Приют горного странника

После того, как Леопольд Фомич покинул номер Дормидонта Ниловича и опять прошествовал на второй этаж, Инессу Львовну охватило сильное любопытство. Она сначала подавляла его, но, в конце концов, любопытство одержало победу. Инесса Львовна, стараясь ступать как можно тише, поднялась в мансарду. Дверь оказалось незапертой, и она слышала, о чем велся диалог внутри комнаты. Отчетливо звучал голос Павла Ивановича:

– Эта марка 1857 года гашеная, точечный штемпель. На рынке сегодня ее стоимость не менее сорока тысяч… а вот и вертикальное Вердже…

Инессе Львовне стал понятен предмет беседы. Очевидно, речь шла о редких, коллекционных экземплярах марок. Ее любопытство еще более возросло. Она колебалась, но не смогла себя перебороть и осторожно открыла дверь.

– Ох, прошу извинить мое вторжение, – она с невинно-рассеянным выражением лица обвела взглядом комнату. – Какой у вас замечательный вид из окна. Потрясающе! Эта комната предназначена для отдыха?

Тут ее взгляд как бы случайно переместился в сторону сидящих мужчин. Она успела заметить, как Павел Иванович быстро закрыл альбом.

– Извините, если я вам помешала. Вижу, вы тут что-то рассматриваете.

Она приблизилась к столику.

– А что это у вас?

Мужчины, застигнутые врасплох, и не пытались деликатными фразами маскировать свое нерасположение к общению с Инессой Львовной. Ей достаточно было беглого взгляда на них, чтобы понять – она тут нежелательная персона. Но любопытство пересиливало неловкость, которую испытывала Инесса Львовна. Она стояла около столика в надежде на приглашение присоединиться к просмотру альбома. Любопытство жгло, но затянувшееся молчание было не в ее пользу.

– Ну… все понятно, – Инесса Львовна еще раз оглядела комнату. – Не буду вам мешать. А здесь уютно, очень уютно.

И она, придав лицу гордый, с оттенком пренебрежения вид, быстрым шагом покинула комнату.

– Да… эта женщина не страдает комплексом скромности, – Павел Иванович встретил понимающий взгляд Леопольда Фомича.

– Полагаю, сейчас нам не нужны желающие пообщаться, – Леопольд Фомич поднялся и запер на ключ дверь. Они продолжили неторопливо беседовать, внимательно рассматривая марки.

Настроение Инессы Львовны опять было испорчено. Она вернулась в свой номер, задержалась перед овальным настенным зеркалом.

…Нет, я определенно похудела. Еще бы! Сначала эта получасовая тряска по камням в такси… Да и обед был так себе, посмотрим, что предложат на ужин.

Она откинула со лба волосы и придирчиво изучала свое лицо.

…Ужасно! Даже для моих шестидесяти.

Она считала, что окружающие постоянно смотрят на нее, оценивают, обсуждают. И от этого ощущения ей делалось не по себе. Ей казалось, что она не так ходит, нелепо одевается и, вообще, все делает не так. И, в довершении ко всему, эта злосчастная прогулка вдоль озера.

…Зачем я только напросилась на нее?.. Эта парочка отнеслась ко мне неприязненно. Это еще не самое неприятное, хуже того – они меня просто не замечали! А если и обращались ко мне, то в их голосах сквозила ирония! Нашли девочку посмеяться! Пусть на себя посмотрят! Да что эти Непрухины… молодые еще… ну, а эти-то, мужики, каковы, а? Подумаешь, рассматривают альбом! Можно же элементарно вести себя вежливо, по-джентльменски с дамой. На столе – бутылка коньяка, бокалы, можно и предложить даме, просто, ради знака внимания. Я и не собиралась разглядывать потрепанные марки, нужны они мне… Потрепанные, но, судя по их разговору, дорогие! Живешь тут на пенсию, с трудом откладываешь на недельный, летний отдых, а тут, похоже, одна марка столько же стоит.

Приближалось время ужина, Инесса Львовна спустилась вниз и заглянула в столовую: Елизавета Капитоновна сервировала столики. Инесса Львовна задержалась в биллиардной комнате, переключив внимание на картины. Вскоре на лестнице показались Непрухины. На Люсе было облегающее фигуру белое платье с крупными черными квадратами, ее черные волосы были собраны на затылке в хвост.

Инесса Львовна поморщилась.

…Воображает из себя девочку-подростка. И этот дурацкий хвост совершенно не идет ей.

Инессу Львовну так и подмывало подойти к Люсе и высказать свое мнение ей в лицо.

