Дамы тайного цирка

По бумажке с табами на столе она сыграла несколько аккордов и затем начала петь.

– Стой! – Джейсон стиснул зубы и так сильно схватился за Ларину гитару, что казалось, будто он сломает её пополам.

Ларин взгляд взметнулся к его лицу – бледному и вздрагивающему.

– Где, чёрт возьми, ты это услышала?

– Я же только что сказала. – Лара округлила глаза. Она совершенно не ожидала такой реакции. – Я перематывала твой альбом…

– Там нет этой песни, Лара, – оборвал он. Голос у него был резкий, на грани крика, как когда-то, когда она была ребёнком и слишком далеко заплывала в бассейне. – Её больше не существует.

Лара убрала руку от струн.

– Я… я тебе сказала. Я ставила на перемотку «The One I Left Behind» и тогда услышала вот это несколько раз. – Она специально указала на табы на бумажке. – Я попыталась взять магнитофон, но забыла про долбаные батарейки. Я подумала, что, может быть, смогу записать ноты на гитаре, и притащила её в студию. А странно было то, что песня пропала, когда Мелисса пришла сменить меня в десять.

Джейсон провёл пятернёй по волосам.

– Не может быть.

– Чего не может быть? – Лара прислонила «Фендер» к подставке. – Что это?

– Питер. – Он опустил глаза. – С момента, как Тодд сбежал, преследуешь с расспросами о Питере Бомонте. Что ж, если ты слышала эту песню, ты слышала Питера Бомонта. Мы не записали её, Лара. Она живёт только у меня в памяти. – Он указал на свой висок. – По крайней мере, жила. – Джейсон подскочил с места и вытащил из фонотеки копию «Tending». – Этот альбом?

В студии было несколько копий, но она специально использовала эту из фонотеки.

Лара кивнула.

– Ты уверена? – Он лихорадочно вскрывал конверт.

– Я всегда беру фонотечную копию, а не твою личную.

Джейсон подошёл к запасному проигрывателю, стоявшему у них в офисе. К этому набору был подключён микшер с меньшим количеством каналов, совсем не такой, как тот сложный, в студии. Она наблюдала, как отец перевёл ручку регулятора на перемотку и положил пластинку на опорный диск. Он направил ручку проигрывателя на трек три, потянул рычаг, чтобы опустить её, а затем нажал кнопку «старт», остановив запись, как только прозвучало начало песни. Медленно вращая пластинку, он начал перематывать её на проигрывателе.

В комнате было тихо: оба ждали, что они услышат.

Лара не знала, чего ожидать. Она не знала, хочет ли, чтобы песня действительно была там как доказательство, что она не… Она не что? Не выдумала её? Но отчасти ей не хотелось, чтобы песня действительно оказалась там. Это означало бы, что через альбом говорит мертвец.

Из динамиков послышался знакомый треск, зазвучал шквал исковерканных аккордов. Джейсон уставился на проигрыватель, моргая.

Что-то в Ларе дрогнуло. Она встала, положила «Фендер» на стол и подошла к отцу. Джейсон отодвинулся, чтобы пустить её к пульту. Коснувшись виниловой пластинки на позиции «вперед», Лара начала крутить её против часовой стрелки. Ещё до первого аккорда она знала, что песня там, под её пальцами. Раскрутив пластинку, Лара обнаружила, что с ходу подобрала правильный темп. Мелодия текла сквозь неё, словно выплеталась из ткани истории и памяти. Лара остановилась, зная, что это была не вся песня, а лишь маленький её фрагмент, вырезанный из времени.

Она обернулась – отец смотрел на неё, словно увидел призрака.

Джейсон встал и подошёл к своей коллекции гитар, висевших на стенах или стоявших там и сям на подставках. Он осторожно выбрал самую старую и побитую, с цельнокленовым грифом, гитару «Фендер Санбёрст». Выдернув шнур из другой гитары, он подключил видавшую виды «Санбёрст» к маленькому усилителю и быстро настроил на слух, поправляя старые струны, – для Лары они звучали так, как будто никто не играл на этом инструменте тридцать лет.

