– Только одну сегодня, братцы! Поняли? Одну!
Оба утвердительно качают головой, и Антошка, удовлетворённо вздохнув, поднимает тост за крепкую армейскую дружбу!
Через три часа, проводив друга на рейсовый автобус, супруги Лукашины возвращаются домой. И проходя по берегу Озерков, стараясь сократить путь к своему дому, Валерка с удивлением трогает Антонину за плечо:
– Смотри-ка, моя удочка!
Фёдор
Семь лет прошло, как не стало Аннушки. Доченьки, кровинушки ненаглядной. Семь лет одна и та же мысль не давала Фёдору покоя: почему она, его любимица, его умница и красавица, оказалась в тот момент в кабине проклятого автомобиля! Почему все остались живы, а она нет?!
И Сашка Сахно жив остался! А ведь это он сидел за рулём той злосчастной «девятки»! Первые дни после похорон Аннушки, с перевязанной рукой и синяком под глазом, он старался избегать встречи с Фёдором. Едва завидев его на улице, сразу поворачивал назад или нырял в первый попавшийся переулок. За семь лет ни разу не встретились. Он и на кладбище был как бы издалека: стоял на пригорке у ограды и, прищурившись, смотрел, как билась в рыданиях Полина, жена Фёдора, как сам он, Фёдор, с помутневшими от нестерпимой боли глазами, беспомощно смотрел по сторонам, встречая сочувствующие взгляды.
Верка и Стешка, подружки доченьки, тоже выжили. Минула беда их родителей, не придавила своей костлявой рукой смерть-разлучница! Что значат супротив жизни поцарапанные бока да побитые коленки?!
Именно его дочери достался весь удар в той страшной аварии. Долго разбирались потом, как так случилось, что на ровной трассе в отличную сухую погоду, несчастная «девятка» врезалась в одиноко стоявшее в стороне от бровки дерево? Все пострадавшие кричали о «подрезавшем» их из-за поворота автомобиле, который, не останавливаясь, быстро удалился с места трагедии. Да только какое это имело значение, если Аннушки, его единственной дочери, уже не было на этом свете!
Именно в тот день, придя с Полиной с кладбища, Фёдор понял, что он тоже умер. Проводив из-за стола «поминальщиков», пожав руку своему другу Василию Сахно, Сашкиному отцу, он плотно закрыл дверь и вернулся в избу. Полина, закутавшись в шаль, прилегла на кровать, поджав под себя ноги.
– Вот и всё, мать! – негромко сказа Фёдор. Налив стакан водки, одним залпом опрокинул содержимое в себя. Не почувствовав вкуса, налил ещё один.
А через неделю Полина слегла совсем. Она часами лежала на кровати, глядя в потолок, и молчала.
– Ты хоть поплачь, Поль! – говорил Фёдор жене, но та, ничего не слыша, лежала с окаменевшим лицом, и только мелко-мелко дрожали уголки губ.
Местный фельдшер выписал направление в больницу, откуда Полину, обследовав, перевели в психиатрическое отделение. По выходным Фёдор с Сахно привозил супругу домой, и та все два дня неприкаянно ходила по тихому дому, подолгу останавливаясь у окна. Вечером каждое воскресенье снова подъезжал Василий на своём «уазике». Они усаживали Полину в машину, и Сахно увозил её в город.
За все семь лет ни разу не напомнил Фёдор другу о его сыне Сашке. И Василий молчал, понимая, что всё произошедшее уже изменить нельзя.
А Фёдор равнодушно ходил на работу. Перестав общаться со всеми, он не чувствовал одиночества, не тревожилась душа от невысказанных обид и недостаточного внимания. Её, когда-то весёлой и широкой души, уже не было. Вечерами, выходя на крыльцо, Фёдор видел своё запущенное хозяйство. Давно уже в курятнике не кудахтали куры. Несколько лет назад свёл на скотобойню дойную корову, которой когда-то завидовали все сельчане. А недавно сбежал и Вулкан, отличный пёс, вобравший в себя гены овчарки и какой-то бродячей бойцовской собаки.
Постояв во дворе, Фёдор возвращался в дом, зажигал единственную люстру, висевшую над столом. Налив в стакан водки, он грустно вздыхал от безысходности. Выпивал и долго смотрел на единственный портрет Аннушки, прислонённый к вазе, в которой давно засохли однажды собранные цветы. Они осыпались на стол, и Фёдор стряхивал их ладонью прямо на давно не крашенный пол.
Так и жил он в этом мёртвом доме, жил размеренной жизнью, в которой не было ни радости, ни достатка.