…А ее муж… уж если быть откровенной, то его искалеченная фигура кроме жалости ничего не вызывает. Да еще эти разные по размеру глаза, кажется, он ими просвечивает тебя насквозь, как рентген… Уф, неприятная пара.

Она, презрительно хмыкнув, отвернулась и сосредоточила внимание на картинах. Стук палки по ступенькам заставил ее снова обратить взор на лестницу.

…Вот и противный старикашка. Не знаю почему, я вроде бы почтительно отношусь к пожилым людям, но этот старик интуитивно вызывает неприязнь. Я вообще не пойму, что он тут делает? Почему ему позволяют приходить в столовую в этом потрепанном плаще и сапогах? Здесь ему что, проходной двор какой-то?! Существуют же элементарные правила этикета! Так извольте, находясь в культурном заведении, им следовать. Понятно, он – такая глухомань, что и не слышал об этих правилах, но куда смотрит Леопольд Фомич? Он позиционирует себя этаким… джентльменом, мог бы деликатно намекнуть старику, что при дамах надо соблюдать правила поведения, принятые в порядочном обществе…

Из столовой выглянула Елизавета Капитоновна:

– Уважаемые гости, добро пожаловать на ужин.

Инесса Львовна заторопилась, чтобы занять свое место за столиком.

– Хозяюшка, куда прикажите присесть? – зашамкал губами вошедший в столовую Дормидонт Нилович.

– Присаживайтесь сюда, Дормидонт Нилович – Елизавета Капитоновна указала место, которое в обед занимал Леопольд Фомич.

– Постойте, – выпалила Инесса Львовна. Ее испугала перспектива оказаться бок о бок с этим неприятным субъектом. – Здесь же сидел Леопольд Фомич. Куда он сядет?

– Не беспокойтесь, – с извинительной улыбкой ответила Елизавета Капитоновна. – Леопольд Фомич занимается приготовлением бани, поэтому он поужинает попозже.

Дормидонт Нилович, охая, приставил к стене палку и опустился на стул рядом с Инессой Львовной. Прищурив глаз, он вдруг погрозил ей пальцем:

– Пошто впереди старика-то бежишь? Старика везде вперед пущать надобно… Ишшо поживи с мое-то, узнашь, что старость – не сладость, да в карман ее не засунешь, – он горестно вздохнул.

Инессу Львовну бросило в жар. Она хотела тут же вскочить и пересесть за другой столик, но в этот момент в столовой появился Павел Иванович.

– Приятного аппетита. Вижу, я опять опоздал к раздаче. Надеюсь, мне что-нибудь перепадет?

Его опрятный вид и доброжелательная улыбка успокоили разбушевавшиеся нервы Инессы Львовны. Она даже громко рассмеялась в ответ на его шутливое замечание.

– Да, служба службой, а ужин – по расписанию, так сказать, – Павел Иванович, потирая ладони, занял свое привычное место. – Я только что выходил на улицу и почувствовал приятный дымок березовых дровишек. Растапливаете баньку?

Из кухни появилась Елизавета Капитоновна:

– О… это любимое занятие моего мужа. Вечером вас ожидает русская банька. А присутствующий среди вас Дормидонт Нилыч – хороший рыбак, и его сегодняшний улов я и предлагаю вам продегустировать.

Она широко улыбнулась и стала аккуратно расставлять тарелки на столики.

– А какая рыбка-то, дедушка? – обратился к старику Глеб.

– В энту пору да ишо и местечко коли знамо, так и знатна рыба клюет-то, – Дормидонт Нилович обвел присутствующих упрятанным под густыми бровями взглядом, достал из плаща платок и промокнул лоб. Затем вернул платок в обвислый карман плаща и, кряхтя, продолжил. – Рыбка-то знатна, коли знамо, как к ней идить-то. Седни харис клевал, да ишшо окунишка пожаловал.

– Если кто из гостей желает макароны с сосисками, то я сейчас принесу, – предложила Елизавета Капитоновна.

– Принесите мне, пожалуйста, – с напускной вежливостью попросила Инесса Львовна.

Дормидонт Нилович поглядывал на Инессу Львовну, поглаживая бороду и покряхтывая:

– Опробуйте рыбку-то, опосля где ишо таку отведаете-то.

Все, за исключением Инессы Львовны, с аппетитом поглощали предложенное угощение. Дормидонт Нилович продолжал крутить головой, двигая туда-сюда бровями, внимательно изучая лица гостей. Остановив свой взгляд на присоединившейся к их столику Елизавете Капитоновне, он вымолвил:

– Што тута говорить-то, все у вас ладно, хозяюшка, все чин по чину… ан… так ведь и… – он замялся, словно собираясь с мыслями и, виновато щурясь по сторонам, проговорил: