Спасти или уничтожить

Спасти или уничтожить
Константин Мстиславович Гурьев

В сводках не сообщалось…
Летом 1941 года в суматохе первых дней Великой Отечественной в Белоруссии пропали несколько грузовиков с документами, отправленными в Москву… Некоторые документы представляют особую важность не только для военного командования, но и руководства страны. Задание по их поиску выполняют несколько групп специального назначения, но результата нет… В этих чрезвычайных условиях по личному распоряжению И. Сталина розыск документов поручен группе во главе с опытным разведчиком Артемом Кольчугиным. Правда, состав группы очень уж необычный…

Константин Гурьев

Спасти или уничтожить

© Гурьев К.М., 2018

© ООО «Издательство «Вече», 2018

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2019

Сайт издательства www.veche.ru

1941 год, июль, Белоруссия

Шел четвертый день войны, и никто ничего не знал и не понимал…

Грузовики, вышедшие из небольшого белорусского городка, уже несколько раз попадали на глаза авиации. Наверное, для пилотов это было развлечением, потому что, постреляв на лету, они не разворачивались, не заходили для новой стрельбы, а просто летели дальше.

Правда, так было только вчера, а сегодня с утра уже сбрасывали бомбы. То ли вчерашние куда-то спешили, то ли сегодняшним уже приказали охотиться за отдельными наземными целями.

Едва эта мысль пробежала в голове Маштакова, как он испугался. Он подумал, что именно те машины, в которых ехали они, и есть те самые «наземные цели», и приказал водителю ехать быстрее, не останавливаясь, а сам вжался в сиденье и уперся руками в крышу, чтобы меньше кидало из стороны в сторону.

Но надолго терпения Маштакова не хватило, и он снова приказал водителю остановиться. Выскочил из кабины, посмотрел назад, но ни немецких машин, ни танков, идущих следом, не увидел. Ничего и никого. С одной стороны, надо бы радоваться, а с другой – и хорошего ничего нет, и помощи не будет. Значит, немец прет и прет…

Из другого грузовика глядел Коровин, и взгляд его был какой-то опустошенный. Наверное, тоже понимал, что дело плохо.

Коровину хорошо: он понимает, что все плохо, и может этого не скрывать, а вот у Маштакова такого права нет, потому что он назначен старшим и должен всем внушать уверенность, будто все идет по плану. И снова, наверное в сотый раз, вздыбилось все в душе Маштакова, и он в сотый же раз сам себя спрашивал: на кой черт было выходить из сортира именно в тот момент, когда капитан Чеглаков пробегал по коридору? Да и Чеглаков, если честно, мог бы кого-то другого выбрать, а не хватать первого попавшегося.

Но это просто, чтобы мозги отвлечь. Маштаков понимал, что искать ответ нет никакого смысла, потому что все уже случилось и теперь надо мечтать только об одном. Он вспомнил присказку руководителя шахматной секции в доме пионеров – «угроза страшнее исполнения» – и подумал, что это истинная правда.

Пусть хоть как закончится, но закончится скорее.

Откуда-то сзади послышался нарастающий самолетный гул, и Маштаков закричал:

– К лесу прижимайся, к лесу!

– Чё орешь? – огрызнулся шофер и сказал, будто про себя, но громко, так, чтобы было слышно: – Заткнулся бы…

А потом пояснил:

– Видишь, какие там рвы? Перевернуться хочешь? Так переворачивайся, но один, без меня.

И глянул на Маштакова со злой ухмылкой:

– Обдристался?

Маштаков понял, что шоферу тоже страшно. Как Коровину, как Маштакову, как всем им. А еще он понял, что сейчас нет уже никаких званий и должностей, и этот водитель с наколкой на внешней стороне кисти правой руки сейчас гораздо главнее и Маштакова, и капитана госбезопасности товарища Чеглакова, и вообще главнее почти всех, потому что от него зависит их спасение. И Маштаков сразу расхотел кричать, запрещать разговаривать с ним таким тоном, он ощутил, как внутри у него все замерло, похолодело, и слова не сказал.

Самолеты пролетели просто так, дав всего пару коротких очередей, но облегчения не было. Потому что вдалеке снова слышался приближающийся гул, и Маштаков сразу понял, что теперь самолеты снижаются. А еще он понял, что снижаются они именно к ним. И страх, беспокойство, неуверенность прошли…

И он снова стал самим собой – Маштаковым Петром Григорьевичем, сержантом госбезопасности, выполняющим задание по эвакуации особо важного груза государственного значения.

Так спокойно он и встретил разрывы бомб, сброшенных на них…

1941 год, июнь, Москва

Телефонограмма (принята 30 июня 1941 года)

«Докладывает капитан госбезопасности Чеглаков.

Прошу сообщить товарищу наркому госбезопасности, что во исполнение его распоряжения номер… от… караваны были сформированы в следующем составе:

14 июня – 3 машины,

21 июня – 3 машины,

25 июня – 4 машины.

После этого формирование и отправка собранных материалов были невозможны вследствие вступления в город немецко-фашистских войск.

…В условиях, когда эвакуация документов и материальных ценностей была невозможна, мной было принято решение об устройстве пожара в здании НКВД, где могли остаться некоторые документы.

…Необходимо отметить, что по окончании пожара мной лично было проведено обследование горевшего здания. Осмотр проводился ночью в условиях нахождения в городе фашистских войск, что, возможно, сказалось на полноте осмотра, однако имею все основания утверждать, что документы уничтожены».

Пометка на документе (сделана вручную): По утверждению лица, представившегося особо уполномоченным по сбору и отправке документов и материальных ценностей, имеющих особо важное значение, капитаном госбезопасности Чеглаковым Р.Д., он звонил с почтового отделения населенного пункта, в котором шел бой с гитлеровскими войсками. Разговор шел с помехами и был прекращен без пояснений причин со стороны капитана Чеглакова.

Идентификация голоса капитана Чеглакова проводилась в условиях плохой слышимости и не может считаться подтвержденной.

Принято 30 июня 1941 г. в 03:17 по Москве.

1941 год, июль, Москва

Народному комиссару государственной безопасности СССР товарищу Меркулову Всеволоду Николаевичу о том, что никаких сведений о движении или местонахождении отправленных грузовиков, было сообщено только первого июля, ближе к вечеру.

Задержка была связана с тем, что, во-первых, надеялись получить хоть какие-то новые известия, во-вторых, конечно, боялись докладывать об исчезновении спецколонны с важным грузом. Война войной, а пропажа есть пропажа, и за это по головке не погладят. В общем, ждали до последнего, надеялись…

Бесполезно…

Оказалось, впрочем, что боялись напрасно. Реакция товарища Меркулова была совсем не такой, как предполагалось. Выслушал молча, уточнил, сколько времени прошло, была ли хоть какая-то информация, после того как капитан Чеглаков доложил об отправке спецколонны. Попросил подготовить справку по грузу, по срокам, по лицам, отправленным для его транспортировки, в общем, подробно, но в пределах обычного, без каких-либо дополнительных данных.

И, когда остался в кабинете один, вел себя точно так же спокойно. Будто ничего не случилось. Из кресла поднялся, стал ходить по кабинету, потом постоял немного у окна, снова походил, сел.

Народному комиссару внутренних дел товарищу Берии Лаврентию Павловичу позвонил только на следующий день ближе к полудню и предложил вместе пообедать. Берия предложил обедать у него. Меркулов согласился. Понимал, что у Берии теперь в сутках не двадцать четыре часа, а, пожалуй, все сорок восемь.