Песий бунт

– А здесь ты кто? – вдруг наливаясь злобой, спросил Умник – что ты из себя стал здесь-то представлять?

В глазах Димы вдруг зажглись лукавые искорки.

– Здесь я кто? Переспросил он и, помолчав, выдал – Здесь я человек среди собак. А там – пес среди людей. Есть разница?

Умник не знал, что возразить. Потом попробовал зайти с другого конца.

– Тебе нравиться спать здесь, возле огня? Тебе нравиться смотреть на паршивые звезды, а не в прекрасный телевизор? Тебе не хочется забуриться в какой-нибудь бар с великолепной шлюхой и ловить не себе завистливые взгляды тех неудачников, с кем она не пошла?

– Потому что денег не хватило – Засмеялся Дима. Странно, но с каждой минутой спора он чувствовал себя все более и более уверенно – нет, такая мне не нужна. И вообще – все эти девки на редкость скучны.

– Ты их много знал? – удивился Умник.

– Неа, вообще не знал… – Дима засмеялся – но если их хотят все одновременно, то что это значит? Это значит, что роскошные шлюхи идут по конвейеру, от одного к другому. Либо от более бедного к более богатому, либо от богатого к молодому и красивому. Все эти идиоты делают то, что она захочет – а другие шлюхи смотрят на ее успех, думают, что секрет ее успеха не только во внешности, но еще и в желаниях, и делают то же самое, что эта удачливая шлюха. Так я думаю. Вот и получаются они стандартные, как кока – кола.

Умник очень обиделся за роскошных шлюх. Для него они были всегда недосягаемой мечтой, как океанская яхта, а тут вдруг появляется какой-то алкаш, еще не совсем вылечившийся, и начинает их позорить.

– А твои то-то – сказал он, стараясь намеренно побольнее обидеть – тоже шлюхи, только подзаборные. И покупают из не папики, как шлюх роскошных, а всякий сброд, вроде тебя.

Улыбка у Димы стала несколько растерянной, но он пока держался, хотя в недавнем прошлом и за меньшую грубость мог полезть с кулаками.

– Ну – промолвил он напряженным голосом. – допустим, что у них есть, по крайней мере, трагедия погубленной судьбы, одиночества. У роскошных шлюх и этого нет. Одни лишь только крысиные бега – кто быстрей прискачет к помойке и схватит объедок повкусней…

– Вот ты как, значит, заговорил – Умник сжимал кулаки и буравил Диму кабаньим взглядом. – ты, значит, умник?

– Да нет – усмехнулся Дима и сказал то, чего Умник не смог простить ему никогда – я такое же быдло, как и ты.

Через секунду все четверо барахтались в золе возле кострища, взметая серые клубы – здоровенного Умника пытался сдержать худой, но крепкий как железо Расстрига, Диму оседлал Лепила… в конце концов – Расстрига получил каменным затылком в зубы и отлетел выплевывая кровяное крошево, Лепила прост выдохся и, опустив дрожащие от перегрузки руки уселся на бревнышко. Дима и Умник сошлись один на один. С первых минут драки Умник понял, что громадный рост и пудовые кулаки на открытом пространстве вовсе не преимущество, а скорее наоборот. Понял он так же, что реакция в драке может быть важнее недюжинной силы, а умение бить по определенным точкам эффективней десятков бестолковых ударов.

Через несколько минут, согнутый в дугу от прямого попадания подметки кирзача в лодыжку, пытаясь вдохнуть сквозь стену тошнотворной боли в солнечном сплетении Умник прошипел

– Сдаюсь…

Дима отошел, спокойный и равнодушный и единственный избежавший хоть каких то следов драки. Но Умник продолжал кипеть – эта мелюзга, этот дегенерат, этот проклятый импотент, осмеливающийся идти против большинства и не любить то, что любят все – уделал его, как дворовая шпана уделывает бледного скрипача. Обводя стоянку глазами и чувствуя, как не выплеснутая ярость кровяной сеточкой обволакивает мир, Умник вскочил и рванулся в чащу, надеясь схватиться хоть с собачьим патрулем. Сидящая у костра троица проводила его неприязненными взглядам, потом Расстрига сказал.

