Золото острова Аскольд

– Наконец-то, – улыбнулась та. – Я уже совсем плутаю в сомнениях, удастся ли мне попробовать отбивную горячей.

– Удастся моя несравненная Эммануэль Милосская, – заверил он её. – И даже позволю себе заметить, что всё это вы запьёте прекрасным вином из крымских виноградников.

– Вы перестали быть букой, милый ротмистр, и стали настоящим кавалером, – заметила произошедшие в нём перемены итальянка. – Но, готова с вами поспорять, что вино из солнечной Италия гораздо лучше.

– Да нет же! Может быть, кто-то и заключил бы пари, а я не стану, – поднял вверх руки ротмистр. – Конечно же, в Италии солнце совершенно другое.

– Хитрец, – погрозила пальчиком Эммануэль. – Вы есть меня обманывать за многоличием русский язык. Больше всего меня умилять ваш извечный ответ – «да, нет». После него я вообще ничего не понимать.

Ответить на её высказывание ротмистр не успел.

Глава 5.

24 марта 1652 года. Ачанский городок

– К оружию, браты! – истошный крик полуодетого растрёпанного мужика поднял на ноги мирно посапывающих под овчинными тулупами и в спальных мешках людей.

Алёшка Иванов, сын есаула из служилых казаков Иванова Андрейки, выскочил в холод выстывающей от предрассветного мороза избы, и запрыгал на одной ноге. Ссохшийся за ночь у огня сапог не желал натягиваться на портянку.

– Не скачи кочетом, на босу ногу вдевай! – крикнул ему вислоусый казак Евсей. – Не вымёрзнешь поди! Щас все упаримси!

«А и правда, – мандражируя в горячечном угаре от предстоящей драки, подумал Алёшка. – Щас не замёрзнешь».

Схватив нагольный полушубок и саблю, он метнулся к двери.

– Пищалю возьми! – остановил его голос казака.

– Ватажников срубали нехристи! – услышал Алёшка чей-то голос, вывалившись за приступок.

Рой стрел из-за частокола заставил его нырнуть за угол избы, и вспомнить, что бронь осталась на полатях.

– К засадам, к засадам! – услышал он крик своего отца и кувырком перекинулся под забор.

– Батя твойный тревогу поднял, – задышал ему в ухо вездесущий Евсей. – Десятник Голощёп с Панасом Соколом за водой с утра сподобился. А тута богдойцы нагрянули. И Голощёпа, и Панаса срубали вчистую. Ни один до изгороди не добёг.

Алёшка осторожно выглянул в узкую бойницу и тут же выставил пищаль. Выстрелил не целясь. Целится-то было и незачем, пали, не промахнёшься. К изгороди подкатывала сплошная стена осаждающих. Сильная отдача в плечо привела разум к холодной оценки событий. Мандраж закончился.

– Пали, робяты! – раздался зычный голос Ерофея Павловича. – Не боись, сдюжим!

Но уже и без его команды, приникнув к бойницам, палил по нехристям ватажный люд. Много их пришло, слишком много. И пёрли они на пищали, словно бессмертные. А отступать ватажникам было некуда. Совсем одни на тысячи километров вокруг были казаки на берегу Амура-реки.

«Вот и жалкуй теперь, что не успели прошлой осенью толком крепостные стены обустроить. Поленились мужики, да и морозы ударили. Только-то сил и стало, что стены трёхметровые из лиственничных стволов вокруг изб ночлежных в землю вбить да скрепить их кое-как», – думал Хабаров, глядя на то, как под давлением толпы раскачивается изгородь.

И ещё думал: правильно, что походную часовню со струга «Спасского» перенесли в крепостицу. Ужо помолются казаки Спасу и Пречистой Владычице нашей Богородице и угоднику Христову Николе Чудотворцу, ибо живот свой сложить предстоит служивым людям и вольным казакам за веру крещёную.

Но нет, выдержали стены, не порушились на защитников, а со всех сторон послышались крики:

– Постоим, браты за дом Спаса и Пречистые и Николы Чудотворца!

– Порадеем, казаки, Государю нашему Алексею Михайловичу и живыми богдойским людям не дадимся!

И выстояли побратимы первый натиск богдойцев некрещёных с именем Господа на устах.

– От дальнего намёта рубят поганые загородь, Ярохфей! – доложился есаул Иванов.

– Бери своих казачков, и к порубу, – приказал Хабаров, но на мгновенье задумавшись, воскликнул. – Погодь!

Хабаров молчал, а Андрейка нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

– Нет, Андрейка, не треба твоих казаков, нехай рублют нехристи. А супротив поруба мы поставим большую пушку. Клич пушкарей! Раз пищали их не пужают, нехай пушчонку спробуют.

– Ото дело затеял Ярохвей Павлов, – разгадав задумку атамана, довольно ухмыльнулся есаул. – Зараз всех скопом туточки и похороним.

