Артикль. №1 (33)

Вышел на гребень горы к старинному кладбищу, нависшему над дорогой.

За ночь туман рассеялся, только внизу плавали жидкие, как пена в корыте, остатки спитой ночи…

На соседней горе виднелись развалины каких-то былых домов, поросших торопливой жадной травою. Старые могилы сходили по склону во влажно мерцающую тень долины, словно бы в задумчивости приостанавливая торжественный ход и собираясь по три, по четыре. Так в похоронном шествии образуются заторы, группки беседующих на ходу.

Внизу они скучились в небольшое каменное стадо, частью крашенное голубой краской – совсем древний участок кладбища. На каменной площадке у могилы Святого Ари стояли, раскачиваясь, три высокие черные фигуры – эти уже заступили на первую молитву.

Из глубины долины вставал сирийского шелка туман, поднимался в небо, таял над горами…

Наступало утро – время, когда вещи отделены одна от другой, и можно разглядеть их отличия, ощутить их границы, осознать их меру и осязать душой красоту и величие Божьего мира…

Аркадий вспомнил, как тот, красивый и раскованный, перед похоронами сестры потребовал экспертизы – была ли она девственницей. И Аркадий написал, что была, мысленно поминая голубоглазого солдатика. Аркадий всегда в таких случаях писал, что убитые были девственницами.

Он представил, как сидят на кладбище мужчины и старцы, в своих синих халатах, в галабиях, в высоких круглых шапках… Молча ожидают момента, когда шейх громко зачитает вслух содержание справки, произнесет молитву, и каждый поднимет ладони, загребет ими воздух, плеснет, как водой, на лицо, медленно огладив бороду.

– Ал-ла ирхам-м-ма! – пропоют мужчины сдавленно-сурово, из утробы души. – «Да будет к ней милосерден Господь!..»

Анна Файн

Зеркало времени

– Семнадцатый автобус вон там, за углом, прямо к центру города. А если хотите пройтись, направо до детского сада, там свернете налево и вниз, все время вниз по дороге. Она вас сама выведет к автовокзалу, только не сворачивайте никуда. Минут двадцать, двадцать пять.

Малка метнулась от обеденного стола к мойке, налила воды в чайник и таким же стремительным броском пересекла кухню в направлении столика с подставкой под чайник. Ее узкая в бедрах, поворотливая фигура на секунду вошла в пятно света и снова оказалась в тени. Я проследила, откуда тянулся луч. На стене напротив окна висело просторное прямоугольное зеркало, в верхней части которого был процарапан тонкий черный контур циферблата. Секундная стрелка двигалась вместе со своим отражением, по стенам, столам и стульям бегали солнечные пятна. Было бы красиво, если бы не жестяное корыто под зеркалом, из которого грубо торчали белые пластмассовые лилии – безвкусица, помноженная на два. Меня всегда поражает упорство, с каким религиозные евреи разрушают внешнюю красоту вещей, даже созданных их собственными руками.

Она поймала мой взгляд, скользнувший по зеркалу.

– Да, уродство. Но ничего не поделаешь. Муж любит эту штуку. Он вообще любит зеркала. Инженер-оптик, на космическом заводе когда-то работал. Десять лет отказа за допуск к секретам Полишинеля.

– Вы тоже сидели в отказе? – спросила я.

Малка вытащила из шкафчика кекс, отрезала два куска, взяла один. Благословила его громко и обстоятельно, так что мне пришлось так же громко и отчетливо произнести «амен». Я тоже благословила свой кусок и вонзила зубы в сладкую желтую губку.

– Мы здесь поженились. В отказе он сидел с другой женой.

«Интересно, – подумала я, – как ее звали раньше? „Малка“ значит „королева“. Наверное, Региной. А может быть, Милой. Людмилой. Какой Черномор утащил ее в Цфат?»

У нее были широкие ладони и ступни, немного вздернутый нос, влекущий за собой верхнюю губу. Легкая улыбка обнажала белые зубы. Вполне русская, крестьянская красота. Но черный завитой парик и большие зеленые глаза придавали ей сходство с женщинами нашего народа.

– Ваш муж и сейчас – инженер-оптик? – спросила я.

– Да нет. Он в гостинице работает. Святым человеком. Это должность такая – святой человек. Раздает благословения, высчитывает судьбу по недельному разделу Торы. Подбирает камень по знаку Зодиака. Дополнительный аттракцион для туристов. Четыре тысячи шекелей в месяц. У нас трое детей.

Она говорила это без злобы, цинизма или отчаяния. Просто говорила, отпивая чай из массивной глиняной чашки.

