Суровое испытание

Чтобы запомнить номер, начерченный Ёнду, он запретил себе говорить, думать и даже глубоко дышать. Ёнду была сообразительной девочкой. И тот факт, что этот сообразительный ребенок доверился ему (хотя, казалось бы, само собой разумеется, когда ученик доверяет своему учителю), несказанно обрадовал его.

Как часто, одурманенный алкоголем или табаком, отупевший от бессмысленности существования, он умудрялся забывать телефонные номера близких друзей, день рождения жены или годовщину их свадьбы и даже день рождения дочери! И теперь, отведя Ёнду в общежитие, он опрометью помчался по коридору, влетел в учительскую, едва не растянувшись на полу, схватил ручку и записал цифры на первом попавшемся клочке бумаги. Будь он помоложе, и не будь его мозги отравлены спиртным и табаком, и если бы порочность этого мира не наложила на него свою печать; будь его память по-прежнему цепкой – ведь сумел же он с лету запомнить домашний номер Мёнхи, – тогда, возможно, он бы притормозил и хотя бы немного подумал. Но он не позволил себе раздумывать. Оторвав уголок бумаги с номером телефона, он кинулся на стоянку и забрался в машину. Надо же, за столько времени он не выкурил ни одной сигареты!

Удостоверившись, что окна закрыты, Кан Инхо позвонил. Прошло довольно много времени, прежде чем ему ответил усталый голос женщины средних лет.

– Вы мама Ёнду? Я ее новый классный руководитель в интернате «Чаэ», Кан Инхо.

Так началась эта долгая история.

26

– Ох, учитель! Простите, что не вышла на связь первая. Послезавтра у мужа операция, мы сейчас в Сеуле, приехали в больницу… Простите, пожалуйста, – проговорила мама Ёнду виноватым тоном, обычным у добряков, которые чувствуют свою ответственность за все происходящее.

– А, вот оно что… Понятно. Говорите, операция послезавтра?

Пальцы Кан Инхо, нервно поглаживавшие руль, внезапно обессилели.

– Предполагают рак, но, чтобы поставить точный диагноз, надо произвести дополнительные исследования, поэтому пришлось закрыть лавку в Муджине… С этими заботами я совсем забегалась. У Ёнду ведь все хорошо?

– Да, с ней все в порядке. А у вас и вправду сейчас забот хватает.

– Простите, что оставила на вас дочь, а сама ничем не могу помочь. Ёнду в восемь лет оглохла, денег на лечение не было, на нас тогда столько всего навалилось, а государство и интернат оказали неоценимую помощь. Без единой воны взяли под свою опеку наших детей, еще и учат их! Нам только и остается, что благодарить безмерно. В позапрошлом году, когда муж был на ногах, двух поросят купил и угостил всех учителей, а нынче обстоятельства не позволяют, вы уж простите, пожалуйста…

Слушая ее, он смотрел сквозь стекло на погрузившийся во мрак школьный двор. Ветер усилился, раскачивал ветви камелии у центрального входа. Зато хоть туман разогнал: воздух был чистым и прозрачным, в черном небе, как мурашки на коже, рассыпались звезды.

Когда-то ему нравились строки древнего стихотворения: «Рядом с человеком всегда найдется лесистая гора», что в метафоричном смысле означало: «Ты можешь выжить в любых условиях». А были у него в приятелях любители выпить, что шатались в окрестностях университета в поисках пивнушек и в шутку переиначивали эти поэтические строки на свой манер, заменяя «лесистую гору» на «рисовую водку». Молодому Кан Инхо мир казался гораздо несчастнее и несправедливее, хотя напрямую все эти несчастья и несправедливости его самого не касались. Жестокость мира была чем-то абстрактным, словно картина в раме, и об этом можно было подискутировать точно так же, как и об изречениях классиков. Он словно стоял на берегу реки, возмущенно вздыхал и с негодованием сплевывал в воду, так как противоположный берег находился слишком далеко. Ведь тогда на кону не стояла его плошка с рисом. Однако здесь, в Муджине, всего лишь на третий день пребывания ему пришли на ум эти строки: ты можешь выжить в любых условиях. Кто знает, не придется ли ему скоро заменить «лесистую гору» на «несчастья», что по жизни неотступно преследуют человека. Или нет, даже так: «Среди людей всегда найдутся нелюди…»

– Знаете, Ёнду… она… она по вам скучает. Вот и попросила позвонить. Думаю, ничего особенного. Просто, видимо, подростковый возраст, повышенная восприимчивость ко всему. В этом возрасте все…

Он не закончил фразу. Ему вспомнилось, как она шла, глядя перед собой, не смея поднять глаза, из которых катились крупные, с горошину, слезы. Этого ранимого ребенка – ребенка, который не может слышать… Этого подростка схватили, скрутили, подвергли пытке… На ум пришла другая мысль. Вот идешь ты себе, никого не трогаешь, и вдруг – бац! – ни за что ни про что тебе надавали пощечин, а потом популярно объяснили, за какие такие провинности; и не соображая, в чем дело, ты униженно просишь прощения, а вернувшись домой, после долгих размышлений вдруг понимаешь, что все это какая-то дикая нелепица…

Иномарка позади него подала назад. Тоже синяя, как у зама, но модель другая. В зеркале заднего вида Кан Инхо проследил за машиной: за рулем сидел директор интерната, а на пассажирском сиденье пристроилась Юн Чаэ. Склонившись к водителю, она что-то усиленно ему втолковывала. Кан Инхо уловил в ее манерах жеманность, которой до того в ней не наблюдал. Он не спешил заводить мотор и сидел в темноте до тех пор, пока машина директора не скрылась из виду.

