Вокруг света на «Коршуне»

– Конечно, скупой! – поддразнил Володя.

– Вот и вы, ваше благородие, говорите: скупой! А я не зря скупой. Дома-то у нас в деревне беднота… Надо что отцу с матерью привезти…

– Я шучу, Ворсунька! – проговорил Володя; слова вестового напомнили ему, что и он собирался послать денег матери. – Ты, брат, славный парень! – прибавил он и вышел из каюты.

– А вы что не на берегу, Ашанин? – удивился старший офицер, увидав в кают-компании Володю.

– Катер прозевал, Андрей Николаевич.

– Да ведь он только что отвалил… Могли бы успеть…

– То-то не знал, что катер отваливает. Позвольте, Андрей Николаевич, двойку.

– Сделайте одолжение.

– Очень вам благодарен.

– А то стакан чайку не выпьете ли со мною?.. Или торопитесь посмотреть людей, прадеды которых Кука съели[98 - Джемс Кук был убит гавайцами в феврале 1779 года из-за жестокости англичан; по их требованию островитяне вернули только части его тела. – Ред.]?

– Пожалуй, выпью…

– Вот и отлично… Эй, вестовой! Стакан!

Андрей Николаевич был большой любитель чая и пил собственный, большой запас которого был взят им из Петербурга. Он сам заваривал и как-то особенно настаивал чай и любил угощать им.

– Ну, что, каков чаек-то? – спросил он, когда Ашанин отпил несколько глотков.

– Ничего себе…

– Ничего себе! – с укором заметил Андрей Николаевич. – Это, батюшка, нектар, а не чай… Вы, значит, – извините, батенька, – толку не знаете в чае.

– Признаться, мало, Андрей Николаевич.

– То-то и видно… А вы вот внюхайтесь… Аромат-то каков… Эй, вестовой!

– Есть! – отозвался вбежавший вестовой.

– Скажи на вахте, чтобы приготовили двойку… Вижу, вам не ждется, Ашанин…

Через пять минут доложили, что двойка готова.

– Ну, погуляйте на здоровье… Может, и его величество гавайского короля Камеамеа IV увидите. Он не особенно чванный король и любит поиграть с капитанами китобойных судов на бильярде и выпить с ними бутылочку-другую… А послезавтра вы его увидите во дворце…

– Как так?

– Капитан будет представляться его величеству и, конечно, возьмет с собой всех желающих. Вы, разумеется, захотите посмотреть и дворец и королевскую чету.

– Еще бы!

– Прелюбопытно! Я представлялся королевской чете три года тому назад, когда был здесь на «Голубчике»… Король в шитом мундире, черномазая и очень недурненькая королева в модном платье, министры, – одним словом, все как следует; вот увидите… А подумаешь, давно ли эти короли ходили, в чем мать родила! – засмеялся Андрей Николаевич.

– Дядя мне рассказывал, что когда он в 1825 году был со своим шлюпом в Гонолулу, и полуголый король обедал у дяди, доложили, что какие-то две женщины подплыли к борту и непременно желают видеть капитана… Оказалось, что это была королева и ее фрейлина… Они настоятельно требовали и жестами и несколькими ломаными английскими словами, чтобы их пригласили к столу, и дядя был в затруднении, как быть с ее величеством… Но король разрешил недоразумение: он велел обеим дамам плыть назад, и они после протестов поплыли назад.

– Ну, теперь ничего подобного нет… Вы вот сообщите вашему почтенному дядюшке, какая разница между тем, что он видел в 1825 году, и что вы увидите в 1861[99 - Ошибка в дате. Король Камеамеа посетил корвет «Калевала» в 1862 году. – Ред.]… Ну, до свидания. Желаю весело провести время… На набережной есть хороший отель… Прежде его держал один француз…

II

Минут через двадцать маленькая двойка пристала к пристани, у которой толпилось несколько шлюпок с судов, и Володя ступил на набережную, довольно светлую, оживленную и шумную, против пристани, вблизи которой было несколько кабачков и где под зелеными навесами, освещенными цветными фонариками, темнокожие каначки в своих живописных ярких одеждах продавали овощи и фрукты.

