Георг Енач

Тем временем выплыл на небо месяц и облил верхушки вязов и густую листву фиговых деревьев ярким серебристым светом. Лунный свет, проникавший в большую широкую комнату сквозь узкие, с железными решетками окна, обрисовал их контуры на каменном полу.

Люция поставила на стол итальянскую железную масляную лампочку; потом подняла зажженный фитиль, и мигом вспыхнули еще три огонька в висячей лампочке, бросая красный отблеск на ее прелестное лицо, склоненное над приборами.

Ее невинный рот улыбался, она радовалась тому, что уедет из опостылевшей ей родной деревни со своим мужем, в которого верила, как в Бога… Вазер, зачарованный красотой молодой женщины, не сводил глаз с ее мягко освещенного лица, дышавшего неизъяснимо-трогательной детской доверчивостью.

Вдруг лампа сорвалась с потолка на пол и погасла. В окно грянул выстрел. Мужчины вскочили, словно их подбросило. Люция беззвучно упала навзничь – смертельная пуля поразила кроткую Люцию в грудь. Вазер с ужасом смотрел на прекрасное умирающее лицо, освещенное луной. Енач, стоя на коленях, держал ее голову в своих руках и плакал навзрыд. Отец Панкратий старался опять зажечь лампу.

Блазиус, взяв свое ружье, твердыми шагами вышел в ярко озаренный месяцем сад. Ему недолго пришлось искать убийцу.

Между стволами деревьев сидел на корточках человек с густыми, всклокоченными кудрями, скрывавшими его лицо, и, перебирая четки, стонал и молился. Подле него лежало еще дымившееся тяжелое простое ружье.

Блазиус без колебаний приставил дуло своего мушкета к его виску и прострелил ему голову насквозь. Затем повернул к себе его лицо и пробормотал:

– Так я и думал – Августин, юродивый Августин!

Он выпрямился и вслушивался несколько мгновений. Потом, осмотрев через ограду улицу, быстро пошел опять к дому. Сквозь ночную тишину он уловил смутный шум.

«Так, одна птичка прочирикала, – проговорил он про себя, – скоро прилетит их целая стая…»

В то же мгновение донесся из деревни пронзительный крик, и тотчас же загудел набат. Торопливо и смятенно выбивал тревогу церковный колокол. Блазиусу бросился тогда в глаза предательский свет лампы, он захлопнул плотнее ставни и вошел в дом с твердым намерением защищаться вместе с друзьями до последней капли крови. На улице уже гремели выстрелы, и скоро ворота затрещали под ударами дубинок. Фауш успел запереть их на засов и побежал наверх, чтобы выглянуть на улицу из слухового окошка. Блазиус опять зарядил свой мушкет и стал за решетчатым окном в кухне, выходившим на улицу, как за бойницей.

– Негодяи! – бросил он Вазеру, выходившему из отведенной ему комнатки со своим коротким кинжалом. – Но мы дешево нашей жизни не отдадим…

– Ради бога, пастор, – убеждал его Вазер, – неужели вы, служитель слова Божия, решитесь стрелять в людей?..

– Кто не внемлет слову Божию, должен его восчувствовать!.. – хладнокровно ответил старик.

Но тут Панкратий обеими руками оттащил его от окна.

– Да ты нас погубишь всех своим дурацким ружьем… Сейчас отсюда убирайтесь и бегите в горы…

– Господи помилуй! – раздался голос Фауша. – Их целая рать… они ломятся в ворота… Мы погибли!..

– Сейчас же бегите отсюда! – кричал патер под удары топоров, сыпавшихся на ворота.

– Хорошо, хорошо, ты прав! – сказал Блазиус и обеими руками стал таскать из кухни кучи хвороста и соломы, наваливая их между обеими дверями. – Мы проберемся задним ходом к леднику Бондаско, а оттуда в Бергенн… Фауш, скорее открывай все окна наверху, чтобы больше тяги было… И беги отсюда!

Фауш спустился вниз, нагруженный разными съестными припасами, которые успел собрать где попало, и тут только Вазер вспомнил о Еначе.

– Ну вот, теперь, Панкратий, дороги наши расходятся! – сказал старый пастор и пожал монаху руку через стену из хвороста и соломы.

Наружная дверь уже трещала, и дикий рев заглушал его слова.

– Тебе остается этот выход. Наше же бегство другим выходом прикроет огонь.

И с этими словами он зажег хворост.

– Назад, братья!

Когда огонь взметнулся высоким столбом, Енач появился на пороге с мертвым телом своей жены на руках. В правой руке его блестел длинный меч, в левой он легко держал мертвую Люцию. Казалось, он и не ощущал ее тяжести. Прелестная голова ее тихо покоилась на его плече, как голова спящей женщины. Он не хотел оставить ее мертвую на поругание. И, несмотря на весь ужас этой минуты, Вазер не мог оторвать глаз от его лица, неотразимого в безмолвной ярости и непримиримой скорби. Ангела мести напоминал ему в этот миг Енач, несущего безгрешную душу сквозь огонь. Это был не вестник светлого мира, а грозный вестник ужаса и печали…

В то время как они все убегали в горы через сад, отец Панкратий мужественно ждал мгновения, когда дверь разлетится в щепки. Тогда он высоко поднял правую руку с распятием и крикнул толпе, задыхавшейся от жажды крови:

– Куда вы? Матерь Пресвятая!.. Остановитесь, говорю вам… Или хотите сгореть вместе с еретиками… Огонь с неба сожрал их… Гасите, спасайте ваши дома!..

За его спиной ярче и шумнее разгорался костер. С нечеловеческими криками и ревом отпрянули назад испуганные люди, и поднялось неописуемое смятение. В одно мгновение распространилась легенда, что святой Франциск собственноручно расправился с еретиками в пасторском доме и самолично предстал потом перед верующими.