В сумерках мортидо

Подполковница в то время откровенно скучала. Странную работу мужа и его мужское безразличие к ней, приобретшее в течение последнего года перманентный характер, объясняла, как всякая женщина в аналогичной ситуации, его связями с другими. Про состав узнала, когда подполковник в пьяном кураже показал ей, как он сказал, фокус. Схватив ее любимую кошку за шею, не обращая внимания на острые когти вонзившиеся ему в предплечье, он брызнул ей чем-то на морду, а затем щелкнул зажигалкой… Жена отчетливо видела, что пламя не коснулось ее любимицы, что кисть, державшая зажигалку, находилась на значительном расстоянии от кошачьего носа и крохотное пламя, конечно же, не могло принести кошке никакого вреда, но… шерсть вспыхнула, а в следующий миг сильные пальцы подполковника, предупреждая кошачий визг так похожий на человеческий, сломали бедному зверьку шею.

– Так будет и с тобою, сука, – сказал ей тогда муж.

Так и не успев предпринять ничего определенного, она действительно погибла. Нет, не сгорела. Попала в автокатастрофу. Когда подполковник находился в трезвом уме, он был профессионал очень высокого класса.

А Ник исчез, унося с собой маленький флакончик. В нем хранилась треть грамма этого раствора.

…А Николай Котов продолжал свое самообразование.

Он желал познать искусство айкидо. С этой целью он и предполагал использовать Сидоренко, и только потом – избавиться от него.

Откуда тот знал этот довольно-таки экзотический вид восточной борьбы, никто точно сказать не мог. Вероятно, занимался в одной из подпольных секций – несколько лет назад подобные спортивные “точки” были распространены и популярны, где среди множества шарлатанов, присваивших себе даны, пояса и титулы, порой встречались и истинные мастера, владевшие не просто приемами борьбы, но познавшие и тонкую философию противоборства. И если Сидоренко и не стал таким мастером, то бойцом он был – бесстрашным и искусным.

Ник и Сидоренко стали тренироваться вместе.

Сидор никогда ранее не выступал в роли наставника, сэн-сея, но сейчас эта роль ему нравилась и удавалась. Или сам Котов был неординарным учеником? И то и другое.

Ежедневно они проводили на тренировках по пять-шесть часов. В обоих в то время клокотали еще не растраченные силы, лихость, обоих томили желания новых, неизведанных ранее, ощущений. Содренко все выплескивал наружу. Котов – таил внутри, по-прежнему оставаясь спокойным и холодным, как лед.

Через шесть месяцев Ник понял, что научился всему. Сидоренко стал ему не нужен.

Однажды, это случилось в конце пятичасовой изматывающей тренировки, Ник подошел к Сидоренко, держа в руках два пакетика с белым порошком.

– Возьми и давай еще часок поработаем. По-настоящему, – предложил он естественным тоном.

Они пахали еще три часа, но Сидоренко так и не почувствовал усталости. Напротив – необычную легкость в теле. Он упивался собственной силой, мгновенной реакцией, стремительностью движений, ловкостью. Удары его были точны и сокрушающе-сильны, а когда его тело вдруг замирало после молниеносного и неуловимого броска, он ощущал, как поток счастья изливается откуда-то сверху и омывает его лицо, смешиваясь с потом – с горячим соком его здорового тела.

Николай вместо кокаина протер десны обычной сахарной пудрой и едва держался на ногах, но виду не подавал.

На следующий день перед началом тренировки Ник вынул такой же пакетик. Сидор не отказался. Он помнил о непередаваемом ощущение легкости и сверхсилы, и веселья…

Дозы, предлагаемые ему Николаем, были велики и запредельны. Только превосходная физическая форма Сидоренко позволила ему не умереть сразу, а выработать привыкание. Но уже через месяц он превратился в законченного, бесперспективного для терапии наркомана.

Тренировки прекратились.

Место Сидора в “бригаде” на официальном и формальном уровне занял Николай Котов. Ему было двадцать два. Сидоренко исполнилось двадцать четыре.

Глава XII

9 июня, среда, ночь.

– Изумительная, нежная, неповторимая.

Павел ласкал губами ее шею и легонько поглаживал затылок.

– Прости меня, я вчера была в гостях и не думала о тебе. Я такая эгоистичная. Прости меня, пожалуйста, – Елена шептала ерунду, целуя Павла в губы и в прикрытые глаза. Ее ноздри раздувались… трепыхались, как крылышки птички-бабочки колибри. Грудь, все еще скованная бюстгальтером, вздымалась и опускалась, в такт дыханию. Тело неровно подрагивало, а бедра и широкий таз жили собственной жизнью, источая жар и желание.

Правой рукой он расстегнул ей блузку, осторожно скользнул пальцами под лифчик и нежными круговыми движениями принялся ласкать ее сосок, чувствуя как тот понемногу твердеет…

Голова кружилась. Пересохло в горле. Звенело в ушах. Он забыл обо всем на свете. Сейчас существовало только это тело, эти губы, эти тонкие прекрасные пальца и глаза, спокойные, хранящие в глубине вечный загадочный вопрос. И запах. Самое главное её запах. Аромат любимой женщины. Желающей женщины. Он пленял. Волшебный, сексуальный, одурманивающий.

– Лена, милая, родная.

Павел задыхался. Он бессвязно бормотал слова, прерывая речь длинными страстными поцелуями. Он чувствовал, как нарастает его возбуждение, как пульсирует кровь… Еще немного, он не сдержится и…

Застонав, Елена медленно сползла вниз и, крепко обняв своего возлюбленного за бедра, действуя одной рукой, ловко спустила с него брюки и трусы и зарылась лицом в его жесткие грубые волосы, а в следующую секунду нашла губами его член и со страстью прильнула к нему.

Лунный свет озарял комнату и в преломлении его рассеянного потока ее белая кожа, влажная от пота, казалось покрыта медом. На секунду открыв глаза, Павел увидел, что и на ней ничего нет… Скомканные блузка и юбка валялись на полу. Сверху на них были брошены узенькие черные трусики.

И он, вслед за ней, опустился на корточки…

Елена, не выпуская изо рта его член, а только лишь отодвинув его за щеку, улыбнулась и рассмеялась…

Опираясь на локти, он медленно лег на спину…

Приподнявшись с колен, продолжая, не отрываясь, вылизывать его разгоряченную плоть, она повернулась на сто восемьдесят градусов и перешагнула через его распластанное изнемогающее тело и опустилась прямо над его лицом…

Волосы ее лобка защекотали ему губы. Он ощутил на языке вязкий солоноватый вкус ее сока. В ноздри ему ударил тот же аромат, только сейчас – во сто крат сильнее и резче. Павел словно растворился во влажном томном эфире, что всасывал его в себя, растворял, расщеплял его тело до мельчайших клеточек и уносил в волнах. Он словно стал частью океана – седого, древнего, как сама Земля, стал неотъемлемой частицей Космоса – пугающего, но влекущего, холодного, как смерть, но – завораживающего.