На этом небольшом пространстве толпилось много народа, шел говор на разных языках и раздавался веселый, подчас пьяный смех. Тут были и темнокожие канаки и каначки – одетые, полуодетые и очень мало одетые, и матросы с купеческих кораблей в белых рубахах и штанах, особенно выделяющихся на этом пестром фоне канацких одежд. Канаки в этой толпе, как видно, менее заботились о полноте и красоте своих костюмов, но зато каначки положительно были интересны в своих легких, преимущественно ярких, тканях, надетых прямо на тело. Все они, и мужчины и женщины, отличались необыкновенно добродушными лицами, веселыми и оживленными, черты которых, довольно правильные, были гораздо красивее, чем у малайцев.

Глядя на этих симпатичных канаков, Володя невольно припомнил рассказы путешественников о том, как европейцы – и преимущественно моряки – познакомили этот кроткий народ с дурными сторонами цивилизации и, главное, с водкой, прежде неизвестной среди канаков, а теперь довольно-таки ими любимой. И мало ли чего еще дурного не принесли европейцы вместе с хорошим – со школами, с просвещением, с христианством. Прежде на благодатном острове, климат которого, благодаря его положению среди океана, один из лучших в мире, не было никаких болезней, и люди умирали от старости, если преждевременно не погибали в пастях акул, на ловлю которых они отправлялись в океан и там, бросившись с лодчонки в воду, ныряли с ножами в руках, храбро нападая на хищников, мясо которых незаслуженно прежде ценили. А теперь уж есть разные болезни, правда, излечивающиеся целебным чудным воздухом даже без докторов, но все-таки уж прежней долговечности нет.

Несколько гребцов с катера, любопытно озираясь, толкались в этой толпе, над которой сверху смотрело брильянтовое небо и которую ласкала нега волшебной тропической ранней ночи. Человека три матросов с «Коршуна» стояли у лавчонки с фруктами, несколько смущенные тем, что торговка, сделав рукой какой-то знак и улыбнувшись ласковой улыбкой, открывая ряд ослепительно белых зубов, внезапно исчезла. И много было таких лавчонок без присмотра. Хозяйки их с беспечной доверчивостью оставляли товар, чтобы поболтать с соседкой или даже сбегать домой: как видно, здесь не имеют европейских понятий о воровстве. Недаром же Володя потом видел, что запоров почти нигде нет в канацких домах.

Но вот молодая каначка вернулась, и матросы начали торговать большие апельсины. Они ухитрились объясниться и за маленькую серебряную монетку получили десяток апельсинов, да еще каначка дала каждому матросу по апельсину в придачу и спросила, ломая английский язык:

– Инглиш сейлор? (английский матрос?)

– Русс, милая, русс! – отвечал матрос. – Нет инглиш! – прибавил он, ожесточенно махая головой.

Очевидно, каначка не имела никакого представления или, быть может, весьма смутное о русских матросах; тем не менее она любезно кивнула головой, словно бы вполне удовлетворенная ответом, и предложила матросам маленькую связку бананов и не взяла платы, когда матросы ей предложили.

– Ну, спасибо, мерси, тэнк-ю, мадам!

Матросы галантно приложили руки к шапкам и ушли.

– И ласковый же народ, братцы! – проговорил один из них, уписывая банан.

– Обходительный…

– И как же здесь привольно… Воздух-то какой легкий…

– И спать вовсе не охота, а, поди, десятый, должно, час…

– Не меньше.

Володя, с любопытством поглядывавший вокруг на эту оживленную толпу, заметил, что очень пьяными были только европейцы-матросы, которые буянили и лезли в драку. Среди же туземцев он не видал пьяных; были подгулявшие и вели себя очень тихо и прилично.

Побродив минут десять в толпе, Ашанин вышел из нее, чтобы отправиться в город и побродить по полутемным, слабо освещенным редкими фонарями улицам-аллеям, по бокам которых мигали огоньки домиков, скрытых в листве, как увидал перед собой старшину катера, унтер-офицера, вместе с гребцом, которые только что вышли из кабачка и вытянулись перед Володей, приложив свои пятерни к шапкам.

– Доброго вечера, ваше благородие! – проговорил унтер-офицер. – Очень приятное здесь место, ваше благородие. Очень даже лестно прогуляться.

– И водка хороша? – улыбнулся Володя.

– Мы, ваше благородие, малость только самую попробовали, потому как… с катера, значит… Виски прозывается, но только против нашего рома не сустоять… Уж вы, ваше благородие, будьте добры, не обсказывайте, значит, господину левизору, что мы заходили в заведение, а то… левизор…

– С чего ты взял? Будь спокоен… не обскажу.