные идеи по поводу самопрощения вообще и Радикального Самопрощения в частности, которые приведут нас к исследованию природы своего «я».

Опираясь на идею о том, что знание – сила, а знание себя – мудрость, данная книга предлагает целый ряд упражнений, которые помогут вам больше узнать о себе или, точнее, о своих многочисленных «я». Думаю, вам будет очень интересно исследовать целое сообщество персонажей, обитающих внутри вашего сознания, и выделить тех из них, которые наиболее склонны проявлять себя в тех или иных ситуациях.

Кроме того, в книге вы найдете ответ на великий философский вопрос, неизбежно возникающий, когда речь заходит о самопрощении: «Кто кого прощает?». Разгадав эту шараду, мы обнаружим, в чем состоит фундаментальное различие между традиционным самопрощением и Радикальным Самопрощением, – и поймем, почему второе является практически мгновенным и дается легко, тогда как первое остается делом сложным и почти недостижимым, как бы нам ни хотелось к нему прийти.

В значительной степени практика Радикального Самопрощения заключается в том, чтобы свежим взглядом вглядеться в те ваши дела, которые вызывают у вас чувство вины, и открыться для нового толкования, основанного на духовной реальности: всё происходит по определенной причине.

Часть II этой книги сосредоточена на практических вопросах: каким образом мы можем достичь самопрощения, используя разнообразные инструменты, и как конкретно нужно применять эти инструменты в различных ситуациях.

Если до 1990-х годов очень немногие люди интересовались самопрощением (и любым прощением), полагая, что оно – только для самых благочестивых людей (почти ангелов), то теперь в обществе есть понимание того, что мы все должны к нему стремиться – как минимум потому, что это полезно для здоровья и способствует нашему духовному росту. Надеюсь, что вы найдете содержащуюся в книге информацию полезной. Хочется верить, что она поможет вам стать свободнее и сделает вашу жизнь радостнее.

Часть I

Понять себя

Глава 1

Дао самопрощения

Говорим ли мы о самопрощении или о прощении других людей, в обоих случаях это кажется очень сложным делом. Но в одном случае мы видим в себе исполнителя некоего преступления или проступка, что порождает в нас чувство вины, а в другом – считаем себя жертвой какого-то человека или обстоятельств, что вызывает злость и обиду.

Все думают, что знают, что такое прощение. Однако, если попросить человека дать определение прощения по отношению к другому, ответ чаще всего получается не слишком вразумительный, а сколько-нибудь удовлетворительное определение самопрощения вообще не удается практически никому. И вот в таких условиях мы попытаемся все же разобраться, что такое самопрощение по сравнению с прощением других людей.

В словаре английского языка Уэбстера сказано, что «простить» означает «отпустить» обиду на человека или освободиться от желания наказать обидчика. Согласно этому определению, можно предположить, что самопрощение означает способность отпустить чувство вины и стыда и освобождение от навязчивых мыслей о тех событиях, которые вызывали эти чувства. Но как именно мы «отпускаем» такого рода чувства? Каким способом мы, пользуясь расхожим выражением, «оставляем обиды в прошлом». Никто не сможет объяснить вам, как это делается. И каким же образом применить все это к себе самому?

Словарь Уэбстера приводит в качестве синонима к «простить» слово «помиловать». Но как мы можем кого-либо помиловать? Миловать вообще не в нашей власти. Предположить, что мы можем миловать, – все равно что вообразить себя Богом. И если мы милуем сами себя, возникает вопрос, кто кого милует. А еще в народе бытует выражение «простить и забыть» – но как мы можем забыть событие, которое буквально выжжено в нашей памяти? Так или иначе, нам нужно научиться прощать, помня о случившемся, а отнюдь не предавая что-то забвению. Ведь только таким образом мы можем извлечь для себя урок, чтобы не повторять ошибок прошлого.

