Незабываемое лето, или Женитьба полковника

– Да войдешь с тобой в положение. Жди да радуйся, – и Анечка рассмеялась над своей шуткой.

– Ну, вот че ей скажешь? Баба есть баба. Да, жисть пошла, все с ног на голову… А все потому, что душу свою мы замарали. Щас ведь не докричишься до людей, не достучишься, где русская душа? Где помощь друг другу? А-а… – Петрович махнул рукой и хмуро склонился над столом.

Несколько минут они ели молча, затем Петрович продолжил свои философские рассуждения:

– Вся жисть теперь идет не так, все ведь с ног на голову перевернуто. Вон в деревнях-то куды ни глянь – все молодые пьют, а работать за них старики должны. А скоко беспризорных бегает, потому что бабы неустроенны, нечего самим пожрать и дитя покормить. Все потому что души-то нет, потеряли мы душу, все токо о теле своем думают! Я вот прихожу сюды, посмотрю на прилавок: то бы взял, это… а денег нема. Спасибо, хоть жратва за счет пансиона, да на сигареты хватает…

Петрович угрюмо тыкал вилкой в тарелку. Вирсавий Легонтович почувствовал желание покинуть кафе, что и решил незамедлительно осуществить, но Петрович чутко отслеживал ситуацию и, оценив, что настал «критический момент», обратился к отставному полковнику.

– Слушай, давай за встречу. Возьми мне одну, я потом тебе отдам.

Кот подкрепил просьбу Петровича громким мяуканьем и отчаянным трением о ноги Вирсавия Легонтовича.

– Вон и скотинка просит, не дай говорит засохнуть хозяину. Скотинка и та понимат. Она, ежели ты к ней с душой, так она чуствует…

То ли «скотинка» сыграла свою роль, то ли Вирсавий Легонтович пожалел «засыхающего хозяина», но, в итоге, он заказал еще пару рюмок коньяка, поймав при этом укоризненный взгляд Анечки.

– Вот это – дело. Ты – настоящий мужик. За тебя и за твои дела Петрович всегда пьет до дна! Чтоб те отдохнуть как надо!

– Да, хотелось бы…

– Во-во и я про то… чтоб те хотелось и моглось! Ведь бабы-то че нынче пошли? На ину глядишь – срам срамом. Я одним днем исправлять понтон должон был. Пришел, гляжу, а там девка, тудыть ее в качель, почти голая лежит. Вот не поверишь, из одежи на ней – ну одни тонкие ниточки, чтобы срам прикрыть и сиськи спрятать…

– Это купальники сейчас такие модные у женщин, бикини называются, – Вирсавий Легонтович сразу воспрянул, у него появился интерес в глазах. – А когда эта девица отдыхала?

– Срамота это называется. Я жисть прожил, знаю че говорю… Да в начале июля она была. Ну, я ей возьми да скажи: «Ты б, девка, не замерзла бы, а то хоть трусы бы взяла».

Петрович захрипел и зашелся смехом.

«Мне бы тогда на этот понтон…», – подумал Вирсавий Легонтович, а вслух сказал:

– А не послала тебя девица куда-нибудь… за своими трусами?

– Э-х ма, ты как будто там был! Послала… ядрена матрена!

Петрович удовлетворенно похрюкал себе в кулак, гася последние приступы смеха, вздохнул и вернул своему лицу привычное хмурое выражение:

– Бездушно люди живут, бездушно, а ведь задыхаются сами в бездушие своем, ведь не видят ничего вокруг себя. Я че пью-то, может, штоб уйти от бездушья-то энтова, ведь мы как мертвые, как роботы живем… Вот скотинка, она и та душу чует. Кабы с ней по доброму и она всем добром к тебе. Я знаю че гутарю, да, Василий?

Петрович приласкал кота, почесав его за ушами, тот в ответ громко замурлыкал и потерся мордочкой о его руку. Анечка принесла маленькую миску, из которой кот начал жадно выбирать кусочки мяса, отодвигая носом в сторону макароны.

– Эт, бродяга, как наворачивает мясо-то! Ты бы и макароны тоже шамкал! – Петрович потрепал кота за шею. Кот недовольно заурчал и более основательно сосредоточился на своей порции.

