То было давно…

До чего хорошо в деревне! Конец мая, и уж летняя жара. Сад и всё кругом в свежей зелени. За рекой, в Фёклином бору, кукует кукушка. Приятели мои, приехавшие погостить, ушли купаться. Внизу, за моим садом, речка Нерль; там тихо на бережку, на зеленой траве, где ольховые деревья, там прозрачная вода. В ней отражаются и лес, и небо, желтые купавки точно горят на реке. Как пахнет травой, водой, летом!..

Сижу я на ступеньках крыльца моего деревенского дома и мо?ю в банке запачканные в красках кисти для живописи. За загородкой малиновый сад, пышно зеленый. Звонко и весело щебечут малиновки. Затихает душа…

Кладу кисть на сухую ступеньку крыльца, чтоб сохла. Слышу, вдали на реке кто-то громко кричит: – Вы не имеете права называть меня скелетом!

Что такое? Должно быть, поссорились приятели. Вижу, от реки по тропинке сада бежит ко мне Василий Княжев, мой слуга, друг и рыболов. Быстро подходит ко мне и говорит озабоченно:

– Василь Сергеич приказали веревку достать долгую, потолще: учут плавать Николай Василича. Он плавать не умеет, и тот его обучить хочет.

– Возьми веревку в сарае, поищи, там есть. Да скажи им, чтоб недолго купались, а то завтрак остынет.

– Да кто их знает, они еще не купались, а так только на берегу ругаются. Очень обиделся на Василь Сергеича ученый: он его шкелетом обозвал. Да и верно – тот разделся, так вот худой… прямо чисто шкелет.

«Пойду-ка, – думаю, – посмотрю, как это Василь Сергеич учит плавать». Подхожу, слышу зычный голос Василия Сергеича: «Болтай ногами, болтай, что же ты, дура, ногами не болтаешь?! Ну, сначала!..»

Мне видно с бугорка, как внизу в речке стоит в воде Василий Сергеич, а у другого берега, по колено в воде, Николай Васильевич Курин, обвязанный в груди полотенцем и веревкой. Он испуганно глядит на своего учителя плавания, Василия Сергеевича, а тот кричит: «Ну, сначала… Раз, два, три!» – и тянет веревку. Ученик падает в воду и, скоро барахтаясь, болтая ногами и руками, приближается к учителю и становится в воде около, кашляя и захлебываясь.

В стороне стоит мой новый гость, ученый, и пристально смотрит на урок. Рядом сидит нагишом на травке толстый Юрий Сергеевич и курит.

Увидав меня, Василий Сергеевич орет:

– Это вы думаете, просто, учить плавать?! Нет-с, не просто. Вот шкелет тоже плавать не умеет. – И он показывает на ученого.

– Я еще вам раз категорически заявляю: вы не имеете никакого права называть меня скелетом… – обиженно говорит ученый.

– Сначала! – кричит Василий Сергеевич и, переплыв на ту сторону речки и держа в руке конец веревки, опять быстро тянет привязанного к ней несчастного ученика, который барахтается и испуганно кричит:

– Ну, постой, брат, довольно… постой.

– Нет, погоди!.. – не сдается Василий Сергеевич. – Сам просил: выучи! Ты уж хорошо махаешь руками, постой!

Я говорю Юрию Сергеевичу, который сидит на травке, как Будда, и покуривает:

– Что же это делается? Посмотри на Колю; он же дрожит как осиновый лист.

– Я и сам вижу, что дрожит, – отвечает Юрий. – А интересная, брат, штука!.. Трудно, должно быть, выучить плавать. Что-то в этих уроках собачье есть. По-моему, его надо за ногу привязать и тянуть.

Покуда мы разговаривали, приятель мой, Николай Васильевич, быстро развязав веревку и схватив рубашку с травы, пустился голый бежать кверху, по дорожке на бугор.

– Вот видите, какая скотина, – обиделся Василий Сергеевич, – сам ведь просил: «Выучи, выучи…» А если бы его еще раз десяток протащил по реке, так он бы уж плавал. Я ведь не зря говорю: знаю.

– Ну, довольно, вылезай, Вася, – прошу я. – Пора завтракать, пойдем домой.

Василий Сергеевич вылез из воды, вытерся полотенцем, стал одеваться, и лицо у него было такое серьезное, будто у настоящего спортсмена.