Со стороны Адзи-хурень (гора в районе Нижнетамбовское – Халбы) натянуло низкие облака. Выглянувшее было солнце, спряталось за их неприветливой хмуростью. Утро захмарилось пасмурной поволокой. Дополнили неприветливый пейзаж пороховые выхлопы из пищальных стволов. Дым стоял сплошной стеной вдоль всей загороди.

Глядя на тучи, Алёшка вспомнил сказку, которую ему рассказала Айсинь.

«Случилось такое в те времена, когда моя бабушка была маленькой девочкой, – говорила она. – Жил на Хульсане молодой охотник. Смелым и удачливым был. Никогда не было случая, чтобы он без добычи возвращался из тайги. Уважали охотника люди. Не раз в голодные годы спасал он их от смерти. Также жил в стойбище шаман. Старый был шаман жадный. За камлание забирал он большую часть добычи. Но всё равно несли ему охотники подарки, лишь бы добрыми были его духи. Лишь бы выгоняли на охотника зверя да заманивали в снасти рыбу.

Чаще всех бывал в жилище у шамана молодой охотник. Но не только потому, что был удачливее всех и приносил старику богатые дары. У шамана росла красавица дочь. И не жалко было охотнику дорогих подарков. Лишь бы ещё раз хоть краешком глаза увидеть красавицу Адзи. Так звали дочь шамана. Полюбилась она молодому охотнику. И девушка полюбила юношу. Всем сердцем полюбила. Но другие были планы у шамана. Он хотел продать её в жёны своему старому другу шаману в дальнее стойбище. Не захотели влюблённые подчиняться воле старика, и выкрал молодой охотник красавицу Адзи. Увёл он её далеко в горы. Построили они там жилище и стали жить в любви и согласии.

Но не находил себе места старый шаман. Никак не мог простить он вероломства собственной дочери и молодого охотника. Решил он найти и сжить со света своего обидчика. А этот шаман был чёрным шаманом и знался со злыми духами. Указали они путь к жилищу охотника. Пришёл шаман к жилищу молодой семьи. Злые духи помогли ему принять облик огромного бурого медведя.

Не испугался молодой охотник дикого зверя. Смело вышел он навстречу медведю, и натянул охотничий лук. Но узнала красавица Адзи по знакомой походке в диком звере своего отца. И взглядом отвела от него смертоносное жало стрелы. Набросился медведь на молодого охотника. Но не поддался страху охотник и вынул из-за пояса нож. Смело бросился он навстречу судьбе.

Не выдержало сердце бедной девушки. Поняла она, что стали непримиримыми врагами отец её и муж её. Из-за неё стали. Дочерью шамана была Адзи. Колдовать умела . Не могла она допустить смерти родных ей людей.

С помощью добрых духов, которые любили приветливую девушку, остановила она момент смертоубийства. Остановила время. И превратились все в скалы. И остались стоять в горах скала-медведь, скала-охотник, скала-Адзи. Никто не приходил больше в эти места. Ни зверь, ни охотник. Нехорошим стало это место. Только злые духи прилетали сюда вершить свои тёмные дела. Чёрными тучами закрывали они Адзи-хурень. А на землю мутным дождём падали горькие слёзы по судьбам загубленных ими людей. Все знают, если над горой тучи – жди беды!».

«Вот и накликали тучи беду, – суеверно перекрестился Алёшка. – Отобьёмся ли, увижу ли я Айсинь?».

Меж тем туземцы прорубили в заборе приличную брешь и сунулись внутрь. Оглушительно рявкнула большая пушка. Урон среди богдойцев оказался такой, что по спине юноши поползли мурашки. Орудие стреляло практически в упор. Там где мгновение назад наседала орущая толпа, под рассеивающимся дымом валялись кровавые ошмётки от некогда бывших людей.

Из-за загороди раздался вой ужаса. Враги оцепенели.

– Пушку к пролому! – заорал Хабаров. – Заряжай!

В упор били пушкари по богдойскому воинству. По приказу Ерофея Хабарова были открыты ворота, и на прямую наводку выкатили малые пушчонки. После третьего залпа воющая орда покатила к лесу.

– Бей! – взмахнул саблей атаман и устремился во след отступающим.

– Бей! – подхватили его клич ватажники.

– Бей! – кричал вместе со всеми Алёшка. Его ноги стали невесомыми, он вырвался вперёд. Взмахнув саблей, парень развалил на две половины чью-то улепётывающую спину. Нагнал следующую и отвёл руку для удара. Неожиданно убегавший остановился и повернулся к Алёшке. В молодом безбородом лице было столько ужаса, что юноша готов был остановить смертельный полёт своего клинка. Но рука, подчиняясь инстинктам многолетней выучки, всё доделала сама.

Только после этого Алёшка остановился.

«Что это я? – отдыхиваясь после стремительного бега, подумал он, глядя на разваленную грудь молодого богдойца. – Зачем я их, они ведь бегут?