– Прибился блудный. Я его подкармливать начал, дык он поначалу бегал по всему берегу, пожрать токо прибегал, а щас от меня почти не отходит… у-у, бродяга, – Петрович взяв Ваську за загривок, потрепал его из стороны в сторону. Кот недовольно отряхнулся и, немного отойдя, стал старательно приводить себя в порядок.

Покончив с ужином, Петрович бросил еще один вопросительный взгляд на Вирсавия Легонтовича, но не успел подкрепить его словами, так как в дверях кафе появилась Алевтина Николаевна:

– Ах, вот вы где. Вижу, хорошо сидите. Петрович, мне нужна твоя помощь. В пятом номере окно совсем разболтано, а скоро заезд. Надо срочно сделать. Я – за тобой.

Петрович грустно посмотрел на отставного полковника.

– Вот, че я тебе и гутарил – бабы есть бабы. Им нас не понять. Пошли Васька.

Он лениво поднялся и направился к выходу. Кот Васька, выставив хвост трубой, то и дело норовил попасть ему под ноги, как бы упрашивая хозяина еще немного посидеть в кафе.

День незаметно уступал место вечеру. Кондиционер скрадывал жару, и выходить наружу Вирсавию Легонтовичу не хотелось. Но Анечка, уже давно с нетерпением поглядывающая на него, попросила покинуть кафе, так как ее рабочая смена закончилась.

…Да, сервис оставляет желать лучшего…

Вирсавий Легонтович посмотрел на часы.

…Кафе закрывается, хотя, еще нет и восьми часов. И где можно посидеть с дамой, если не здесь?..

Он поднялся, лениво потянулся и очутился в душной атмосфере летнего вечера.

Вирсавий Легонтович сидел на открытой террасе пансионата и, словно холеный персидский кот, лениво нежился в тени. Августовское солнце медленно закатывалось за верхушки деревьев. Со стороны террасы открывался вид на проглядывающее между шершавых стволов сосен озеро Лесное, которое слепящими зайчиками манило к себе.

На веранде второго этажа появилась Алевтина Николаевна.

– Нежитесь в тенечке? Не ходили, не купались еще?

– Нет. Осваиваюсь с обстановкой, привыкаю к вашему Южно-Уральскому климату.

– Когда вы уезжали из дома, у вас не было такой жары?

– Нет. У нас – Средний Урал, почти шестьсот километров севернее. Сейчас там относительно прохладно и дожди… Вы давно здесь работаете? – спросил Вирсавий Легонтович.

– Ох, батенька. Тридцать годков я уже в этих краях. Начинала работу на других базах отдыха. А последние десять лет – здесь, администратор. Тяжело стало в последнее время. Отдыхающие всякие попадаются. Кто и выпить любит, и побуянить. Надо успокаивать.

– А охранника у вас нет?

– Нет. Платят мало, мужики не идут. Сторожа, как правило, не задерживаются более одного сезона, и мне приходится заниматься поисками нового кандидата. А Петрович сам себя предложил. Когда пансионат готовили к открытию, проводили косметический ремонт, он и появился.

– А зимой он где будет жить?

– У него сестра где-то в деревушке, неподалеку. Он зимы там проводит, вернее промучивается. Она ему пить не позволяет, денег не дает, только кормит. Вот он, как только лето приближается, собирает свои нехитрые пожитки и вперед по горам и весям с песней. Руки золотые кормят…

Со стороны озера подул легкий свежий ветерок. Оранжевый свет от заходящего солнца теперь был виден только на самых верхушках сосен.

– Погода-то стоит какая! Почему у вас отдыхающих нет?

– В конце июля был наплыв отдыхающих. Еще даже не хватало номеров. А сейчас – начало месяца – как бы пересменка, одни уехали, другие начинают подъезжать… Откровенно вам скажу, тяжело одной тащить все хозяйство. Думаешь, ну все, дотяну до осени и хватит. Поеду в родной городок, буду доживать свой век на пенсии, – грустные нотки сквозили в голосе Алевтины Николаевны. – А как подумаю, что буду одна, совсем никому не нужна, так тоскливо на душе становится. Я же не привыкла сидеть просто так, без дела.

– А родные, дети не с вами живут?

– Мужа похоронила, а сыновья давно со своими семьями по другим городам разлетелись, как птицы по белу свету… в отпуска приезжают ненадолго, а в последнее время – все реже и реже. Денег, сами знаете, не хватает, вот и тратят все на себя. Ну, а вы, батенька, что холостуете?

– Был женат, разошелся.