Роберт Энрайт и его «Исследовательская группа развития человека» определяют прощение как «не только решение отказаться от собственного права на обиду (чувство вины и стыда) (курсив мой. – К. Т.), а также от негативных суждений, но и обязательное замещение этих чувств состраданием, великодушием и любовью (к себе)». Что ж, одно дело принять интеллектуальное решение отказаться от этих чувств и заместить их состраданием, и совсем другое – реализовать это решение на практике. Сострадание идет от сердца, а не от ума.

Канадский психолог Пол Т. П. Вонг сказал: «Прощение также включает в себя сострадательное приятие наших врагов, вопреки естественному чувству горечи, враждебности и страха. Это добровольное и целенаправленное действие, нацеленное на то, чтобы не придавать значения их недостаткам и проступкам, списать все их долги и открыть новую страницу во взаимоотношениях. И это – очень непростая задача». Применительно к самопрощению нам следовало бы переформулировать эту цитату следующим образом: «Самопрощение также включает в себя сострадательное приятие себя как совершителя неправедных дел, вопреки естественному чувству вины и стыда. Это добровольное и целенаправленное действие, нацеленное на то, чтобы не придавать значения собственным недостаткам и проступкам, отказаться от стремления наказать себя и перевернуть эту страницу в своей жизни». Однако остается все тот же вопрос: как это осуществить?

Чарльз Гризуолд, профессор философии в Бостонском университете и автор книги под названием «Прощение», идет еще дальше. Он настаивает, что между обидчиком и жертвой должна быть взаимность. Иными словами, процесс должен быть двусторонним. «Чтобы прощение состоялось по-настоящему, – говорит он, – обидчик должен извиниться, и нужно, чтобы его извинения приняли. Без какого-то возмещения или компенсации со стороны обидчика прощение не считается таковым».

Не могу согласиться с этим. Прощение по сути своей есть нечто такое, что мы делаем для самих себя – независимо от того, демонстрирует ли обидчик раскаяние. Я даже считаю, что говорить человеку о том, что мы его простили, вообще нецелесообразно. В конце концов, человек может и не понимать, что он вас обидел. В попытках навязать прощение я вижу лишь разновидность манипуляции, и вполне возможно, что это вызовет лишь негативную реакцию – например, негодование.

Когда мы делаем раскаяние условием прощения, то тем самым передаем власть в руки обидчика, а обиженного лишь укрепляем в сознании жертвы. В результате последний имеет основание сказать: «Если бы не ты, я мог бы простить тебя!» Или: «Поскольку ты не извинился, я никогда не смогу избавиться от этой боли». А если обидчик вообще умер – что тогда? Неужели вопрос о прощении вообще не стоит? Нелепость.

Путаница возникает оттого, что люди путают значения двух слов: прощение и примирение. В прощении участвует лишь один человек – прощающий. Примирение же – процесс взаимный. Нужно, чтобы и обидчик, и обиженный стремились к примирению, а это означает, что жертва соглашается отказаться от гнева и стремления к отмщению, а обидчик освобождается от чувства вины, предложив свои извинения и (или) какую-то компенсацию. Обе стороны должны признать, что в отношении одного из них или обоих действительно были совершены неприемлемые действия, и они оба должны желать, чтобы раны были исцелены и ущерб возмещен ради восстановления взаимоотношений. Соглашение о примирении может предусматривать возмещение морального или физического ущерба.

Когда пара пытается сойтись после периода разлада и отчуждения, чтобы спасти свой брак, предстоящая им работа скорее будет иметь форму примирения, чем прощения, – даже в том случае, если одна сторона действительно сделала что-то, требующее прощения. Чтобы взаимоотношения действительно вернулись к состоянию значимого партнерства, обычно требуются взаимные шаги, свойственные примирению.

Однако вполне возможно, что идеи Гризуолда имеют смысл, когда речь идет о традиционном самопрощении. Действительно, простить того, кто нас обидел, вполне в нашей власти, независимо от того, попросит ли обидчик прощения. Однако же, если речь идет о том, чтобы простить самого себя за то, что мы сделали другому, когда у нас есть все основания испытывать чувства вины и стыда, то позиция обиженной стороны имеет для нас критически важное значение.

