Жернова времени

Но уточнять не потребовалось. Обрушивая стены изб, на простор выползали прятавшиеся там до поры до времени машины.

Танк образца 35-го года с орудием 45 мм и бензиновым авиационным двигателем, экипаж три человека.

– Не сбрехали разведчики, ровно десять, – выругался Валера.

– Ну что, мужики, повоюем! – Казалось, что такое несоответствие в расстановке сил только радует нашего командира. Его облик преобразился. Глаза парня радостно блестели, а с языка сыпались шуточки-прибауточки. Это был настоящий воин. Я мимоходом удивился, почему он сразу не пошёл в военное училище, а стал учителем?

– Девять Т-2 и один Т-4[6 - Т-4 – средний танк.], – уточнил расклад механик- водитель.

– Да хоть двадцать, Жора, бронебойный!

И началась танковая дуэль. Серёга вертелся словно уж. В голове стало как-то легко и свободно. Я лично убедился, каким становится человек в моменты длительного нахождения на границе между жизнью и смертью.

Моя душа, как это бывало не раз в прошлом, покинула свою телесную оболочку и, воспарив над полем боя, наблюдала за деяниями смертных. Увидев двигавшиеся навстречу немецкие танки, пехота залегла, затем стала пятиться к траншеям. Немецкие танки, не нарушая строя, неторопливо двигались навстречу нашим трём машинам. В медлительной уверенности чувствовалась спесь и показное превосходство. Наверное, точно так же, много веков назад, по льду Чудского озера шли закованные в латы немецкие рыцари.

Время от времени машины приостанавливались, и тогда из стволов вырывались языки пламени. Идущая впереди «бэтэшек» «тридцатьчетвёрка» практически весь удар приняла на себя. Вокруг неё огненным плугом вспахивали землю разрывы немецких снарядов. И было чудом, что она ещё не попала под этот страшный лемех и продолжала катиться вперёд.

– Жора, бронебойный! – вернул меня в башню отчаянный крик командира.

И началась работа!

– Командир, горит, сволочь! – пересилил рёв двигателя радостный вопль Серёги.

Пороховые газы, скопившиеся в танке, не давали дышать. Я чувствовал, что угораю. Но руки продолжали выполнять привычное дело. И вот наступил момент, когда перед глазами всё поплыло.

«Ты не бойся, я за тебя молюсь», – раздался до боли знакомый голос. Я вглядывался в черты родного лица и с тоскою думал, что судьба и время разлучили нас навсегда. «А кто помолится за этих парней? – спросил я грустно. – Почему ты ко мне продолжаешь приходить, ведь нашей встрече уже не бывать?» «Разлуки нет, пока мы помним друг о друге, – улыбнулась Луиза. – Кто знает, что нас ждёт впереди?» «Я даже не уверен, выйду ли я живым из этого боя или нет. А ты говоришь о будущем». «Я не дам тебе погибнуть», – уверенно произнесла девушка. «Но ведь мой командир станет Героем Советского Союза посмертно. И это факт. А танк такая штука, где погибают все вместе, а героя дают командиру». «Не торопи судьбу, любимый, верь мне», – откуда-то издалека прозвучал голос Луизы.

Я дёрнулся и открыл глаза. Вокруг всё лязгало и грохотало.

– Ты брось это, Жора, нам только твоих обмороков не хватало! – послышался радостный голос Кретова. – Я люк открыл, сейчас полегче будет. Бронебойный!

Впереди красивыми пионерскими кострами горели два лёгких Т-2. «Неужели это мы», – мимоходом удивился я.

– Вы что, решили весь бой за мной отсидеться?! – зло кричал в микрофон Сашка совсем прижавшимся к нам «бэтэшкам». – Под трибунал отдам! А ну-ка веером!

Едва следовавший слева от нас танк выполз на оперативный простор, как был подбит. Резво крутнувшись на месте, он выпустил чёрный столб дыма и встал.

– Чёрт, Малютина подожгли! – выругался Серёга.

– Короткую! – закричал Сашка. – За маму! – добавил он, когда вспыхнул ещё один немец.

Перед нами горело уже четыре танка. Три из них подбили мы. Остались шестеро против двоих.

– Серёга, выходи на «Четвёрку»[7 - Танк Т-4.], а то он нас всех пожжёт! – скомандовал Кретов.

– Понял, командир! Вон он, сука!

– Вижу! Бронебойный!

– Есть бронебойный!

– Короткая!

Раздался выстрел и торжествующий крик механика:

– Разули, командир! А теперь обуй его ещё одним по самые … !

– Жорка!

– Есть Жорка!

– Выстрел!

– Откат нормальный!

– Ну, ты ас, командир, под самый срез! Горит!

Заработал пулемёт стрелка-радиста. Чёрные фигуры немецких танкистов, переламываясь, падали с брони под гусеницы чадящей жирным шлейфом копоти машины.

– Во, и Валерка проснулся! – радостно засмеялся механик.

Видя, что наш танк, несмотря на все их усилия, продолжает оставаться неуязвимым, немцы неуверенно приостановились. И сейчас же за это поплатились. Сделав небольшую остановку, мы с ходу влепили крайнему танку бронебойным. Раздался взрыв, и башня, словно игрушечная, сделав несколько оборотов, улетела в сторону.

– Удачно! – вновь похвалил командира Сергей и, отжав рычаг фрикциона, направил танк вдоль передовой.

– Хороший день! – порадовался и я. – Командир, давай для ровного счёта.

– Как скажешь, бронебойный! Короткую! – сверкнул зубами на чёрном от копоти лице Сашка.

Несмотря на то что были открыты люки и у механика- водителя, и у командира, дышать было нечем. Я открыл свой люк и выглянул наружу.

– Жора, не лезь на рожон! – предостерёг меня политрук.

– Один глоток воздуха, командир, а то опять отрублюсь, – попросил я.

Я был недалёк от истины. Во время боя заряжающие частенько угорали от выбросов пороховых газов и теряли сознание.

На поле перед селом горели немецкие танки. Три оставшихся целыми танка, огрызаясь, словно побитые псы, пятились назад, под защиту строений. Наша пехота с криками «ура!» устремилась к сельской околице. Я прозевал момент вспышки и лишь по мощному удару, сотрясшему «тридцатьчетвёрку», понял, что нас подбили. Взвыв мотором, танк крутнулся на месте и беспомощно замер.

– Эх, невезуха! – с досадой крикнул Кретов, выбираясь наружу. – Ещё бы чуть-чуть, и мы бы их всех покарали.

– «Гуска», командир, надо трак менять, – высунулся из своего люка Серёга. – А так вроде бы порядок.

Вы пробовали заниматься ремонтом гусеницы? Тяжело? А представляете, как это можно делать под обстрелом? Вот и я говорю.

Я и Кретов остались в танке и продолжали вести огонь. Благо боезапаса ещё хватало. А ребята, вооружившись ломом и кувалдой, отправились заниматься гусеницей. Мы решили поддержать пехоту и били осколочо-фугасными. А я в который раз на собственной шкуре убеждался, что война – это не красивая кавалерийская атака, а тяжёлая изнурительная работа.

Командир вёл беглый огонь, а я еле успевал подавать снаряды.