Кубок орла

Екатерина догадывалась, кто обворовывает ее, но из жалости молчала.

– Тяжелая она, – шептала царица своей новой любимице, Авдотье Чернышевой. – Покудова и трогать жалко…

Гамильтон была уверена, что никто не подозревает о ее беременности, и всеми силами старалась не выдать себя. Но это никого особенно и не интересовало. Весь двор думал, говорил и жил одним – делом царевича и его споручников.

Сам Петр почти не вспоминал об арестованных. Он часто шутил, принимал у себя сановников, зарубежных послов и купчин, посещал фабрики, сам лично отбирал сукна и обувь для армии, много работал над составлением указа об устройстве новых сухопутных и речных дорог.

Только поздними вечерами, когда никто его не видел, он давал волю своему горю. Стыд, гнев и лютая боль изводили его. Сознание, что сын – «изменник», не вмещалось в мозгу, сводило с ума. Вгрызшись зубами в подушку, Петр метался на постели, задыхаясь от бессильной ярости и нетерпения.

И наконец он дождался.

Толстой сообщил из Дрездена, что разыскал царевича, и просил «безотлагательно отписать Алексею Петровичу, что он-де помилован царем и что за бегство не будет с него взыскано».

Нежное письмо, подкрепленное клятвами, было тотчас же отправлено.

Теперь, когда развязка приближалась, царь окреп духом. Больше он не вспоминал об Алексее как о сыне. Царевич стал чужим и враждебным человеком, от которого надо было как можно скорее отделаться.

Двадцать восьмого декабря 1717 года от Толстого прискакал снова гонец.

«…Я его милость, – писал дипломат, – поднадул малость, сказавши, что ежели он не вернется, то вы сами к нему изволите приехать. Весьма удручился он от сих моих слов. „Ежели, говорит, отец благословит на брак с Евфросиньей, приеду. Только пусть он не соизволит утруждаться, пусть не едет ко мне”. И я сам, суврен, так прикидываю, пошто не посулить?»

Государь тут же написал сыну, что женит его на Евфросинье, «токмо бы не томил больше сердца родительского и торопился домой».

Проходя мимо горницы Гамильтон, Петр услышал придушенные стоны.

– Недугуешь? – чуть приоткрыл он дверь.

– Животом маюсь! – вспыхнула Марья Даниловна. – Должно быть, от солонины.

– Ну, поправляйся. Я погодя загляну. Может, и полечу.

К рассвету Гамильтон разрешилась сыном. Едва отдышавшись, она зажмурилась и сунула ребенку в рот два пальца. Когда вошла служанка Марьи Даниловны, Якимовна, младенец был уже мертв.

Гамильтон поправилась быстро. От недавней замкнутости ее не осталось и следа.

Веселая, как прежде, окруженная свитой поклонников, она укатила в Москву, куда отправился уже весь двор «на торжество помазания нового князя-кесаря – Ивана Федоровича Ромодановского». Ей и в голову не приходило, что один из преображенских офицеров, так раболепно исполнявший все ее прихоти, везет с собой подробное сообщение о «душегубстве».

– Вона, подумаешь, – рассмеялся царь, пробежав глазами донос. – С Орловым нюхалась! Кто Богу не грешен да бабке не внук.

Ночью, однако, он снова перечитал сообщение и крепко задумался. «Эка ведь душа черная у бабы! Родного сына жизни лишила».

Мысли начинали двоиться. Откуда-то вынырнул Алексей – странный, обросший шерстью и маленький-маленький, с ноготок. «Что за наваждение дьявольское! – сердился царь. – Сгинь, нечистая сила!» Но царевич упрямо подвигался все ближе, исчезал и снова показывался где-нибудь в углу.

Вскочив с постели, Петр забегал по опочивальне.

Ему становилось все больше не по себе. Как будто без всякой причины вспомнился чистенький, прилизанный город Везель. Подле него – Марья Даниловна. В дальнем теремочке стонет Екатерина. Она рожает. «Господи! – молится царь. – Подарит Петрушке братца, а мне второго сынка». И вот исполняется его моление. Марья Даниловна суетится подле государя: «Диктуй, Петр Алексеевич!» Петр обнимает фрейлину и диктует: «Объявляю вам, господа Сенат, что хозяйка моя в Везеле родила солдатенка Павла… рекомендую его офицерам под команду, а солдатам в братство».

И еще видится государю мертвый Павел. Он вглядывается пристально и, пораженный внезапной догадкой, отступает к столу. Пальцы сжимают перо. На бумаге выстраиваются неровные ряды цифр.

– Так, так, – шепчет Петр. – Были я, матка и фрейлина. А Орлов приехал к нам через два месяца тринадцать дней. Вот оно что… Младенчик родился за день до того, как я в Москву уехал, – она и стонала в родильной схватке… Еще на солонину свалила…

Он снова все пересчитал и обомлел: «По всему счету, как ни прикидывай, выходит, что она от меня зачала… Орлов через два месяца тринадцать дней прибыл… Она сына моего извела! Царскую плоть погубила!»

Он ногой отворил дверь и заревел на все палаты:

– Ванька! Орлов!

Перепуганный Орлов немедля явился на крик.

– Знал?!

– Про что, ваше величество?

– Что Марья тяжела была и удумала ребенка убить?

– Ей-богу, ваше величество, впервой от вас слышу! – отступил офицер.

– Взять его!

Через час во дворец прискакал гонец с известием о прибытии царевича Алексея.

Прямо с дороги царевича, окруженного вельможами и духовенством, увезли в Кремль.

– Шпагу прочь! – сухо вместо приветствия бросил царь.

Алексей безропотно повиновался.

– А теперь пойдем, побеседуем!

Дверь распахнулась. Раздались звонкая оплеуха, пришибленный плач, злобная ругань. Потом все смолкло, и в зал вошел непривычно величественный, с высоко поднятой головой Петр.

Сидение Тайного совета было открыто тотчас же. Допрос длился двенадцать часов без перерыва и прекратился, лишь когда царевич очумел и не мог выговорить ни слова.

На третий день, когда Алексей отлежался немного, его повели в Успенский собор. Там в немой тишине он отрекся от наследства и признал наследником престола своего брата Петра Петровича.

Глава 19

Величество твое везде ясно

Гамильтон была заключена в Петропавловскую крепость. В соседней камере сидел Орлов.

Однажды утром Марья Даниловна услышала отчаянный крик:

– Царевича?! В каземат?! Не хочу! Не смеете!

А девятнадцатого июня 1718 года в крепость явился Петр. Его сопровождали Меншиков, адмирал Апраксин, князь Яков Долгорукий, генерал Бутурлин, Толстой, Шафиров и молодой офицер Румянцев[104 - Румянцев Александр Иванович (1679–1749) – капитан Преображенского полка с 1715 г., вместе с П. А. Толстым ездил на розыски царевича Алексея за границу, в 1724 г. назначен послом в Константинополь, с 1727 г. генерал-поручик, при Анне Иоанновне отправлен в ссылку, затем возвращен и сделан сначала казанским губернатором, затем «правителем Малороссии», возведен в графское достоинство в 1744 г. Отец знаменитого фельдмаршала П. А. Румянцева.].

– Хочешь жениться? – спросил царь, входя в камеру к сыну.