Можем ли мы хоть как-то приблизиться к самопрощению, если второй человек не готов нас простить? Разве прощение другого человека не является необходимым условием для самопрощения? Не должны ли мы предпринять определенные усилия, чтобы компенсировать или возместить причиненный ущерб? Не нужно ли нам, по меньшей мере, попросить прощения у человека, прежде чем пытаться простить самого себя? А если мы пренебрежем состоянием и чувствами другого человека и просто-напросто простим себя в одностороннем порядке, чтобы почувствовать себя лучше, не будет ли это означать, что мы лишены сострадания и сопереживания и даже элементарного чувства справедливости?

Таким образом, по-видимому, традиционное самопрощение имеет намного больше общего с идеей примирения, чем традиционное прощение. Рано или поздно самопрощение может состояться и без настоящего примирения – но, вне всяких сомнений, человек может прийти к нему лишь после того, как предпринял все необходимые усилия, чтобы достичь энергетического равновесия с потерпевшей стороной. В результате этого данное предприятие делается сложным вдвойне.

Мы можем обмениваться все новыми и новыми аргументами относительно природы прощения, но единственное, на чем сходятся все, – что традиционное, обычное прощение является делом исключительно трудным, и очень немногие люди способны к нему прийти. А самопрощение дается еще труднее. И в качестве дополнительного подтверждения того, насколько трудно нам прощать, мы видим, что, когда человеку удается искренне простить кого-то за достаточно серьезное преступление против него, этого человека нередко приглашают на популярные телевизионные передачи – например, на шоу Опры Уинфри.

Однажды я наблюдал, как Опра, онемев, слушала мать убитого парня, которая утверждала, что она простила убийцу – и не просто год за годом посещала его в камере смертников, но даже накормила его ужином в собственном доме. Опра просто не верила, что такое вообще возможно, – и прямо сказала об этом. Полагаю, не поверили и 99,9 % ее зрителей… У меня даже есть особое название для прощения такого типа – экстраординарное прощение. Меня не покидало ощущение, что тот человек, который был, очевидно, виновен в убийстве и с которым мать жертвы, тем не менее, сумела сдружиться, нашел возможность выразить свое раскаяние, простить себя и дальше жить с высоко поднятой головой – именно потому, что его сумела простить она.

Я полагаю, что традиционное прощение отнимает так много времени и дается с таким трудом как раз потому, что в этом случае мы пытаемся уравновесить противоположные и непримиримые энергии – желание простить и потребность в осуждении. Причина в том, что в случае обычного прощения обе наши ноги твердо стоят на почве сознания жертвы. И это касается как прощения, так и самопрощения в их традиционной форме.

В случае традиционного прощения мы считаем очевидным, что обидчик сделал что-то «плохое» жертве, вследствие чего жертва претерпела страдания. Потребность винить другого человека и возлагать на него ответственность остается очень сильной, несмотря на желание простить. В случае самопрощения мы исходим из предположения, что сами сделали что-то плохое, за что заслуживаем осуждения, однако, несмотря на свой проступок, мы также желаем простить себя.

До тех пор пока мы ощущаем себя жертвой произошедшего – а большинству из нас кажется очевидным, что так оно и есть, – прощение остается невозможным на практике. И тем более это касается самопрощения. Мне кажется очевидным, что эти энергии не могут быть рассеяны, и именно поэтому Опра с таким недоверием отнеслась к той женщине, которая, кажется, преодолела эту трудность. Вот и мне сложно ей поверить. В 99,9 % случаев желание осудить берет верх.

Мы уже установили, что осуществить самопрощение на самом деле еще труднее, чем простить других, ибо этот процесс требует хоть какого-то движения навстречу, хоть какой-то взаимности. Однако, когда речь идет о самопрощении, существует еще один уровень сложности – и нам необходимо о нем поговорить.

Кто кого прощает?

