Артикль. №1 (33)

– Нет, не все. У тебя чистая душа. Беги, беги из этой ешивы, пока не поздно.

– Почему?

– Потому что ты обучаешься Торе у шейды.

– Как, у шейды? У демона?

– Конечно, мой мальчик. В нашем городке не скрыться ни от друзей, ни от врагов, ни от тех, с кем поссорился во время вечерней молитвы. Все знают всех. Все перебивают друг у друга гроши, как в еврейском местечке где-нибудь в Польше два века назад. А эту девушку никто никогда не видел. Как ее зовут? Двора, Рахель, Лея? Как она выглядит? Вот то-то же. Она возникает, когда ее отец, колдун Цфасман, произносит особое заклинание, И пропадает, когда сила заклинания рассеивается, как эти облака, – сморщенным коричневым пальцем она ткнула в небо, словно призывая облака в свидетели.

– Знай же, что каббалисты Цфата всегда делились на белых и черных. Белые носили, как я, белые одежды, и шли за Святым Ари. А черные одеты в черное, как ты, и учатся у таких, как Цфасман. Беги оттуда, пока не поздно. Твой раввин – колдун, чернокнижник. И он дает тебе фальшивую гемару. Каждое слово там – ложь. Когда ты и твоя шейда учитесь вместе, в Цфате болеют дети, молоко скисает, не успев простоять и часа на кухне, чистые яблоки, принесенные с рынка, вдруг начинают кишеть червями.

– Как вы можете доказать правдивость ваших слов? – спросил я. Старуха явно была не в себе.

– Да очень просто. Мужчины и женщины не учатся вместе. Ни в одной ешиве мира. Знаешь, почему? Не потому, что парни и девушки влюбляются друг в друга во время занятий. Уж я-то знаю. Я родилась в этой стране и училась в сионистской школе, где все ученики, что парни, что девчонки, ходили в шортах и готовились стать бойцами Хаганы. Влюблялись ли мы в парней? Да, но не в своих. К своим мы относились как к братьям.

– Женщины и мужчины не учатся вместе, – продолжала старуха, – потому что у них головы устроены по-разному. А если тебя обучает женщина, ты видишь мир ее глазами. Это все равно, что увидеть его в кривом зеркале. Хотя неизвестно еще, чье зеркало кривое – мужское или женское. Но настоящие раввины не разрешают своим дочерям обучать парней, даже если это гениальная дочь. А Цфасман – колдун, колдун и чернокнижник, и его дочь – демон. Беги отсюда, я тебя предупредила.

– Странно все это, – пробормотал я, – почему он не сделал мужского демона? Почему оставил ключ к разгадке?

– Колдуны да черти всегда прокалываются на какой-нибудь мелочи, – сказала старуха, – для точного соблюдения закона нужно чистое сердце.

Я чувствовал, что схожу с ума, и свихнусь окончательно, пока сам не увижу, кто сидит в полутемной комнате за гипсовой перегородкой, и шуршит ли это существо длинной юбкой или черными крылами демона. Но как это сделать? Конечно, можно позаимствовать из инструментария реба Элиягу тоненькое сверло и просверлить дырочку в перегородке. А вдруг она старая и рыхлая, как любая другая цфатская стена? Сверло, даже тонкое, разворотит дырищу, которую мне же придется замазывать новым гипсом. Будет заметно. Меня тут же разоблачат. Нет, не годится.

И тут я вспомнил мои оптические приборы, милые сердцу линзы и зеркала. У того же торговца, который рассказывал о больной девушке Рахели, я приобрел зеркальце-книжку. Женщины носят такие в сумочках. Если раскрыть зеркальце под нужным углом, то одна его половинка схватит образ таинственной учительницы, отразит на другую, а оттуда швырнет на третье зеркало – на моей стороне комнаты. Надо только установить зеркала в правильных местах. Под потоком комнаты тянулись деревянные балки, опутанные электропроводкой. К такой балке я и собирался прикрепить два первых зеркала. Но как заставить их поворачиваться в нужном направлении, менять угол разворота книжки? Я купил в магазине игрушек радиоуправляемую машинку, содрал с нее пластиковую оболочку, а нутро соединил с шарнирами зеркала-книжки. Я долго возился с пультом управления, чтобы добиться его бесшумной работы. Наконец, мне показалось, что моя техника на грани фантастики готова.

