Эротикон

– Вот трофей, который по праву принадлежит мне! – воскликнула Ио.

Она спустила собак и лёгкая, как ветер, помчалась вслед за ними.

Хитрый олень, петляя между деревьями, постарался заманить охотницу поглубже в чащу и тут скрылся с глаз долой. К довершению несчастья разразилась гроза. Ливень припустил с такой силой, что промочил бедняжку с ног до головы. Она стала оглядываться в поисках укрытия и вскоре набрела на пастушескую лачугу. Принцесса постучала в дверь и жалобно попросила о помощи.

Сердобольный пастушок немедленно отворил девушке (он уже давно поджидал её). Несчастная так промокла и продрогла, что зуб у неё не попадал на зуб.

– Ах ты, горемычная! – всплеснул руками хозяин дома, – скорее выпей горячего вина, сними одежду и ложись в мою постель. А я пока что высушу твоё платье у огня.

– Ты добрый человек, – прошептала Ио, – но я не могу сделать того, что ты просишь. Моя тётушка строго запретила мне раздеваться перед мужчинами. Позволь погреться у твоего очага, а после я пойду своей дорогой.

– Что за нелепая спешка! – возразил юноша. – Я, конечно же, не стану навязывать своё гостеприимство силой, но, право, твоя стыдливость не доведёт до добра. Обсушись, погрейся, а там видно будет. Не думаю, что тётушка имела в виду мокрую одежду. Но, чтобы совершенно успокоить тебя, я выйду за дверь.

И он сделал всё так, как говорил. А поскольку никто теперь её не видел, Ио спокойно разделась и забралась под одеяло (постелью пастуху служила медвежья шкура, брошенная прямо на пол). Вернувшись, хозяин дома развесил у очага мокрую одежду и предложил Ио вина с сыром. Затем он стал готовиться ко сну – достал из сундука ещё одну шкуру, расстелил её рядом с той, на которой лежала гостья, и прикрыл половинкой её одеяла.

– Постой-ка! – всполошилась девушка, – уж не собираешься ли ты уложить меня на своё ложе?

– А в чём дело? – спросил пастух. – Сама видишь – дом мой слишком мал. Где бы я не устроился, всё равно окажусь рядом.

– Но тётушка запретила мне делить ложе с мужчиной!

– Ну и на здоровье, – пожал плечами юноша, – у тебя своя шкура, а у меня – своя. Вот и выходит, что каждый спит на своей постели. А одеяло одно на двоих, потому что другого у меня нет.

Обезоружив Ио своими доводами, хитрец взялся за дело, то есть принялся обнимать и целовать гостью.

– Что это ты делаешь? – удивилась та.

– Растираю тебе кожу и согреваю её своим дыханием. Неужели тётушка наложила запрет и на это?

– Нет, ни о чём подобном она не говорила, – призналась Ио.

– Так в чём же дело? – обрадовался молодец и стал настойчиво стучаться в приоткрывшиеся уже наполовину двери. Простушка Ио, хотя и была немало удивлена происходящим, в конце концов всё же впустила его. И можете не сомневаться, – отведав неведомого угощения, она в другой раз уже не спрашивала: «Кто там?», а как радушная хозяйка открывала по первому требованию, так что пастух всю ночь вольготно гонял своё стадо на её лугах.

Проснувшись на другой день, Ио призналась новому дружку, что провела прекрасную ночь.

– А я-то, глупая, – сказала она в сердцах, – думала, что знаю наперечёт все игры. А оказывается, самой интересной меня не научили!

– Не беда, – успокоил её пастух, – я научу тебя всем играм, которые знаю сам. Они покажутся тебе не менее занимательными.

– Вот будет мило! – захлопала в ладоши Ио.

Проказник так задурил ей голову, что она и думать забыла о своих подругах, а также о том, что ей давно пора возвращаться домой. Зевс тоже был не прочь продлить свои заботы, но неотложные дела призывали его на Олимп. Поэтому, не долго думая, он обратил Ио в прекрасную белоснежную корову и пустил её пастись на лугу с остальным стадом. Так, решил он, будет удобнее всего скрыть свою новую любовь от слепой ревности старых жён.

Но недаром говорят, что задумывающий дело слишком хитро, сам же себя и обманывает! Прежде всего, свидание Зевса с Ио уже не было тайной. Накануне вечером, едва Громовержец удалился с Олимпа, сластолюбивая Деметра, тщетно ожидавшая его в своём чертоге, велела закладывать колесницу и отправилась вслед за неверным любовником. Неслышимая и невидимая, она подслушала весь разговор Крониона с совращаемой им девушкой и была немало раздосадована его изменой. Впрочем, Деметра благоразумно затаила свой гнев. Встретившись утром с Герой, она, как бы невзначай, заметила ей:

– Ты всё сердишься на меня, сестра, и делаешь это совершенно напрасно, поскольку не я теперь приманиваю твоего супруга.