Сам термин прощение подразумевает, что есть тот, кто прощает, и тот, кого прощают. По логике вещей, тут требуются субъект (прощающий) и объект (прощенный). Когда мы прощаем другого человека, это условие удовлетворено, поэтому проблем нет. В случае же самопрощения дела обстоят иначе. Прощающий (субъект) и прощаемый (объект) – одно и то же лицо. С логической точки зрения тут есть проблема. Субъект и объект могут существовать лишь по отношению друг к другу, и их объединение противоречит логике.

Кто же тогда прощает, когда речь идет о самопрощении, и кто оказывается прощен? И к кому мы обращаемся, когда просим о прощении самих себя? И это не просто интересное философское упражнение. Это вопрос о практических аспектах самопрощения, ибо возникает ощущение, что, действуя одновременно в качестве прощающего и прощенного, мы пытаемся играть роль и прокурора, и судьи, и присяжных, и свидетелей, и подсудимого в одном лице! И еще: если мы не понимаем, кто с кем разговаривает у нас в голове, то нам сложно вести вразумительную беседу и находить хоть какие-то точки соприкосновения в дискуссии. А это означает, что нам нужно дать рабочее определение того, что означает «я».

Когда только мы предпринимаем попытку дать определение «я», сразу же обнаруживается, что никакого единого «я» и не существует вовсе. На самом деле мы представляем собой целое сообщество разных «я». И члены этого сообщества не всегда могут договориться друг с другом. У них могут быть разные цели и планы, – а это означает, что в каждый момент времени они склонны отстаивать совершенно разные (порой противоположные) позиции. Внутренний конфликт, протекающий в голове, вполне может выбивать нас из колеи.

В некоторых из своих «я» мы можем разглядеть архетипические субличности, каждая из которых обладает своим особым образом бытия и поведения. Это могут быть строгий родитель, профессор, принцесса, клоун, сыщик, девица в беде, рыцарь в белых доспехах, судья, сноб и так далее. И в уместной ситуации любое из этих архетипических «я» может взять бразды правления в свои руки.

Например, когда мы чувствуем себя эмоционально уязвимыми, велика вероятность, что на выручку придет клоун. Шутка – отличный способ отразить то, что воспринимается как атака, и избежать болезненных эмоций. Если мы любим заботиться о других, тогда в каждой ситуации, где нам видится девица в беде, на передний план выходит наш внутренний рыцарь в белых доспехах. Принцесса склонна активироваться во всех ситуациях, которые пробуждают в подсознании женщины воспоминания о случаях, когда собственный отец относился к ней как к принцессе.

Однако есть и другие «я», родившиеся от потребности выживать на ранних этапах жизни. Их называют выживательными субличностями. Этот термин ввел итальянский психиатр Роберто Ассаджоли, который в начале XX века создал психосинтез – духовно ориентированную психотерапевтическую систему. Как целительский метод, психосинтез во многом перекликается с Радикальным Прощением. Ассаджоли продемонстрировал, что внутри каждого из нас живет не только один «внутренний ребенок» (как полагали до него многие исследователи), но целый сонм субличностей.

Большинство этих субличностей сформировались для того, чтобы преодолеть или пережить наши ранние травмы или скомпенсировать наши воспринимаемые недостатки – то, что составляет основу нашего болезненного самоощущения. Очевидно, все это имеет непосредственное отношение к нашему самоприятию и самопрощению. Травмы, которые подталкивают нас к развитию субличностей, могут быть очень разными – от жестоких физических издевательств и сексуальных домогательств до простого понимания того, что нас не принимают такими, какие мы есть. Люди, выросшие, казалось бы, в здоровых семьях, тоже бывают глубоко травмированы просто в силу того, что им по какой-то причине постоянно недодавали любви – например, в воспитательных целях. Эти травмы могут быть совсем незаметными для постороннего взгляда.

Ассаджоли показал, что для преодоления такого рода травм и полноценной реализации собственного потенциала человеку нужно наладить эмпатическую связь с каждой из субличностей. Благодаря этому каждая из них может явить себя, встретив понимание и приятие. Это похоже на работу с внутренним ребенком, которая была очень популярна в 1980-е годы, – работу, основанную на признании того, что в определенных ситуациях мы возвращаемся к состоянию травмированного внутреннего ребенка и действуем исходя из его уровня сознания, а не с позиций взрослого человека.