– Господи, грех то какой… помолиться надо за обидящих нас… может, отведет господь всемилостивый злобу сатанинскую от него.

А Умник ломился сквозь чащу с таким треском, с каким мог бы ломиться раненый кабан – и каждую секунду ждал броска на спину тяжелого тела и был готов к этому. Но ничего не происходило… Умник, вздымая кузнечными мехами ребра, все таки не останавливался – выход из леса был запрещен, он это знал, и рано или рассвирепевшие неповиновением волкодавы его остановят и вонзят клыки в измученную плоть…

Ветки хлестали по его лицу, ноги скользили и подворачивались на бугристых корнях, воздух, рвущийся в прокуренных легких, не давал кислорода, мир вокруг уже качался и плавал в полуобморочном тумане…

Вдруг лес расступился и Умник буквально выпал к ровной решетке железного забора – а за ним тянулся другой, из бетонных плит, унылый и серый… Еще не веря своему счастью, пробуксовывая подошвами по мягкой земле, рванулся Умник к видному проходу, боясь, что в последний момент его настигнут таки кавказцы. Решился осмотреться и отдышаться он только тогда, когда в лицо ему рыкнула смрадным облаком первая машина и собаки, патрулирующие улицы, не обратили не него никакого внимания.

Умник рванул к себе домой – он нутром чувствовал, что это свое приключение или плен (пойди разбери) он сможет использовать с максимальной выгодой.

Глава 4

Скажи Борису Глебову кто нибудь всего год назад, что он будет благословлять взбунтовавшихся собак ежедневно, то рассмеялся бы Борис в лицо такому фантазеру. Он был уверен в своем будущем, в своей карьере, которая шла вверх подобно горной асфальтовой дороге, и был уверен в себе. Он знал, что никогда не будет опаздывать, подобно его друзьям из Литературного института, не будет жрать ханку в три горла накануне важной встречи, не будет являться к начальству с вызовом в глазах и нечищеными ногтями. Не будет работать с прохладцей и при этом ставить собственное мнение выше других…. Нет, он смотрел в глаза начальникам, как оголодавшая на морозе кошка, он всегда был обязателен, отутюжен и поглажен, он никогда не высовывался вперед – так что любой обличенный властью бездарь рядом с ним казался гением.

И вот, на взлете он оказался сбит чьей-то безжалостной рукой – но кто бы мог подумать, что именно это его падение станет ступенькой для нового, еще более головокружительного взлета!!

После встречи на Тверской прошло меньше месяца – и Борис, все еще не веря своему счастью, не мог не нарадоваться на судьбу. Подружка Таня, та, что так вероломно покинула его после позорного провала, вернулась воплощенной любовью, нежностью и терпением, неведомые благодетели положили ему такой оклад, какой и не снился на телевидении. При этом единственное, что оставалось ему делать – это надувать щеки, как Киса Воробьянинов, и важно смотреть по сторонам.

Он учил наизусть речи, которые готовил ему длинноволосый Евгеха – учил не просто так, а вызубривал, вдалбливал в себя каждую букву, сливался с ними в одно целое и скоро мог чесать языком без остановки. целые стопки выданных ему листков он проговаривал, как свои.

А Танечка сидела между монитором компьютера и телефоном, собирала информацию – изящно изогнутая спинка, аккуратненький задок, потупленные ресницы и порхающие по клавиатуре пальцы. Иногда Боря, просто очумев от такого чуда, подходил и нежно обнимал ее сзади за груди – Танечка с готовностью вспыхивала и сладострастно изгибалась.

Слоноподобная Анжелика сдержала свое слово – они сняли офис в центре, прямо напротив той самой кофейни, стекла которой потрясала пудовым кулаком вдохновительница и организатор ОПС – общества пострадавших от собак.

