Катя тоже встает с кровати, одевается и двигается на
кухню.
– Катенька! Господи, я все никак не могу привыкнуть, что ты тут, что ты рядом со мной, – мама обнимает дочку и
усаживает за стол, – сейчас, сейчас кофе тебе сделаю. Кофе
будешь? Или лучше чай?
– А есть мята? Я бы чай. С мятой. Как в детстве.
– Спрашиваешь! Сделаем, конечно! Как спалось?
Катя хочет ответить, что как в детстве. Безмятежно.
Но не решается.
– Очень хорошо. Будто и не было этих десяти лет.
– Да… Будто и не было… – мама грустно кивает. –
Знала бы ты, как мне без тебя было тяжело. Как я скучала.
Катя не знает. Но думает, что не так уж и сильно, раз
ни разу даже не приехала в город. Хотя, понять деревенских
жителей ей с каждым годом все труднее. И, возможно, это
еще в ней говорит детская обида, отголоски прошлого. Может быть, и правда мама сильно скучала. Просто не могла
приехать.
Как ни странно, блинчики оказались безвкусными.
Даже мятный чай показался каким-то пресным. Жевали в
основном молча. Настя быстро перекусила и, извинившись, убежала в комнату. Роман Романович периодически нырял
в свой телефон. Леночка отстраненно рассматривала деревья за окном, полностью уйдя в свои мысли.
– Я хочу на могилу к отцу сходить, – Катя нарушила
тишину. На нее поднялись удивленные глаза. Секунду внимательно рассматривали, а затем опустились, как ни в чем
не бывало.
– Хорошо, – мама кивнула, – да, это хорошо. Думаю, ты знаешь, где он лежит.
Конечно, Катя знала. Она быстро собралась, даже не
накрасившись, и вышла из дома. Конечно, знала. Отец лежал на храмовом дворе, за Алтарем. Там были похоронены
два предыдущих настоятеля, один еще до революции, второй в тридцать шестом. После этого храм пустовал. И вот, после долгого перерыва, земля при храме приняла нового
настоятеля.
Суббота, утро, служба начнется только вечером, на
территории храма пусто, хотя внутри горит свет. Скорее
всего, сидят бабушки – уже новые бабушки, тетя Шура, наверно, уже умерла. Записывают за здравие и упокой, прода-ют свечки единичным захожанам. Но даже если там нет никого знакомого, в храм заходить не хочется. Слишком много
воспоминаний. Достаточно будет отца. Катя обходит храм –
вокруг растут цветы, огромные красивые клумбы, ухожен-ные, различные садовые игрушки – вот гномик улыбается
беззубым ртом, а вот ежик машет мастерком. Или тяпкой –
непонятно. Это же садовый ежик. К цветам и игрушкам явно
приложила руку мама. Катя узнает ее стиль. А вот за цветами и игрушками могилы. Три вместо привычных двух, как и
предполагала Катя. Отцу поставили обычный деревянный
крест, даже фотографии еще нет. Только имя и годы жизни.
Вокруг свежей могилы лежат букеты цветов, пластмассовые
венки: «От любящей семьи», «Дорогому нашим сердцам ба-тюшке от прихожан». Индивидуальный венок от архиерея
(так и написано: «Отцу Роману от Владыки»). Господи, как
же это пошло.
Рядом с могилой стоит стульчик, видно, прихожанки
поставили, чтобы совместить приятное с полезным. И с ба-тюшкой попрощаться, и на ногах не стоять. Катя присажи-вается рядом, берет одну розочку и задумчиво крутит ее в
руках.
– Ну вот… Вот я и пришла… – Катя не смотрит на
могилу. На крест. Она смотрит куда-то в сторону города. В
сторону железной дороги. – Ты знаешь, прошло же целых
десять лет. И вот когда я… Когда я услышала от Лены, что