И хотя в самой идее субличности нам видится некая патология, отчего кажется, что она применима только к людям, пережившим какую-то глубокую травму, на самом деле каждый человек живет под управлением целого внутреннего коллектива. Как мы уже отметили, коллектив этот состоит из немалого числа архетипических персонажей – и у каждого из них свои планы и задачи. Я хотел бы особо остановиться на трех из них, ибо именно в их типичных взаимодействиях мы можем найти ответ на наш непростой вопрос о том, кто кого должен прощать. Вот эти три персонажа: внутренний судья (или осуждающее «я»), строгий родитель и внутренний влюбленный (или любящее «я»). Позвольте мне описать их подробнее.

Осуждающее «я» и любящее «я»

По всей вероятности, вы очень хорошо знакомы с внутренним судьей, потому что именно его голос звучит громче всего и именно он демонстрирует наибольшую настойчивость в своих попытках обвинить вас и взвалить на вас тяжкий груз ответственности, независимо от того, насколько вы действительно виноваты в чем бы то ни было в каждом конкретном случае. Он никогда не умолкает.

Ваш строгий родитель тоже весьма настойчив, но он относится к вам как к малому ребенку, непрестанно отчитывая вас и лишая любви в качестве наказания за то, что он воспринимает как постоянные проказы. Его работа – стыдить вас. Его удовольствие – понижать вашу самооценку.

Ваш внутренний влюбленный находится в тени этих двоих и под их постоянным давлением. Возможно, именно поэтому вы знаете его намного хуже. Вполне возможно, вы даже удивитесь, узнав, что он у вас есть. Это та часть вашего существа, которая живет в сердце и в большинстве случаев любит вас, что бы вы ни делали. Он невероятно терпим к вашим недостаткам; он прощает любые ваши ошибки – даже самые вопиющие. Он проявляет колоссальное сострадание к вам и сопереживает всем вашим чувствам. Он всецело понимает вас на эмоциональном уровне. Ему знакомы и близки все ваши страхи, тревоги, радости, мечты, влюбленности, разочарования и так далее. И еще он умеет объединять и мобилизовать вам на помощь всех остальных ваших персонажей, составляющих вашу эмоциональную личность. Он – великое примиряющее «я».

Таким образом, исходя из того, что внутри нас живут столь разные личности, вполне возможно, что мы можем найти в этом внутреннем сообществе и того, кого потенциально можно простить (объект), и того, кто сможет дать это прощение (субъект). Разве нельзя вообразить, что некоторые члены внутреннего коллектива согласятся простить вас? Так-то оно так, однако можете ли вы действительно представить себе, что на это согласятся такие персонажи, как внутренний судья и строгий родитель? Да ни за что! А теперь догадайтесь, кто именно обладает наибольшим авторитетом и властью в вашем внутреннем коллективе? Именно эти двое! Они слишком влиятельны и всегда способны заткнуть рот внутреннему влюбленному.

Ни внутренний судья, ни строгий родитель не проявят к вам ни малейшего сострадания, ни терпимости, ни понимания. Они предельно самодовольны и желают лишь выставить вас виноватым – так что прощения от них не ждите. Никто из них не усомнится в уместности своих обвинений и не примет никаких оправданий. Они признают вашу вину как нечто само собой разумеющееся и готовы бить вас до смерти в наказание.

Так что, хотя теперь у нас есть субъект (ваши внутренний судья и строгий родитель, действующие как единая сущность) и объект (внутренний влюбленный), если ваши шансы на спасение зависят только от того, готовы ли эти два тирана позитивно откликнуться на мольбу внутреннего влюбленного, тогда ваши проблемы далеки от разрешения. За редчайшими исключениями наш внутренний судья и строгий родитель не дадут и рта раскрыть внутреннему влюбленному и откажут нам в прощении наотрез. Именно поэтому прощать себя нам намного труднее, чем прощать других, и по этой же причине даже и второе удается весьма и весьма редко.