27

Утром следующего дня мама Ёнду неожиданно появилась в интернате еще до начала планерки. Ему позвонили с проходной ровно в тот момент, когда он подыскивал слова для ответа Ёнду: «К сожалению, твоя мама не сможет приехать…» Положив трубку, он призадумался. Посидел за столом, постукивая пальцами по столешнице, затем резко встал и заторопился к выходу. Интуиция подсказывала, что привести посетительницу сюда, в учительскую, не очень хорошая идея.

Какая-то женщина приближалась к зданию школы. Он рванул ей навстречу. Перед ним возник собирательный образ всех корейских женщин средних лет: невысокая, полноватая, с увядшим озабоченным лицом, свидетельствующим, что ей досталось немало пощечин от судьбы. Однако в ясных глазах под слегка тяжеловатыми веками и в волевом подбородке проглядывали милые черты Ёнду.

– Вы мама Ёнду? Я ее классный руководитель, меня зовут Кан Инхо, это я звонил вам вчера.

Погруженная в свои мысли, от неожиданности она вздрогнула и с удивлением взглянула на него:

– Ой! Учитель! Зачем же вы так себя утруждали?

– Но как же ваш муж? Как операция?

– Видите ли, уже и дату назначили, да по результатам последних анализов выяснилось, что показатели печени, или как там это называется, выше нормы, поэтому операцию все-таки решили отложить. Через месяц велели опять ложиться в больницу, вот я и приехала проведать Ёнду, а завтра или послезавтра еду в Сеул – забрать мужа из больницы. Знаете, в последнее время у меня и сны какие-то беспокойные… Ёнду, с ее-то недугом, никогда не причиняла мне лишнего беспокойства, но ведь она знала, что отцу предстоит операция, и все-таки попросила приехать… Наверняка случилось что-то серьезное, вот я и распереживалась… Учитель, она не приболела случайно? Я могу с ней увидеться хоть ненадолго?

Кан Инхо отвел ее за раскидистый, густой куст камелии. Здесь их не могли увидеть из окон учительской или кабинета директора. Убедившись в отсутствии лишних глаз, он заговорил приглушенным голосом:

– Советую попросить разрешения на встречу, и если нужно, то с ночевкой. Не упоминайте про мой звонок, просто скажите: по семейным обстоятельствам. Или же отговоритесь предстоящей операцией мужа. После этого спокойно расспросите дочь. Вы с ней как?..

– Я владею языком жестов. Освоила, когда узнала, что наша девочка навсегда останется глухой…

Она умолкла, словно ком застрял в горле. Самое первое и самое трудное испытание для родителей – признать, что твой ребенок не такой, как все. Неудивительно, что для мамы Ёнду это воспоминание было весьма болезненным.

– Я буквально несколько дней назад приступил к своим обязанностям, поэтому не совсем в курсе, но мне кажется, что с Ёнду что-то произошло.

– Что-то…

В усталых глазах полыхнул страх, лицо исказилось. Казалось, прибавь ко всем жизненным неурядицам еще одну, пусть даже невесомую, как лист бумаги, – это свалит ее в бездну отчаяния. И все же на этом измотанном лице пробивался светлый лучик безыскусной материнской любви. Поразительно, что, несмотря на все невзгоды, она нашла в себе силы выучить язык жестов. А ведь это совсем не просто – как выучить иностранный язык, – но как иначе общаться со своим ребенком? Не секрет, что подростки с нарушениями слуха часто оказываются оторваны от своих родных, не пожелавших или не сумевших овладеть их языком. И он поверил этой немолодой женщине, поверил материнской любви, что светлым лучиком озарила ее усталое лицо.

28

Впервые за долгое время выдался по-настоящему осенний денек. В небе за окном – ни облачка. Уже долгое время Муджин изо дня в день накрывал жуткий непроницаемый туман, но, видно, у погоды все-таки была совесть.

Рабочий день подходил к концу. Со Юджин занималась рассылкой электронной почты, когда в дверь постучали.

– Да, – ответила она, однако даже спустя несколько минут в комнату никто не вошел. Встав с места, Со Юджин направилась было к двери, и в тот же миг та распахнулась, пропуская невысокую полную женщину.

– Чем могу быть полезна?

Веки посетительницы припухли, а глаза покраснели, как у человека, долго и много проплакавшего.

– Это же муджинский право…

Женщина запнулась. Видимо, до сих пор ей не довелось столкнуться со столь сложным словосочетанием.

– Да, это центр по защите прав человека. Вы по какому вопросу?

Женщина в нерешительности склонила голову и закусила губу. Казалось, она вот-вот заплачет. Похоже, все очень серьезно.

– Мы сделаем все, что в наших силах. Проходите, пожалуйста!

Со Юджин проводила посетительницу в комнату доверия. После некоторых колебаний она все же села напротив и взглянула Юджин прямо в глаза:

– Слава богу, вы женщина. По дороге сюда я переживала, что здесь работают одни мужчины.

Скорее всего, визит был связан с вопросами пола. Стараясь выказать всем своим видом спокойствие и радушие, Со Юджин терпеливо ждала, когда посетительница продолжит. Та, кусая губы, не сводила с Юджин глаз.

– Я даже не знаю, как сказать об этом… и кому…

Со Юджин закрыла учетный журнал записей.

– Мы сделаем все необходимое, чтобы помочь вам, так что можете спокойно рассказать мне все.

На этих словах женщина разрыдалась, слезы лились не переставая. Со Юджин принесла коробку с салфетками и поставила перед ней. Посетительница с беспокойством окинула взглядом комнату и с трудом проговорила: