Дневник священника. Мысли и записки

Но нам было невозможно представить, что стукач есть и среди нас… Кто он?

Поздний вечер, после отбоя. Мы невесело лежим в кроватях. В последнее время мы перестали собираться вместе и праздновать, стараемся не откровенничать, потому что Инспектор знает даже то, о чем мы говорили.

Вдруг Андрей садится на кровать:

– Я вычислю эту с… Давайте, братья, мыслить логично.

И Андрей начинает вслух:

– Это Володя!.. Хотя нет. Он в армии служил и не такой, как вы, маменькины сынки.

– Может, Мариан?..

Мариан единственный из нас спит и в эту минуту громко храпит.

– Нет, у него ума не хватит стучать.

– Может, Д.?

Д. (сейчас известный в Петербурге игумен) со своей кровати, обидчиво:

– А может, это ты сам?..

Андрей:

– Ладно, с тобой разберемся позже. Может, это Леша?

Алексей (сейчас священник в Петербурге), крупный, красивый парень, отличающийся некоторой нервной неуравновешенностью, вскакивает:

– Да ты че! Я тебе сейчас врежу!

– Ладно, ладно, пошутил. Это не Леша. У него тоже мозгов для этого маловато.

Успокоившийся было Алексей опять вскакивает:

– Ну, все!..

Через несколько минут, когда потасовка прекратилась и ребята, отмутузив друг друга подушками, успокоились, расследование продолжается.

– Может, это Костя? – Речь идет обо мне.

Андрей загибает пальцы и перечисляет аргументы «за»:

– Не дурак, не очень сближается с коллективом, недавно снизили поведение, может, хочет выслужиться и поэтому стучит?

Так разобрали всех. Вдруг открывается дверь и на пороге – помощник Инспектора с фонариком:

– Быстро спать!

Он светит на каждую кровать и смотрит, все ли на месте. (Не ночевать в Семинарии – преступление, карающееся немедленным исключением. Поймать такого человека – удачная добыча для помощника Инспектора.)

Все на месте, и помощник, еще раз грозно наказав, чтобы мы молчали, уходит.

Проходит несколько минут. Сна нет. Я решаюсь прогуляться до туалета – благо это целое путешествие. До туалета метров 100, он находится в конце длинного коридора рекреации. Лампы в рекреации потушены, горит одна из десяти, так что я то ныряю в длинную темноту, то вхожу в полосу света.

Возвращаюсь из туалета назад и встречаю помощника Инспектора. Он обошел все комнаты в общежитии и возвращался в свою каморку – так мы называли его маленький кабинет.

Помощник Инспектора оглядел меня строго, но ничего не сказал: ходить в туалет после отбоя не приветствовалось, но и не запрещалось. J

И тут я, поравнявшись с ним, заговорил:

– Простите, могу я выяснить один вопрос по поводу снижения мне оценки за поведение?

Здесь на минуту отступлю и сообщу некоторые сведения, которые помогут вам лучше ориентироваться в нашей семинарской ситуации.

Едва ли не самым важным, а скорее всего самым, в Семинарии и Академии является поведение студента. Если ты плохо учишься, даже на тройки, тебя могут терпеть, но терпеть тебя никто не будет, если ты нарушаешь дисциплину.

При поступлении у тебя по умолчанию за поведение стоит пятерка. Каждое нарушение снижает эту оценку на балл. Опоздал на богослужение – минус один балл. Проспал молитву – минус балл. Много, очень много нарушений, за которые тебе снижают поведение. Твоя пятерка по поведению превращается в четверку, потом в тройку. Потом, если ты еще раз попадался на нарушении, могли смилостивиться и снизить еще на полбалла, дав шанс продолжать учебу, а могли снизить до двойки. Двойка по поведению означала исключение из Семинарии и Академии за «несоответствие духу Духовных школ», как формулировалось в приказах об отчислении.

