Два брата

– Опять умные разговоры ведете! – произнесла она, чуть-чуть скашивая губы и улыбаясь насмешливо глазами.

– Ах, не мешай, Нина.

– Как вам не надоест, господа?.. Игнатий Захарович, я не прошу вас о сестрах, но пожалейте хоть Нюту… Вы бедняжку совсем замучаете… право…

Горлицын серьезно взглянул на молодую женщину. Обе сестры взглянули на Николая, как бы прося извинения, что у них такая старшая сестра.

– Я сегодня слышала, как вы вразумляли ее насчет души… Это ужасно. Пощадите ее хоть до четвергов зимой… Бедная Нюточка все сидит за книгой и старается понять, что такое душа… Ведь теперь каникулы…

Молодой ученый начинал, видимо, злиться, а Нина Сергеевна, видимо, потешалась над ним от скуки. Он, впрочем, старался скрыть свое раздражение под спокойным тоном и медленно проговорил:

– Напрасно вы беспокоитесь за Анну Карловну. Для кого как… Что для одного скучно, то…

– Это в мой огород? Так ведь напрасно!.. – засмеялась она, открывая ряд прекрасных жемчужных зубов. – Вы хорошо знаете, кажется, что я отсталая. Это ведь давно решено и подписано! – прибавила она, значительно усмехаясь.

– Ты, Нина, вечно с твоими насмешками! – заметила Ольга.

– Они вот все не допускают меня в свою компанию, – весело заговорила Нина, обращаясь к Николаю, – и говорят, что я не умею вести умных разговоров. Хотите, попробуем?

– Попробуем.

– Впрочем, что же я?.. Вы тоже, верно, известный литератор или адвокат, или… словом, ученый человек?

– Я просто покамест праздношатающийся человек! – отвечал он.

– Николай Иванович написал недавно превосходную статью! – проговорила одна из сестер.

– Слышала, но не читала и – извините – не прочту. Значит, и вы мне не пара? – комично усмехнулась она. – Я ничем не занимаюсь, ничего не изучаю, разве только людей! – прибавила она, присаживаясь около Николая. – По совести предупреждаю вас!.. Давно вы приехали?

– С неделю.

– И не умерли еще с тоски?

– Нет! – рассмеялся Николай.

– А я так готова умереть. Гулять да гулять – это надоест.

Она вскинула на него глаза, обдавая его светом, и проговорила:

– Вы до осени?

– До осени.

– Умеете ездить верхом?

– Умею.

– И прекрасно. Мы будем ездить с вами, а то мне не с кем!

Она проговорила эти слова тем капризно-уверенным тоном, как будто и не сомневалась в согласии молодого человека.

– Да ведь я живу за двадцать верст…

– Приезжайте чаще к нам. Вы знаете Присухина?

– Слышал.

– Будете за обедом спорить с ним, а вечером будем кататься или играть в карты.

В это время Надежда Петровна кашлянула; Нина Сергеевна незаметно взглянула на мать, усмехнулась и проговорила:

– А, впрочем, как хотите. Я и одна люблю ездить… Ну, mesdames, кончили? – обратилась она к сестрам. – Пора и купаться идти.

Она поднялась с места.

Иван Андреевич подошел к сыну и спросил, не пора ли ехать домой.

– Поедем! – отвечал Николай.

– Как, уже и ехать? Что вы, Иван Андреевич! Разве вы не пообедаете с нами?

Старик извинился, что не может.

– Ну, так хоть Николая Ивановича не увозите… Дайте нам поближе познакомиться с молодым человеком. Знаете ли что: оставьте его погостить у нас несколько дней. Он познакомится с Алексеем Алексеевичем. Быть может, и не соскучится. Оставайтесь-ка, Николай Иванович. У нас, как видите, здесь всем полная свобода. Что хотите, то и делайте.

Николай колебался.

– Оставайтесь! – промолвила Нина. – Он остается, мама! – прибавила она.

Николай тотчас же согласился.

Отец обещал ему прислать платье и белье.

– Ты долго пробудешь?.. – спрашивал он у сына, который вышел его проводить.

– Нет, дня два-три, не более.

– Как знаешь! – промолвил старик, пожимая руку сына, и потом тихо шепнул, – ты будь, Коля, осторожней с Ниной Сергеевной. Она… она. Впрочем, ты сам поймешь, что это за женщина. Прощай, мой мальчик! «Какая она особа?.. Что хотел сказать отец?» – недоумевал Николай, возвращаясь в гостиную.

X

Только к обеду – у Смирновых обедали по-городскому, в пять часов, собираясь по звонку – в столовую вошел, несколько переваливаясь и потрясая брюшком, скромно склонив чуть-чуть набок голову, блондин, среднего роста, лет за сорок, круглый, гладкий и выхоленный, с мягким, белым, расплывчатым, широким лицом, сияющий лысиной и небольшими глазами, ровно глядевшими из-под широкого черепа. Все в нем дышало необыкновенным благообразием, начиная с лысины, окладистой светло-русой бороды, от которой несло благоуханием, и кончая пухлыми архиерейскими руками. В кем было что-то елейное, мягкое, располагающее.

Это был известный адвокат, наживший большое состояние, Алексей Алексеевич Присухин.

Только что он вошел в столовую, как тотчас же все – исключая Нины – обратились к Алексею Алексеевичу с вопросами: хорошо ли он работал, и не мешал ли ему шум? В почтительности, с которой все обращались к нему, легко было увидать, что Присухин пользуется у Смирновых большим почетом и особенным авторитетом.

Он успокоил всех своей мягкой улыбкой, прежде чем объяснил, что занятия его шли успешно и что ничто ему не мешало, и взглянул на нового гостя.