Офис появился, как только понадобилось проводить собрания членов общества, собирать взносы, вербовать людей на митинги. Квартира Бори Глебова, хоть и обставленная на зависть любому московскому снобу, для таких глобальных целей не подходила.

Офис был оформлен по последнему слову политической жизни – на стенах красовались плакаты, глядя на которые было страшно выходить на улицу. Свирепо оскаленные пасти жутких тварей с выпирающим ребрами и облезшими шкурами, ярко изображенные блохи, глисты и всевозможные болезни – гнойные язвы, расчесы, клещи и прочее. Был один плакат, на который смотреть не мог даже привыкший к своему офису Борис Глебов. На нам мерзкие, лопающиеся от жира собаки распинали маленькую худую девочку, держа ее за руки слюнявыми пастями. И надпись из кровоточащих букв гласила – «такого будущего ты хочешь своим детям?»

Стопками лежали листвки и брошюры, в которых слуги борзого пера не щадили красок, уверяя еще не прозревших обывателей в том, что все городские беды происходят исключительно от засилья этих мерзких существ. Борис Глебов блаженствовал – он наконец то смог себя почувствовать в эпицентре бурлящей жизни, в том числе и богемной. В определенных кругах стало модно быть членом партии ОПС – и когда ему, как лидеру, протягивала жеманную ручку какая – нибудь модно – сиплая певица, он был на седьмом небе от счастья. Как ни странно, но в общество пострадавших от собак потянулись даже люди, а недавнем прошлом собак имевшие и любившие. И если бы кто знал, как эта любовь выражалась, то, наверное, удивление сразу бы прошло. Одна дама так любила свою собаку, догиню, что даже в плюсовую температуру водила ее в ватной куртке. Она так любила свою собаку, что не отпускала ее с поводка – а вдруг убежит и пообщается со страшными дворнягами? Чтобы собак не подцепила какую-нибудь заразную болезнь, ей не дозволялось нюхать землю, а уж метки, расцвеченные зимой всеми оттенками мочи, и тем более. Логика у женщины была железная – мы же не нюхаем друг другу задницы, почему же собаки должны?

Когда в один прекрасный день собака, страшно щелкая зубами, пошла на кормилицу и располосовала ей кожаное пальто, то с заботливой тетей случился обморок. И вот теперь она, до смерти обиженная на всех собак мира, возглавляла в ОПС отдел нарушения прав человека. Именно к ней стекались возмутительные факты ограблений продуктовых сумок среди бела дня.

Второй отдел ОПС назывался несколько странно – за свободу распоряжения собственной жизнью. Но он был самый большой и значимый, поскольку именно в него поступали жалобы и проклятия тех бедолаг, которые себе не беду попадали в окружение собачьих глаз.

Сначала количество пострадавших исчислялось десятками, потом сотнями, потом тысячами. Только из этого отдела Анжелика требовала ежедневные сводки и читала их, хмурясь.

Третий отдел назывался поэтично – БЗП, что значило борьба с засильем псов. Но при всей серьезности аббревиатуры он, увы, бездействовал. Сидящие там испитые мужички, хоть и назывались эмиссарами по зачистке улиц, на эти самые улицы даже выходить боялись. Было всем известно, что теряет человек, попавший в песье кольцо – а пьянство возвышало их над страдающей и трезвой толпой. Мужички ничего не делали, только ежедневно сосали ханку и спали в обнимку с орудьями для лова собак, но Анжелика ими дорожила. Каждому приходящему в общество показывались родные деградировавшие физиономии и делался прозрачный намек, что не зря партия берет взносы. Они ведь тоже когда-то не пили…

Если бы не было эти мужичков, то высшие силы давно бы прикрыли ОПС за ненадобностью. Все дело в том, что она никакого толка не приносила – кроме, пожалуй, морального удовлетворения. Пострадавшие от собак люди собирались по средам и пятницам, с омерзением пили чай, и рассказывали всякие смешные истории из своего алкогольного прошлого. Становилось легче дышать…

При этом собаки, как и раньше, были неуправляемы. Они исчезали во дворах прежде, чем вооруженные человек успевал прицелиться. Они брали мзду с магазинов, мясокомбинатов – но при этом, как стало скоро ясно, любой обнищавший пенсионер мог подойти к куче истекающих запахом мясных продуктов и выбрать себе пару килограмм чего повкуснее. При этом старики и старухи, у которых были богатые дети, к такой халяве не допускались. Точно так же не удавались попытки реквизировать награбленное – смелые, но безоружные люди были быстро отправлены к хирургам для штопки.