Были «страшные» проступки, за которые исключали немедленно. За драку, за то, что тебя поймали нетрезвым, за неявку в общежитие к отбою, за пропуск занятий, за отказ подчиниться требованию помощника Инспектора, за пропуск богослужений и др.

Каждый месяц вывешивались длинные списки семинаристов и студентов Академии, которым за что-то снизили балл по поведению. Многих исключали. На нашем курсе Семинарии было 35 поступивших. В конце учебного года осталось 24. Треть была отчислена.

Начальствовал над дисциплиной Инспектор. Ему подчинялись помощники Инспектора, которых было несколько человек, и они, меняясь, постоянно дежурили и следили за поведением семинаристов.

Были среди помощников Инспектора добрые и порядочные люди. Но встречались странные и жестокие типы.

И вот я останавливаюсь поговорить с помощником Инспектора. Я пытаюсь разобраться, за что мне снизили балл по поведению. А моя вина была в следующем. Я на несколько минут опоздал на очередное богослужение (все семинаристы и студенты Академии поделены на группы – они называются череды – и несут попеременно службу в академическом храме). В начале богослужения присутствующих проверяют по списку и ставят отсутствующим «нб». Мне было поставлено «нб», но, когда я появился на службе и объяснил ситуацию, мое объяснение записали на обороте листочка, на котором отмечали присутствующих и отсутствующих. В качестве епитимьи уставщик (священник, отвечающий за порядок богослужения) предписал мне еще и завтра, с другой группой, посетить богослужение. Я помолился сегодня во искупление своего опоздания, пришел на службу на следующий день и думал, что инцидент на этом исчерпан. Однако на воспитательском совещании (оно снижает баллы по поведению) никто не посмотрел на оборот листочка с моими объяснениями; всем, у кого стояло «нб», автоматически снизили поведение на балл.

Помощник меня выслушал. Задал несколько уточняющих вопросов, записал в блокнот.

Во время нашего разговора мимо прошел наш правдолюбец Андрей. Увидев меня, разговаривающего с помощником, он сделал кое-какие выводы, замедлил шаг и, поравнявшись с нами, выразительно хмыкнул.

Когда через две минуты Андрей возвращался, мы все еще с помощником Инспектора разговаривали.

Когда я зашел в комнату, там стояла звенящая тишина. Андрей уже рассказал о своем открытии. Я, по его словам, как потом мне передавали его рассказ, побежал сразу же докладывать помощнику о расследовании, которое было предпринято в комнате.

Я прошел к своей кровати и лег. Все лежали и сосредоточенно сопели. Вдруг Андрей вскочил и, задрожав всем телом, схватил подушку:

– Бей гада!

Я его оттолкнул. Никто за Андреем не последовал, и он, что-то поворчав, через некоторое время заснул.

Наши с ним отношения испортились вконец. Андрей не разговаривал со мною, не реагировал на мои слова, объявил самый натуральный бойкот. Моя вина для него была совершенно очевидна. Другие ребята не придали его рассказу никакого значения, хотя все-таки со мной были осторожны.

Прошла неделя или чуть больше. Наступил вечер Прощеного воскресенья накануне Великого поста. В храме была умилительная служба. Андрей на службу не пошел принципиально. Он был готов, чтобы его обнаружили в комнате, готов был на снижение поведения, но «идти лицемерить» он отказался. Мотивировал Андрей это тем, что все будут целоваться: ненавистная инспекция, стукачи с «нормальными пацанами». Он «в этом шоу» участвовать не хотел. Господь смилостивился над Андреем, и его в комнате не обнаружили. Вообще в тот вечер почему-то по комнатам не ходили (а так все время проверяли – на службе ли мы). Может быть, Инспекция решила хоть в вечер Прощеного воскресенья побыть доброй?..

И вот богослужение закончилось. Мы нацеловались друг с другом, простили все обиды, примирились. Дышалось легко. Из храма мы пошли на ужин, а потом поднимаемся в свои комнаты. Захожу. Подогнув под себя ноги, на кровати сидит Андрей и читает книжку.