Рулетка. Стимпанк-роман

– Это вас не касается, сэр! Мы вам благодарны за помощь, и не более! И сейчас направимся домой! Ведь так, Анна?

Анна сидела в той же позе, походя на искусно выполненную скульптуру.

– Какой характер! Не валяйте дурака! Обычно приезжие иначе ведут себя. Стараются приспособиться, соглашаются со всем, что ни скажи, берут всё, что дадут. Вы, сэр, первый, кто, так сказать, дал отпор. Питаю симпатию к бунтарскому духу и поэтому помогу вам, – сказал хирург, хлопнув Джона по плечу.

– Вы вряд ли сможете помочь! У нас все есть! – произнёс мистер Уиндер, стараясь придать голосу большую твёрдость.

Джон понимал, что это единственный шанс прожить эту ночь, но подозрительность не позволяла признать своё поражение и позволить себе помочь.

– Думаете переночевать в ночлежке? О! Это сущий кошмар! Нет тепла, нет кроватей. Коробка из металла с досками на полу. Неудивительно, что бедняки ныне предпочитают мусорные кучи. Я позволю вам провести у меня ночь, – врач миролюбиво развёл руки, – или сколько вам потребуется для поиска съемной квартиры.

– Не знаю как благодарить вас, сэр! Вы очень чуткий и добрый человек. Такие редкость, и самое время вас заспиртовать и выставлять в музее как Homo honestus (человек порядочный лат.)!

Хирург заливисто засмеялся, обнажая ряд на редкость хороших зубов.

– Хорошая шутка! Люблю посмеяться. Оставайтесь с вашей супругой. Через мгновение я вернусь, и мы пойдем в дом. Как раз приём закончен.

Широко улыбнувшись, врач исчез. Джон испытывал противоречивое чувство. Несмотря на его искренность, было в этом Человеке Порядочном что-то наигранное. С какой стати помогать незнакомцам? Быть может он… Мысль Джона прервалась открывающейся дверью.

– Прошу простить! Я не представился. Джек Дотс. Хирург, милостью бога, уже десять лет.

– Очень приятно! Джон Уиндер! Вы приверженец старой религии?

– О, нет. Это выражение всего лишь. Я верю в медицину. А вашу супругу зовут Анна? Я мельком видел, как мой ассистент вводил данные ее перфопаспорта в…

– Вы очень внимательны, мистер Дотс!

В конце коридора сидел человек в кресле на колёсах, закутанный в серое тряпье с головой. Джек замолчал, вжал голову в плечи и постарался замотать лицо шарфом, надвинув котелок на самые брови. Это не ускользнуло от внимания Джона. Что-то мокро чавкнуло, и куча тряпья дрогнула, из нее вылезла бледная исхудалая рука. Указательный палец замер на хирурге. Троица остановилась. Раздался хриплый женский голос.

– Джек! Дорогой мой! Кого это ты ведешь? Уж не приезжих ли? Молчишь? Знаю! Знаю ведь, что это так! И что ты будешь с ними делать? Благородно приютишь их дома, излучая по дороге гостеприимность. А что будет потом, хочешь, расскажу? А я скажу во всеуслышание! Ночью ты возьмешь необходимое, войдешь к ним в спальню и…

Голос прервался под ударом мощного кулака хирурга. Тело выпало из кресла. Тряпки раскрылись. Обезображенное женское тело без ног и без руки. Из виска текла кровь. Без промедления Джон бросился вниз по лестнице, волоча за собой безучастную жену за здоровую руку. Сзади раздавался тяжелый топот Джека. В отчаянии Уиндер схватил супругу на руки и продолжил бег. Одинаковые коридоры больницы, лестницы, ведущие и вверх и вниз, – всё смешалось в сознании Джона. Наконец-то улица. Уиндер остановился, чтобы перевести дух. Цветные пятна, мелькавшие в глазах, пропадали. Ночь, и ни души вокруг. В свете фонаря показались перья снега. Дверь сзади захлопнулась, повисла гнетущая тишина.