Когда мы пришли домой, его ученик, Николай Васильевич, сидел на кухне у плиты в пальто и в калошах, а стряпуха – тетушка Афросинья – жалостно говорила:

– Их, сердешный, Миколай-то Василич, топ на реке… Пришел в чем мать родила, посинел весь.

А за завтраком Николай Васильевич сказал:

– Вася, может быть, ты и хорошо учишь плавать, только, брат, у меня ноги и сейчас дрожат…

– Это так и должно быть, – заявил серьезно его учитель. – Вы знаете, в Англии, скажем… Там каждый должен уметь плавать. Вот вы, положим, профессор, – он обратился к моему знакомому ученому, – а если плавать не умеете, всё к черту, с кафедры долой… Плавать необходимо всем. А то с вами никто разговаривать не будет… У нас тоже пловцы есть. Мой знакомый фабрикант – фабрика бумажная по берегу Волги, его Володей зовут, – эх, здоров! Вот он дернет утром коньяку на берегу, наберет в грудь воздуху и прямо в Волгу. По дну переходит на ту сторону, не вздохнув. Выйдет на берег, дернет опять коньяку, наберет воздуху в грудь и назад – домой на фабрику… Таких-то, пожалуй, и в Англии нет… И нигде… А у нас ничего не знают.

На другой день приятели мои опять пошли на реку купаться. Колю опять учили плавать. Опять Василий Княжев прибежал и сказал:

– Чудно?… А ведь Николая Василича выучили… Сам теперь через реку перебарахтывается, без веревки… Видать, что выучили. А теперь велели у вас спросить, чтоб коньяку дали. Значит, теперь учить будут нырять.

Василий взял из шкафа бутылку коньяку и убежал на реку. Странно, что мой ученый тоже, несмотря на то что поссорился с Василием Сергеевичем, пошел на реку учиться плавать.

В стороне, с краю сада, за большими елями, сижу я в тени и пишу с натуры красками этюд. Слышу, внизу, на речке, голоса приятелей: «Зажми нос… Раз, два, три – ныряй!»

Тетенька Афросинья идет мимо меня с огорода, несет свежие огурцы и укроп. Качает головой:

– И чего это делается на реке, ужасти… Миколая Василича беспременно утопют… Василий Сергеич карахтерный – всё чтоб по его было. А Миколай-то Василич смирный, где ж ему супротив… Вот Юрь Сергеич – тот не дастся нипочем… Барин с ответом. А етот тоже, учитель – ученый, глядеть жалко. И худ. Верно, што шкелет…

С реки прибегает Василий, говорит, запыхавшись:

– Василь Сергеич велели, чтоб завтрак принесли на реку, и вам велели приходить.

– Ладно, – говорю. – Собирай там в корзинку всё, что Афросинья приготовила. Я приду на реку. Правильно придумали: на речке хорошо посидеть…

– Это верно, – соглашается Василий. – Чего лучше? Эдакой жисти нигде нет, как у вас, ей-ей…

И Василий смеется.

– Ты чему же смеешься? – спрашиваю я.

– Чудно? больно! Заметьте, ведь это што: плавать обоих выучил – и шкелета… Через глубокую яму переплывает… Только оба оглохли – вода в ухи натекла. Ученый-то слаб, зеленый весь.

– Отчего это?

– Отчего… В господах бывает… От нежности… Через женский пол тоже…

На берегу реки на травке накрыта скатерть, на ней блестят в графинах мятная настойка, березовая, черносмородиновая на почке. Маринованная щука в монастырском рассоле, копченые ельцы, жареные цыплята, грибы сыроежки, молодая картошка, огурчики ранние, редиска, караси в сметане…

Приятели сидят кругом на травке в тени ольховых ветвей. За речкой дремлет на солнце, выступая огромными соснами к самому краю реки, Фёклин бор.

Василий Сергеевич наливает ученику, Коле Курину, стакан мятной, насыпает туда перцу и говорит:

– Пей.

– Довольно… – отказывается тот.

– Чего «довольно», пей… Посмотрите на него – ведь он синий весь.

– Так ведь будешь синий, посинеешь… – отвечает робко Коля. – Но до чего я, брат, рад, что плавать научился… Спасибо тебе, Вася…