Я сказал ребе Элиягу, что балки в комнате, где я занимаюсь гемарой, покрыты пылью веков. Куски слежавшейся пыли и паутины вот-вот начнут падать на раскрытые листы Талмуда. Такого святотатства ни в коем случае нельзя допустить. Он посмотрел на меня подозрительно, но выдал ключ от комнаты и высокую стремянку. Я забрал с собой таз с мыльной водой, тряпку, а под пиджак спрятал изготовленный мной прибор. К счастью, реб Элиягу был слишком занят другими делами и не вызвался помочь с уборкой. Я протер тряпкой выбранное место на потолочной балке, привинтил мой агрегат и слегка замаскировал его свисающими проводами.

«Вот лжец, – подумала я, – как всякий лжец, он яростно втирает мне туфту про чистоту сердца и смирение. Ведь ржавый бойлер не сумел починить, такую тупую железную дуру. А строит из себя инженера Талмудовского с висячим носом».

– Затея удалась. Но то, что я увидел, поразило меня совершенно. Поразило своей обыденностью, не похожестью на сказки старого Цфата, которыми все, кому не лень, растравляли мое воображение.

Это была самая обычная религиозная девушка. Увидишь такую на улице – не заметишь, не обратишь внимания. Пройдешь мимо, и не только в пропасть не свалишься – даже взглядом не удостоишь. Она сидела на стуле, а не на инвалидном кресле. Сидела, сгорбившись, потому что студенткам ультра-ортодоксальных семинарий предписано горбиться, чтобы прятать грудь. Серая блузка на два размера больше, чем было нужно ее худосочному телу, пузырилась вокруг талии, скрывая верхнюю половину фигуры. Длинные рукава оканчивались где-то в районе средней фаланги пальцев, а указательный палец правой руки она держала в нужном месте на листе гемары. Она даже не была левшой, вот оно что. Я не видел глаз девушки, потому что она смотрела вниз, на строчку, которую разбирала вслух своим низким контральто, более красивым, чем она сама. Из-под стола торчал край длинной синей юбки и тонкая нога в плотном чулке и туфельке-лодочке на плоском ходу. У нее были русые волосы, низко схваченные на затылке резинкой, и нос уточкой. В общем, Серая Шейка под кустиком, с трактатом Талмуда на травке. Только и всего.

Я наверняка встречал ее сотни раз, но проходил мимо, не останавливая взгляда. Я также видел ее сестер, неотличимых от нее, разве только возрастом. И, если бы я знал, что одна из них обучает меня в тайной комнате, то не понял бы, какая именно. Ее не нужно было держать взаперти. Лучший способ скрыть такую девушку – выпустить ее на улицы города, в толпу.

Но всю ночь я проворочался с боку на бок, не в силах забыть увиденное. Теперь я уже не хотел только посмотреть ей в лицо. Теперь я хотел увидеть ее всю… Без серой кофты, чулок трупного цвета и старушечьей юбки. Вот что наделал один неосторожный взгляд. Я понял, что люблю ее и хочу как женщину. Я, опытный мужик почти сорока лет, люблю «серую шейку», до времени превращенную в старуху богобоязненностью и приличиями.

А наутро меня вызвал рав Цфасман. Ничего не объясняя и не требуя объяснений, он выгнал меня из ешивы. Выгнал совсем. Не разрешил ни учиться, ни продолжить работу помощником завхоза. Жить мне было негде – до того я перебивался в ешиботной общаге. Меня ненадолго приютил реб Элиягу. Он говорил, что мне страшно повезло. Я, должно быть, нарушил его наставления и посмотрел в лицо Шехины, но вот – не умер. Всего-навсего был изгнан из дома, где обитает Шехина. Я промаялся какое-то время, а потом каббалисты взяли меня к себе, и я встретил Малку. Вот она действительно была хороша собой. Была и есть. И я получил добрый знак, когда ее встретил. Потому и женился на ней. Не из-за красоты, нет.

– У рава Цфасмана была скрытая камера в той комнате? – спросила я.

– Он сам был скрытой камерой, – ответил реб Арье, – знал, что я захочу увидеть его дочь. Я не прошел испытания.

За окнами совсем стемнело. Шмулик, прилежно водивший кисточкой по бумаге, вдруг встал и подошел к нам. Он зажег настольную лампу, и я увидела готовую картину. Вся поверхность ватмана была закрашена гуашью того ярко-голубого цвета, каким в Цфате красят переплеты окон, решетки, ставни и двери. По голубому фону катили темно-синие волны, маленькие у горизонта и большие у нижнего края картины. В ритмическом порядке между рядами волн били разноцветные фонтаны – красные, синие, желтые и зеленые.

– Двенадцать шекелей, – отрывисто сказал ребенок, – но для вас – десять.

Я рассмеялась, а реб Арье вдруг встал и прошел к двери, открыл ее и выглянул во двор.

– Ремонтник так и не пришел. Придется вам сегодня не мыться. Или, если хотите, воспользуйтесь нашей ванной.