– Её нужно играть вот на этом, – пояснил Джейсон. Он взял первый аккорд, но покачал головой, остановился и сыграл первые несколько аккордов заново. Зная, с какой уверенностью обычно отец сочетал аккорды и ноты для своих песен и концертных сетов, Лара сказала бы, что эту песню он не играл очень давно. Его пальцы путались в ладах, и голос ломался. Лара наконец узнала песню, призрак которой слышала на альбоме «Tending», и у неё по спине побежали мурашки.

– Прости, – сказала она, после того как песня закончилась.

– Столько лет прошло, а я всё ждал от него знака – хоть какого-то.

– Почему сейчас?

– Будь я проклят, если понимаю, почему. – Он избегал её взгляда. – И почему ты? – Джейсон повесил «Санбёрст» на стену.

Лара чувствовала себя ужасно. Он был таким воодушевлённым каких-то четверть часа назад, радовался шоу. А теперь он смотрел на неё, словно в первый раз видел. Это очень нервировало. Лучше бы она ничего не говорила. Здесь проявилось что-то магическое, а Одри всегда предупреждала её о необходимости скрывать такие вещи. Теперь она поняла, почему. Собственный отец смотрел на неё, как на незнакомку.

– Я пойду, – сказал он, кивнул на дверь и взял свои ключи.

– Да, – сказала Лара, – поспи, ты же с дороги. – Она улыбнулась, надеясь разрядить обстановку.

Джейсон подошёл к двери и не обернулся, даже не потрудился закрыть её за собой.

Он спросил, почему именно Лара получила послание, но у неё самой это не вызывало вопросов. Джейсон ничего не знал о её магии. Лара чувствовала, что исчезновение Тодда, как некий странный обряд инициации, запустило цепь событий, из-за которой она, Лара, стала аккумулировать вокруг себя странные происшествия. Всё крутилось вокруг неё, и пока она не могла связать некоторые вещи, но у неё было чувство, что совпадений тут нет: её магия, исчезновения Тодда и Питера связаны. Она просто пока не знала, как сочетаются все эти фрагменты.

Лара в тревоге вернулась домой и долго лежала в горячей ванне, затем забралась в постель. На краю прикроватной тумбочки маняще примостился дневник Сесиль Кабо. Интуиция подсказывала Ларе, что этот дневник – не просто случайный подарок. Возможно, в нём бы нашлись какие-то ответы. Лара потянулась за тетрадью и открыла первую страницу.

Глава 12

Дневник Сесиль Кабо

Книга первая

3 апреля 1925 года

Будь наша мама жива, я знаю, всё было бы по-другому.

В цирковой гардеробной есть её фотография. Там она изображена в профиль, но даже по этому ракурсу можно сказать, что глаза у неё были голубыми, как у нас с Эсме. Её вьющиеся платиновые волосы похожи на мои – светлые, снег и серебро. Словами не передать, как я цепляюсь за эту крохотную деталь, подтверждающую, что моё сходство с нашей дорогой матушкой больше, чем у Эсме. Мадам Плутар, бывшая мамина костюмерша, – единственная, кто помнит её живой, помимо Отца. Но мадам Плутар хранит молчание обо всём, что знает.

Дело в том, что мама умерла, рожая нас. Все, кто что-то знает об этом, почти ничего не рассказывают, так что я боюсь, что мы родились при каких-то ужасных обстоятельствах. Всякий раз, когда я спрашиваю, мадам Плутар опускает взгляд или меняет тему и начинает яростно распарывать швы на костюмах, её суставы щёлкают, а губы складываются в такую плотную линию, сквозь которую не осмеливаются пробиться слова. Эсме никогда не спрашивает. Многих удивляет, что мы близнецы, ведь мы полная противоположность друг друга. Из нас двоих я тихая и задумчивая. Мадам Плутар зовёт меня близняшкой-тенью.