– У вас небольшой выбор, мистер Уиндер! – раздался задыхающийся голос. – Либо быстрая смерть в ночлежке, либо мой дом. У меня дома выживете хотя бы вы. Мне нужна только ваша супруга. Я опытный хирург. Она не будет мучиться…

Врач протянул свою ладонь в кожаной перчатке. В руке Джона была зажата трость, но в следующий миг из трости выскользнуло короткое лезвие и прочертило серебристую линию в свете фонаря. Джек вскрикнул и повалился навзничь, схватившись за кровоточащую правую руку, лишенную двух пальцев. Терять время было нельзя. Джон схватил полубесчувственную женщину и из последних сил бросился в переулок в надежде, что кто-то окажется поблизости. Он не ошибся. Полисмен стоял у фонаря, подпрыгивая на месте от холода.

«Снова полиция», – мелькнуло воспоминание начала дня.

– Помогите! Остановите… – прокричал Уиндер.

– Чем могу помочь, сэр?

– Нас преследуют! Мы были с женой в больнице, и там хирург… – задыхаясь от бега и ужаса, выпалил Джон.

– Чушь! Хотя… Погодите-ка. Он поставил кому-нибудь из вас стальной манжет?

Вместо ответа Джон схватил руку своей жены и показал полисмену.

– Стойте здесь! И пока возьмите мое пальто, а то дама окоченеет. Где он?

– Я ранил его! Он у больницы!

Полисмен побежал за угол с револьвером в руке. Уиндер замотал супругу, крепко обнимая её, стараясь согреть. Джон неловко ощупал манжет на плече Анны и, случайно нажав на маленький рычажок, расстегнул его и спрятал в кармане пальто.

Кожа Анны порозовела не то от мороза, не то от снятия манжета. Она открыла рот и произнесла что-то невнятное.

– Что, дорогая? – склонился над её ртом Джон.

Раздались выстрелы и пронзительная трель свистка.

– Я боюсь! – прошептала женщина.

Мужчина и женщина медленно пошли обратно к больнице. На земле валялся весь в крови и без чувств хирург Джек с наручниками на запястьях, а рядом стояли еще два полисмена с револьверами в руках.

– Сэр, от имени полиции Лондона благодарю вас! Вы помогли поймать преступника! Однако вам следует проехать с нами, чтобы записать некоторые детали произошедшего. Простая формальность. Вы готовы? – Анна подалась вперед, отодвинув своего супруга. Ее «сломанная» рука оказалась совершенно невредимой.

– Все лучше, чем стоять на морозе! Поехали, Джон! – решительно произнесла женщина.

Была уже глубокая ночь, когда начальник полиции закончил расспрашивать потерпевших. Джек оказался настоящим хирургом. Пять лет он имел собственную практику. На шестой год он был призван в качестве полевого медика в армию, которая участвовала в одной из бесчисленных войн в Индии. Вскоре был отправлен в отставку из-за контузии. У талантливого врача пошатнулся рассудок не столько от травмы, сколько от страшных душевных увечий, приносимых войной, и бессонных ночей за хирургическим столом. Своим жертвам – молодым женщинам – он надевал стальной манжет, приписывая ему разные чудодейственные свойства. Порой даже он придумывал болезни, лишь бы навесить манжет, который пережимал какие-то нервы и сосуды. Человек становился вялым и равнодушным. Истинный талант врача потек не по тому руслу. Джек приводил жертву домой под любым предлогом и оставлял на ночь у себя. Когда жертва засыпала, в хирурге просыпался безумец. Он брал скальпель и проводил мнимые операции на своих пациентах, которые не издавали ни звука. Чаще жертвы умирали, но выжившие сходили с ума от увечий, что наносила его лечащая и калечащая рука…

Так столица Британской империи приветствовала прибывших. «Добро пожаловать! Выживай или убирайся», – сказал Лондон, виновато разведя руками.

Глава 2. Обустройство

Нечастый гость этих краёв – солнце – бледно осветило город, играя на снегу, осевшем на фасаде домов, застревая в столбах дыма из кирпичных труб. Уиндеры провели ночь в полицейском участке, где им любезно позволил остаться Обер-полисмен. Утром их ждала неожиданность: за помощь в поимке преступника полагалась некоторая сумма, которую и получила молодая семья. Вернее, её часть. Пока Джон изображал скромность перед полисменом, намеренно краснея от слов похвалы, блюститель порядка подсунул ему вместо уведомления о получении награды бланк об уплате штрафа, где новоявленный герой размашисто расписался. Из двух сотен фунтов Уиндеры получили лишь четверть. Никто из супругов не заметил подвоха. Тепло попрощавшись с полисменами, Уиндеры отправились на поиски заведения, где можно было более-менее прилично позавтракать.