За минуты перед приездом вооруженных людей шустрые дворняги, набив полные пасти снеди, исчезали, как дым в небесах. В общем – все шло по старому. Никто уже не удивлялся и, в принципе, никого такое странное иго уже не возмущало. Только некоторые одинокие престарелые женщины грустили вечерами, вспоминая своих Бобиков, Чап и Жучек, но утешали себя мыслью что на воле им, должно быть, лучше. Впрочем – когда человечество уже приняло то, что было навязано собаками, некоторые из представителей гладкошерстных пород вернулись к хозяевам в тепло. Но вернулись уже не те животные, что ушли – теперь за их спинами был опыт вольной жизни и умение читать мысли хозяев. Получалось, что домой пришли не игрушки для человеческих комплексов и пропадающего втуне родительского инстинкта, а равноправные члены семьи. Большинство семей, как ни странно, к такому повороту не было готово – и ненужные собаки были опять выброшены за борт.

Власть, которую собаки с сытных и теплых мест не теснили, предпочитала не замечать четвероного конвоя у входов в магазины. В конце концов, это дело лично каждого – давать собакам еду или не давать!!

Вот на таком фоне всеобщего благодушия и зародилась, чтобы встряхнуть город во второй раз, партия ОПС.

Они должны были найти друг друга – Умник и партия Бориса. Партия просто пропала бы без человека, обладающего таким талантом, как Умник, Умник бы откровенно бы спился, не найдя выхода своим силам. На помощь властей он уже не рассчитывал, хорошо помня встречу, которую ему устроили в мэрии.

Он бы действительно спился – живя в собачьем плену месяц, он, как ни странно, не подвергся тому воздействию, что собрало вместе членов ОПС. То есть – он мог хлестать водку литрами, орать, бузить, скандалить, выглядеть скотом, терять рассудок и память, потенцию и чувство юмора, будущее и прошлое…. То есть – он, счастливец, обладал тем, чего так не хватало страдающей толпе.

Он собак стал уважать – но при этом не перестал ненавидеть. Хотя такой ненависти, как раньше, когда он просто наслаждался, видя агонию сбитой автомобилем дворняги, уже не было. Скорее он боялся потерять эту ненависть и выяснить, что вся прошедшая жизнь была посвящена пустоте и растрачена на пустоту. И в историю он не сможет зайти даже с черного входа….

Когда Умник отмыл месячную грязь, когда он выпил столько, сколько принял отвыкший от спиртного организм, то вдруг почувствовал жажду деятельности. Это чувство было для него внове – он хорошо помнил лишь стремление к магазину поутру и мертвую апатию похмелья. Но что бы вот так, хотеть куда то идти и что то делать? Да, это было незнакомо. Но, решив не тратить такую редкость по мелочам, Умник быстро оделся и выскочил не улицу, еще не зная, куда кривая его выведет.

Он не задумывался ни над чем – ни когда покупал газету, ни когда с тупым интересом читал объявления, ни когда предчувствие кольнуло его иглой под ложечку.

Даже когда входил в дверь с табличкой «Общество пострадавших от собак», еще не знал, что будет говорить и кому.

Как и положено уважающему себя обществу, у входа Умника встретили два амбала в камуфляже – пятнистая одежда делала их фигуры еще более громоздкими. Они посмотрели на Умника оценивающим взглядом, потом спросили.

– Извините, уважаемый, вы тоже пострадали от собак?