– Вот я и придумала – гостевые комнаты. Бизнес. Дешевле, чем у меня, вы не найдете ни в одной гостинице. И знаете, еще что? Бог вас любит. Мы три месяца чинили кондиционер в вашей комнате. Сначала вытек газ. Потом техник накачал новый, но при этом сломал электричество. В общем, чинили-чинили, думали – конец бандуре. А как только вы заказали комнату, кондиционер заработал. Так что вам у нас будет комфортно.

Я расплатилась за две ночи и спустилась по лестнице во дворик. Муж Малки как раз выходил из моей комнаты. В руках у него был гаечный ключ.

– Счастье, счастье, что вы приехали, – торопливо заговорил он, тряся черно-седой бородой, – хорошие люди приносят мазл, удачу. Вот бойлер для душа – не работал ведь. А теперь согревает воду, как песня сердце. Вы только красную ручку поверните. Ничего, что ржавый. Все, с Божьей помощью, будет в порядке.

Дорога до Цфата сползала с горы ленивой синей лентой. Я знала уже, что гора Ханаан, где стоял дом Малки, – цельный кусок доломита, устоявший в землетрясениях, много раз сокрушавших город. Там, куда я шла, башни целиком уходили под землю, их похожие на грибы верхушки становились опорами новых строений, а нижние этажи – подземельями. На этой ноздреватой, непрочной, вечно колеблемой подземным рокотом куче обломков возвышались руины крепости, построенной крестоносцами. Что заставляло людей селиться здесь? Говорят, святость. Говорят, после всемирного потопа тут жил Шем, прародитель семитов, и Эвер, давший начало евреям. Вместе они обучали своих одичавших потомков мудрости, идущей от Адама, первого человека. А в средние века в Цфате селились каббалисты. Они и сегодня здесь, измельчали только – кто вычисляет судьбы, кто продает камушки, подобранные по гороскопу, а кто просто важно просит милостыню, бродя по улицам в широких белых одеждах.

От низкой ложбины, где примостился автовокзал, дорога снова поползла вверх. Я вдыхала голубой воздух святости, я съела пронизанную святостью пиццу и подала шекель святому человеку. Как вдруг из-за угла показалась знакомая фигура Малки. Эта женщина, кажется, успевала быть везде одновременно, перелетая через дома и горы, как солнечный луч.

– Смотрите, – заверещала она, – в нашем городке невозможно разминуться! Куда бы вы ни шли, везде знакомые. Я так и знала, что мы опять встретимся сегодня.

– Каково вам жить в городе, где нельзя скрыться от тех, с кем поссорился накануне после вечерней молитвы? – спросила я.

Она махнула рукой.

– И не говорите! Я читала лекции для девушек в колледже «Беит-Хана». Однажды я рассказала им то, что девчонкам обычно не положено знать. Ну, вы понимаете. Кое-что из семейной жизни. На меня донесли, и я лишилась заработка. Но я каждый день… да, каждый день видела доносчицу. Мы здоровались. Я не могла пройти мимо, какой бы дорогой ни шла. Эта Цфата-Моргана меня доконает когда-нибудь. А реб Арье, мой муж… Он может работать святым человеком только здесь. Понимаете, как крокодил Гена. Он мог работать крокодилом только в зоопарке. Я не жалуюсь, нет. Всевышний заботится обо мне каждый день, каждую минуту. Сегодня он послал мне вас. А завтра я подкоплю денег, сделаю пристройку к дому, и у меня будут четыре гостевые комнаты вместо двух.

Я распрощалась с Малкой и принялась кружить по улицам старого Цфата в поисках того, ради чего приехала. Мне нужен был задний двор ешивы – вот только как она называется? Мне говорили, там стоит обшарпанное кресло, в котором когда-то сидела молодая женщина, умершая при странном стечении обстоятельств. Она оставила сиротой новорожденного сына. Сидя в потертом клеенчатом кресле, еще будучи невестой, та женщина читала псалмы. А теперь бесплодные садятся в него, читают псалмы и вскоре беременеют. Это одно из чудес Цфата. Вот только все, у кого я спрашивала дорогу, не знали, где находится ешива. Наверное, мне попадались одни туристы. У Малки я не спросила – зачем ей знать, ради чего я отправилась в Цфат?