На прошлой неделе врач посоветовал отправить Полину в Москву. В область приезжал какой-то знаменитый психиатр, который, осмотрев Полину, уверенно сказал, что её можно вылечить. Только для этого нужны деньги. Услышав, о какой сумме идёт речь, Фёдор только усмехнулся: откуда?
Вот и сейчас, сидя за столом, он уныло тыкал вилкой в расползшиеся пельмени, и горестно вздыхал. А надо ли это Полине? И ему, Фёдору, надо ли?
Он обернулся на внезапно возникший позади шум.
Из дверного проёма, ведущего в сени, через закрытую дверь выплывало белое пятно. Похожее на сгусток тумана, оно становилось всё плотнее и плотнее. Вот пятно прошло через дверь, вот оно поплыло по комнате и остановилось в двух шагах от Фёдора. « Что за чудо такое?» – равнодушно подумал он и осёкся.
– Доченька… – прошептали его губы, когда Фёдор увидел, как пятно стало материализоваться, и он увидел контуры женской фигуры, в которой явно угадывались черты его Аннушки.
– Здравствуй, папочка! – привидение подплыло поближе, и Фёдор почувствовал слабое дуновение ветерка.
«Допился!» – промелькнуло в сознании.
– Сашу не обижай, не виноват он… – слабый голос как бы издалека проникал в душу.
– Да я…. Как же так….– Фёдор не мог подобрать слова.
– Папочка, найди в шкафу мои фотографии! – привидение поплыло возле стола и остановилось возле старого трюмо, – Забыли вы меня, давно на кладбище не были!
– Хорошо, доченька, хорошо! – засуетился Фёдор, которому становилось неуютно.
– Там для вас подарок.
Удивлённый, он хотел было встать из-за стола, но не смог пошевелить ногами.
– Мы со своими собрали там! – Аннушка двигалась в сторону сеней. Вот она стала менять очертания, снова превращаясь в безликое пятно.
– Я люблю вас, папа! – донеслось до Фёдора , который растерянно провожал взглядом бесформенную субстанцию, которая без сопротивления входила в стену и исчезала прямо на глазах.
Ошарашенный увиденным, он ещё долго приходил в себя. Пощупал икры и успокоился, почувствовав своё прикосновение. Заныло в груди. Ведь она только что была рядом, его Аннушка! А потом отхлынуло: она ли?
Выскочив из-за стола, рванул дверцы шкафа, и оттуда посыпалось наспех брошенное бельё. В исступлении он начал сбрасывать на пол всё подряд, пока под ноги не упал фотоальбом, с любовно обклеенной когда-то Полиной обложкой. Из него выпало несколько фотографий. Подняв, Фёдор тут же отбросил их обратно: в гробу лежала Аннушка. Откуда? Ведь таких фотографий точно не было! Да и фотоаппаратом в их семье отродясь никто не пользовался!
Заметив на верхней полке большой плотный конверт, Фёдор удивлённо взял его в руки и подошёл к столу. Догадываясь что там, он надорвал край. Перебирал пачки в банковской упаковке и не чувствовал удовлетворения. Всё было ненастоящим, выдуманным. Но деньги вот они, лежали на столе и почему-то не исчезали. Где собрали, кто собрал? В воспалённом мозгу перепуталось всё: Аннушка, Полина, профессор медицинский….
Фёдор напугал Василия, когда утром громко застучал в его дверь.
– Федька, ты чего?!– испуганно, едва успев одеться, спросил он друга.
– Вася, в город, срочно!
Они ехали по ещё пустующему шоссе, и Фёдор рассказывал свою удивительную историю. Для наглядности вынимал из карманов давно не стиранного пиджака ровные пачки «пятитысячных» и судорожного вталкивал их обратно. Василий угрюмо молчал, явно уличая друга в неадекватном поведении. Столько лет полного равнодушия, отстранённости, а тут….
– А Сашка мой уехал! – как бы мимоходом вдруг прервал он Фёдора.
– Как это? – не понял тот.
– Неделю, как уехал. Ты не спрашивал, я не говорил….
– Куда?
– В город. Обещал потом написать.
– А….
Появилась пустота, заполняющая салон автомобиля. «Уазик» подпрыгивал на неглубоких ухабах, и Фёдора почему-то начал раздражать и мелькающий за окнами лес, и светившее прямо в глаза солнце.
– Мне главное, чтоб Полина домой вернулась… – чуть слышно проговорил он.
Золочёная рыбка
Антоха Кириков – лентяй и пьяница. Но пьяница тихий, неприметный. Никто и никогда не видел его в группирующейся кучке местных алкашей или, скажем, лежащим возле какого-нибудь магазинчика. Хотя, в один магазинчик Антоха заходил регулярно.