Солнца на полнеба

– Закрыли тему, – прервал я перебранку. – До конца недели мне… В пятницу после работы говорим, в понедельник – заявления на увольнение от желающих.

– Зарплата-то там какая? – спросил Сергей.

– Ну ты красавец, Серый. Сколько заработаешь, – ответил Лавр. – Никаких ограничений.

– Год минимум без зарплаты, – поправил я. – Это в лучшем…

– Я пас, у меня кредит, – ответил Серёга.

– Твоё дело, – сказал я и ухмыльнулся в сторону Лавра. – Всё, что сказал, в нерабочее время. Остальное обсу?дите в обед или вечерком за пивом.

Я вернулся к себе и подчёркнуто медленно закрыл дверь. Сел в кресло и стал с интересом наблюдать за жизнью, возникшей в аквариуме. Само собою, что люди молодые и прогрессивные рефлексировали через мессенджеры. Этих было не уловить. Остальные же начали циркулировать. Маслин попался на мой взгляд, как окунь на блесну: дёрнулся, застыл на месте и пошёл на сближение.

– Ну ты красавчик, – сказал он прямо с порога, влюблённо поблёскивая глазами.

– Да? – спросил я, растягивая первую букву.

– Теперь все в деле, – добавил он и нахмурился.

Конечно же, он чувствовал мой сарказм – не мог не чувствовать. Я сидел перед ним с руками, сцепленными на затылке, и смотрел в глаза, с трудом сдерживая улыбку.

– Что не так? – спросил парень, утратив хрупкий душевный покой.

– В деле, значит? Все? – я позволил себе рассмеяться.

– Так чё не так-то? – начал закипать Лаврентий.

– В каком деле, Маслин? – я подался вперёд и накатился грудью на стол. – Здесь, – ткнул пальцем я в сторону аквариума, – нет ни одного, способного на дело. Вы все умеете только реагировать. Знаешь разницу между «делать» и «реагировать»?

– Ты что хочешь сказать?

– Я хочу сказать, что задание моё выполнят все. Потому что это реакция. А заявление не напишет никто.

– Почему это?

– Потому что я не стану ни заставлять, ни… Вам не на что будет реагировать, я не дам вам ни малейшего… – уже почти кричал я. – Вы не-спо-соб-ны…

– Посмотрим, – буркнул Лавр и развернулся к двери.

– Ага, посмотри, посмотри, – елейным голосом поставил точку я. – И сразу… письмо мне напиши. Послать бы вас всех к Елене-матери. Иди работать, – рявкнул я и сам себе удивился.

Маслин ушёл, а я сидел и старался до конца прочувствовать новое для себя ощущение. Не успела дверь остыть от одного, как её уже тянул на себя другой мой коллега – начальник из дружественного управления Серёга Лажальников.

– Нама, пошли. Изя зовёт. Планёрку хочет, – произнёс Серёга.

Грушевидное лицо коллеги улыбкой прикрывало сарказм и было похоже на сдобный пирожок с кислой начинкой.

– Изя? При чём здесь?.. Не у Арта? – удивился я.

Сергей сделал двойной дрыг бровями, и его щёки наползли на уши.

– Полнолуние, шефа к людям тянет, – ответил он.

– Обломится. После общения с мамой ни капли крови.

– Чего так?

– Внуков хочет.

– Понимаемо, – ответил Сергей и вернул лицо в обычные границы. – Пошли, пошли, – поторопил он. – Изя – это непредсказуемо.

Что верно, то верно. У Ивана Захаровича планёрки происходили всегда спонтанно, эпохально и блистательно. Отчасти потому, что без особого повода он их не собирал, а уж если организовывал, то только в часы вдохновения.

Изя был Шеф, он же Босс. В целом по укладу и по структуре компания наша мало чем отличалась от других фармацевтических глыб. Где-то сверху жили Солнцеликие. То был иной мир, нам недоступный. Чуть ниже устроились боссы. Этих уже можно было потрогать за руку, но сопровождать рассудком полёт их мыслей – тоже непросто. Они – полубоги: вне реальности, но с воспоминаниями о её существовании. Ниже, под боссами, балансировали замы – чаще яростные личности, но сложные люди.