– Скажите, а потом, после всего, вы встречали когда-нибудь Рахель? Или Двору…

– Вероятно, встречал, но не узнавал. Господь поразил меня неузнаванием, как праотца Яакова, который перепутал Рахель и Лею. А потом, годы спустя, реб Элиягу рассказал мне, что вскоре после моего изгнания рав Цфасман выдал ее замуж. Но долго она не прожила – умерла во время родов.

– Какая странная история, – сказала я, – в Израиле никто не умирает от родов. Не может такого быть.

– У нее было редкое осложнение. Околоплодные воды попали в кровь. Когда такое случается, ничего нельзя сделать.

Он немного помолчал, по-прежнему не глядя на меня. Потом сказал:

– В Талмуде написано, что женщина, неаккуратно соблюдающая законы чистоты семейной жизни, умирает во время родов. Я не могу себе представить, что эта девушка несерьезно отнеслась к такой вещи, как миква[4 - Миква (в переводе с иврита – «скопление вод») – бассейн для ритуального очищения, предписанного еврейским законом.]. Но у нее могло быть свое мнение по поводу законов чистоты и нечистоты. Она ведь была образована почище большинства мужчин. Могла принять самостоятельное решение, не посоветовавшись с раввином, и поплатиться за это. Впрочем, я не настаиваю на такой версии. Мои домыслы, больше ничего.

В гостинице, где я работаю, мне приходится подолгу разговаривать с женщинами. Иногда по полчаса. Но я никогда не смотрю на них. Зарекся. Вы не обижаетесь на меня?

– Ну, что вы, – ответила я, – у нас в Бней-Браке мужчины ходят по улицам, опустив взгляд себе под ноги, или в портативный томик Талмуда.

– Потому, что посмотреть на женщину – все равно, что лицезреть Шехину. Даже если это обычная «серая шейка».

– Простите, а как звали вашу жену раньше? Погодите, я угадаю. Регина? Мила? Нет?

– Света. Ее звали Света. Это и было добрым предзнаменованием, которое помогло мне взять ее в жены. Она вообще-то приняла еврейство, а родилась в русской семье на Дону. Казачка.

– Знаете что? Я, пожалуй, спущусь вниз и вымоюсь холодной водой. Мне не привыкать. Стройотряды, картошка, не говоря уже о походах и пионерских лагерях. Мама пугала меня бесплодием, говорила – будешь мыться холодной водой – детей не родишь. У меня действительно нет детей. Но врачи считают, что холодная вода здесь не при чем.

– Так вы приехали в Цфат, чтобы…

– Да. И теперь я знаю, как называется ешива. Спасибо вам, реб Арье.

– Я попрошу Малку проводить вас. Наши цфатские улицы – настоящий лабиринт.

На лестнице, ведущей из дворика, раздался топот, и та, о которой мы говорили, ворвалась в гостиную.

– Арье, почему ты не предложил ужин гостям? У нас есть куриные ножки и гарнир из зеленой фасоли. Погодите, я сейчас суну все в микроволновку.

Я прошла за ней на кухню и посмотрела в зеркало. Секундная стрелка бежала по моему отражению, отсчитывая время.

Алина Загорская

Уроныч

Мужественное бородатое лицо, трубка в углу рта и обольстительная нижняя губа – полная, чувственная, четко очерченная, как у Марчелло Мастрояни. Нет, конечно, такой не может сидеть на сайте знакомств – фото дернул у какого-то актера. Хотя странно: пересмотрев километры голливудских фильмов, я не могу вспомнить, какого именно…

В скайпе он оказался почти таким же красивым, как на фото, и сообщил, что давно положил на меня глаз. Похоже, Тот, Кого Нет, очухался и решил компенсировать все, что натворил до сих пор. В надежде на чудо я кое-как нарисовала глаза и рот и выбралась на свидание – первое после крайне болезненного разрыва.

Ростик был высоким, худым, с характерной для очкариков неуверенной походкой. Ушедший внутрь взгляд, руки болтаются, как плети, сутулый. Вот и славно, решила я, Мастрояни – это уже перебор.

Мы сидели в ресторанчике под названием не то «Окунь», не то «Карась», и пытались общаться. Новый знакомый моим внутренним миром не интересовался. Он мрачно пил, ругал все вокруг – это заведение, город Бат-Ям, Израиль в целом – восхищался «крутым мужиком» Путиным и воспевал свои подвиги на ниве российского бизнеса 90-х. «Я – русский солдат!» – орал, стуча кулаком по столу и расплескивая водку, Ростислав Аронович Гройсман, главный спонсор томской синагоги.