Овсянка, яйцо, хлеб с маслом – традиционный завтрак. К черту! Бутыль портвейна, жареные свиные отбивные и швейцарский шоколад на десерт, и ещё множество блюд, которые не могут себе позволить приезжие из пригорода. Вчера чуть было не прервалась их недолгая жизнь! Супруги жадно расправились с едой в ресторане под неодобрительными взглядами завсегдатаев заведения. Они без стеснения болтали о всяческой чепухе. Впервые за долгое время возникла лёгкость в общении. Уплетая за обе щеки снедь, они смеялись друг над другом: Джон смешно пыхтел, когда жевал мясо, Анна забавно жмурилась, когда пила вино. На время ушли обыденные фразы, предписанные этикетом. Эти мелочи приводили обоих в неописуемый восторг и веселье.

Сонный официант, наблюдающий всё это, подошёл к их столику и предложил утреннюю прессу. Жажда чаевых рождала учтивость. На подносе лежала дюжина различных лондонских газет. Джон достал из стопки свежую «Дейли ньюс», где на последних страницах в обилии были объявлении о сдаче квартир. Супруги прильнули к листам. Скользя пальцами по строкам, они наперебой обсуждали предложения жилья. Сдавалось все: от подвалов и балконов до комнат с видом на Букингемский дворец. От заоблачных цен до «шиллинг – неделя». Дешево, уютно; рядом с вокзалом, чтобы навещать родителей по выходным; от фабрики пять минут пешком; для состоятельных особ. Огромный список подходил к концу.

– Вот! Это самое подходящее! – вскочил Джон, опрокинув стул. – Сдаю две комнаты. 10 гиней – месяц. Преклонного возраста. В дела не лезу, – прочёл Джон. – То, что нужно! Не так дорого, и старуха-хозяйка не будет мешать!

Анна внимательно прочла краткую заметку несколько раз.

«Так дёшево? Говорит, что не будет лезть в дела? А почему она это говорит? Наверное, потому что лезет в дела. Старухи такие навязчивые. Если вобьют себе что-то в голову, их не прошибить!» – роились догадки в голове женщины.

Нужно ли его остановить? Уж она знает своего Джона: если он начинает нахваливать что-то, то старается сам себя убедить в правоте своего выбора. Анна промолчала и посмотрела в окно, не обращая внимания на возражения Джона. Утро уже не казалось таким живым и приветливым. За окном шумно передвигались паромобили, стучали копыта лошадей, запряжённых в кэбы. Нестройные толпы людей перемешивались, толкались и куда-то спешили. Дым, копоть, сажа и неизменная сероватая тусклость, в которой утопал город. Утро как утро. Заботы выбили Анну из центра мироздания обратно в ресторан на окраине города.

Официант принёс счёт и с неувядающей улыбкой встал поодаль, прикидывая в уме количество чаевых. Супруги расплатились и торопливо ушли. Ни пенса сверх суммы.

Улицы города, мощенные булыжником, полностью ожили: открылись лавочки, и торгаши бережно раскладывали свой нехитрый товар вроде овощей, слегка завядших цветов, десятка два вариантов цепочек для карманных часов, ошейники для собак, крыс в клетках и ещё тысячу вещей, за которые можно было бы выручить хоть какие-то деньги.

– Песни! Но-о-овые песни! Один ярд – один пени! Кому песни? – кричал один торговец, прохаживаясь по улице с длинными рулонами бумаги с текстом.

Студенты частенько подрабатывали таким образом, переписывая старинные стихи малоизвестных авторов или старались сочинить собственные. Они пользовались спросом у рабочего люда, обученного грамоте, чтобы чем-то занять глаза по пути на рабочее место.

Два кэба, едва помещаясь на дороге, старались разъехаться. Один кучер грязно ругался на всю улицу, другой нещадно стегал тощую лошадь, которая топталась на месте, не понимая, в какую сторону идти. Мелькали редкие громоздкие паробусы. Подрагивала брусчатка под ногами: рядом был метрополитен.