Вечером я долго крутила красную ручку, но, в какую бы сторону она ни поворачивалась, вода из ржавого бойлера оставалась еле теплой. Ванная, совмещенная с туалетом, была надраена широкими сильными ладонями Малки так, что каждая трещина на посеревшем от времени кафеле казалась украшением, эдакой росписью в виде паутины. Кондиционер охлаждал воздух, мерно гудя и вторя говорливому холодильнику. Над кроватью, застеленной новым бельем, красовался портрет бородатого старика в ермолке, с взглядом Ивана Грозного, только что убившего своего сына Ивана. Вокруг – мистические картины. Малка успела сообщить, что их нарисовал сам реб Арье. Разноцветные призрачные сферы, Левиафан в виде огромной буквы «йуд», ныряющий в пучину вод, по которой разбегались круги – сотворенные Богом миры. Я наспех вытерлась и натянула халат и чалму. Все-таки надо было подняться наверх и попросить святого человека, чтобы он еще раз прошелся по сочленениям бойлера гаечным ключом и отверткой.

Реб Арье сидел за столом, уронив нос в огромный фолиант, по виду – трактат Талмуда.

– Я не хотела вам мешать… Но вода не очень горячая. Я могу подождать, пока вы закончите.

– Нет, нет. Знаете, я вызову техника. Хоть я инженер, но по другой части. Не все могу починить. Пока придет ремонтник, я еще почитаю, с вашего позволения. А вы сделайте себе чай или кофе. Ведь Малка вам показала, где у нас что, – он набрал номер на мобильнике и минут пять торговался с кем-то, потрясая бородой и жестикулируя свободной рукой. Потом отключился.

– Вы учите Талмуд?

– Талмуд, да не тот. Это «Учение о десяти Божественных сферах» рабби Иегуды-Лейба Ашлага. Слышали о таком?

– Мой муж тоже читает это. Сейчас все учат каббалу.

– Я когда-то был ешиботником, недолгое время, но не смог грызть гранит гемары[1 - Гемара – свод дискуссий и анализов текста Мишны, включающий постановления и уточнения текста еврейского религиозного закона (Галахи), а также аллегорические притчи и легенды (Аггаду).]. Впрочем, это долгая история. Дело не в том, что за десять лет отказа, пока я работал то дворником, то истопником, мои извилины затянулись ряской и тиной. Просто случилось нечто… В общем, меня выгнали из ешивы. И на этом моя карьера талмудиста прекратилась совершенно. История моей жизни необычна. Я расскажу, если хотите.

Он хотел рассказать, а я хотела послушать, но закон запрещал болтать с чужой женщиной. «Не говори много с женой, даже своей, а с чужой – тем более», – так сказали наши мудрецы. Да и не мог он долго оставаться со мной наедине все по той же причине. Но тут из внутренних покоев дома выбежал белокурый мальчик, очень похожий на мать, и уселся на стул напротив меня, широко распахнув глаза и приоткрыв рот. Для религиозных детей, лишенных телевизора, любой незнакомец – зрелище. Он буквально медитировал на новую постоялицу, слегка раскачиваясь на стуле. Как бы то ни было, мы с реб Арье уже были не одни, и он позволил себе продолжить.

– Шмулик, налей нашей гостье что-нибудь. Чай, кофе?

– Вы будете рассказывать при нем? – я кивнула на ребенка.

– Он не знает русского языка. Не потому, что мы не хотели его учить. Так вышло. Шмулик долго молчал, лет до трех с половиной, вот мы и бросили русский.

Он помедлил, закрыл книгу и опустил глаза. Реб Арье не хотел смотреть на меня, ведь закон не разрешает рассматривать лицо чужой жены.

– Стоит ли рассказывать личную историю незнакомому человеку? – осторожно спросила я, видя, что он колеблется, – Если вы не уверены, я не буду настаивать.

– Я не говорил об этом периоде моей жизни много лет. Да и кому я расскажу? Наш город – осиное гнездо на горной круче. Даже Малка не знает всех подробностей. Но теперь прошлое тяготит меня. А вчера ночью ко мне явился один человек, мой бывший духовный наставник. Он велел рассказать обо всем, что случилось тогда, одному из гостей моего дома. С тех пор как стал учить каббалу, я знаю, к каким снам относиться серьезно, а какие отбрасывать и забывать.

Нас выпустили только в девяносто первом году, – начал реб Арье, – на самом пике великого возвращения. Аэропорт захлебывался новоприбывшими, и чиновники старались распределять их по стране как-то равномерно, что ли. А в Галилее было много места. Чиновник спросил, не хочу ли я поселиться в Цфате. Я всегда мечтал жить у моря и поинтересовался, есть ли в Цфате море. «Есть», – заверил меня этот человек.

– Так вас обманули в первый раз, но, наверное, не в последний? – предположила я.