Как я уже говорил, в нашей прогрессивной дирекции роль босса исполнял Изя. Если по версии матушки и батюшки – Иван Захарович Яковлев. Плотный, как орех, дядька лет эдак за шестьдесят. Крайне боевой, с ломоносовским лбом и купеческой бородой. Ходили слухи, что директорство у нас служило ширмой для его тайных дел, но если кто и знал о реалиях, то помалкивал. Отношение к Изе было тёплое и уважительное. Головы он сносил махом, но ласково. С отеческой любовью. В последний год с ним происходило что-то непонятное. Мы связывали это с появлением в соседнем кабинете персоны по фамилии Броздов. То был высокий, мосластый мужик с хмурым и морщинистым лицом. Впрочем, о нём я расскажу чуть позже.

Роль зама у Изи выполнял Арт, он же Заг. Полностью – Артемий Никифорович Загонов, престарелый и круглый, как шар, энтузиаст. Персона внутренне сложная. Как зам, он демонстрировал необычную, но очень эффективную технику управления. Заг забил на планирование, делегирование и прочую абстракцию и всецело отдал себя служению. Подчинённые его не любили, но побаивались. Он знал это, но нашёл самоуспокоение во фразе «сильных и умных никогда не любят». Сильным он точно не был. Про ум судить не могу: его образ мыслей существенно отличался от моего.

Планёрки у нас проходили по вторникам в кабинете Зага. Сегодняшнее отклонение от традиций сулило нечто. С финалом размером в полугодовую занятость всей дирекции.

Сергей дождался, пока я соберу «типа нужные» бумаги, и мы сквозь притихший отдел вышли в коридор. Кабинет Изи был этажом выше, так что было время обсудить предстоящее сборище.

Куплет второй

Планёрка

Лучшие сыны дирекции стягивались в приёмную. Впрочем, может и не лучшие, но точно самые высокооплачиваемые. В помещении царила нервозная расслабленность. Те, кто пришёл пораньше, уже заняли маленький диванчик в углу и стул у стола секретарши. Остальные перемещались, здоровались, сторонились. Иногда слышался вопрос: «А почему у Изи?» Ответом в лучшем случае был многоговорящий взгляд. Для особо уважаемых – пожимание плечами.

С опозданием минут в десять явился Заг. Подчёркнуто энергично стукнул в дверь, повернул ручку и сунул голову в щель: «Можно?» Послышалось мужское: «Да подождите вы» и тут же женское: «Пускай заходят. Чего ты?» Заг вошёл, дверь оставил открытой для остальных.

Что по мне, так заходить к шефу уже возглавленным всегда проще. Правда, когда народу много, то последнему стула может и не хватить. А уж поскольку в очереди за влиянием я обычно самый крайний – вхожу с заранее прихваченным из приёмной. Секретарша шефа Алёна, полненькая и милая девушка, специально для меня разжилась где-то облегчённым стульчиком, состоящим из металлических трубок и мягкой сидушки. Забросив его за плечо, я вошёл в кабинет и разместился там у дальнего края: между презентационным экраном и книжным шкафом. То есть прямо возле двери, ведущей в смежный кабинет. С некоторых пор за этой дверью обитал самый загадочный персонаж нашей дирекции. Тот самый господин Броздов, упоминаемый чуть выше. Жутковатый тип, которого я встречал крайне редко и почти всегда на презентациях моего проекта.

Солнце светило во все окна, народ рассаживался, шефа за их спинами видно не было. В кабинете было душно. Босс никогда не был поклонником кондиционеров, и если зимой это воспринималось нормально, то сейчас всё было иначе – за окном весна дурила. Впрочем, я об этом уже писал.

Когда суета стихла, взгляду моему открылась картина, на которой Изя был занят беседой с дамой, мне неизвестной. Худощавая женщина возрастом далеко за сорок, одетая в деловой костюм и розовую сорочку, вольготно расположилась в кресле, стоящем рядом с начальственным столом. На нас ни она, ни шеф никакого внимания не обращали. Женщина разговаривала в полный голос, а тема при том была достаточно личной.

– Брось, Иван Захарьевич, – говорила она бархатным голосом с хрипотцой, применяя в обращении отчество как уважительное украшение. – Если бы я хотела мужа, то уже имела бы. И вполне качественного.

– Марина, ты вукавишь, – отвечал Изя, вращая ручку на поверхности стола.

У шефа был необычный речевой дефект: время от времени он терял букву «л» или подменял её чем-то похожим. Порою же произносил слова отчётливо и верно.

– С чего бы мне? – отвечала ему Марина.

– Качественные в нашем возрасте уже давно разобраны. Уж извини, что я твой юный возраст к моему приравняв.

– Я тебя умоляю. Юный возраст… – равнодушно отмахнулась та. – Мужики в нашем мире – это добыча. Из-под семейного пресса вас голыми руками брать можно. Ну, при наличии ума, конечно.