– Вот ещё! – надменно отвечала Гера, – да будет тебе известно, что я никогда не обращаю внимания на подобные пустяки. Как бы далеко не удалялся от меня Зевс, он всегда возвращается обратно. И это не удивительно! Ибо нельзя бесконечно кормить орла мошками, а льва – мышами.

– Возможно-возможно, – усмехнулась Деметра. – Но со вчерашнего дня наш повелитель всему остальному предпочитает коровье молочко. Если не веришь мне, то слетай к Аргосу – там он прячет своё стадо. Обрати особенное внимание на белую тёлку. Сдаётся мне, что сегодняшней ночью он не раз прикладывался к её сосцам!

Разбудив, таким образом, змею ревности в сердце соперницы, Деметра удалилась в свой чертог и стала ждать, что случится дальше. А Гера, не откладывая дела в долгий ящик, отправила в Арголиду свою наперсницу Ириду. Рассмотрев всё хорошенько, та донесла богине, что неподалёку от города спрятано небольшое стадо, и в нём есть великолепная белая корова с длинными загнутыми рогами. Сообразив, что Деметра её не обманывает, и что супруг затеял новые шашни со смертной, волоокая дочь Крона пришла в неописуемую ярость. Некоторое время она размышляла, как ей лучше поступить – сразу ли наказать бессовестную разлучницу смертью или прибегнуть сначала к хитрости, чтобы потом полнее утолить свою месть. Наконец она решила, что второй путь много безопаснее и надёжнее. Придав лицу кроткий вид (насколько позволяла душившая её злоба), повелительница богов отправилась в покои мужа. Зевс пребывал там в самом весёлом и добродушном настроении.

Усевшись неподалёку с рукоделием, Гера принялась тихонечко вздыхать, то и дело смахивая со своих прекрасных глаз жемчужные слезинки.

– Что за кручина постигла тебя, моя любимая сестра? – спросил тронутый её печалью супруг, уже наполовину запутавшийся в расставленных для него сетях.

– Утром приходила Деметра, – отвечала хитрая богиня, – и хвасталась рубиновым ожерельем. Вот мне и грустно от того, что другим ты даришь сверх всякой меры, а я, твоя законная жена, даже слова ласкового порой не слышу!

– Есть о чём расстраиваться! – усмехнулся Кронион. – Осуши слёзы и проси у меня всего, чего пожелаешь. Клянусь Стиксом, нет такой драгоценности, которую бы я не отдал по первому твоему требованию!

– Тогда, – воскликнула с торжеством Гера, – подари мне белую тёлку из твоего аргосского стада.

– Какой тебе в ней прок? – нахмурился Зевс, – лучше загляни в мою сокровищницу и выбери что-нибудь воистину ценное!

– А мне ничего другого не надо!

– Право, ты не знаешь, от чего отказываешься!

– Неужели, ты возьмёшь своё слово назад? – усмехнулась богиня.

– Отнюдь! – воскликнул Зевс грозно. – Бери, просимое, и ступай прочь. Но не говори потом, что это я экономлю на подарках.

– Не беспокойся, – заверила дочка Крона. – Мне известно, как высоко ценишь ты эту смазливую тёлку.

И она поспешно вышла из чертогов рассерженного супруга.

2

Завладев бедняжкой Ио, которая даже слова не могла сказать в своё оправдание, жестокосердная Гера велела охранять её великану Аргусу. Трудно было найти лучшего стража! Мало того, что этот исполин ростом и силой был под стать могучему циклопу, он ещё к тому же отличался редкой суровостью и неподкупностью. Вместо двух глаз Аргус имел целую сотню, рассыпанную по всему его телу: глаза были на руках, ногах, груди и даже на ягодицах, выставленных по этому случаю на всеобщее обозрение. Пока одни глаза Аргуса отдыхали, другие бодрствовали. Мыслимое ли это дело – бежать от такого тюремщика? Так бы и пришлось несчастной Ио коротать до самой смерти свой век в образе коровы, если бы Зевс не послал ей на помощь своего сына Гермеса.

Выждав до вечера, Гермес вдруг явился в Арголиде и как ни в чём не бывало направился к Аргусу. Великан сурово сдвинул все свои брови и произнёс с неприязнью:

– Только тебя здесь не хватало, Трисмегист! Вечно ты лезешь не в своё дело.

– И ты туда же, Аргус! – вздохнул Гермес и с видом крайнего утомления уселся неподалёку от Ио. – Мало того, что Зевс в конец замучил меня, гоняя по всему свету, ещё и старые друзья начинают шпынять, едва увидев. Воистину, я несчастнейший из всех олимпийцев! Днём бегаю без устали, исполняя поручения отца, а ночью тружусь на дядю – провожаю в Аид души умерших. А это, скажу тебе по секрету, сущее наказание, а не работа! Мёртвые ведь, как слепые кутята, тычутся в разные стороны и воют без умолку. И какая мне от всего этого выгода, скажи, пожалуйста? Одни оговорки и обиды!

– Не старайся разжалобить меня, Трисмегист, – сухо отвечал Аргус, – а лучше сразу лети туда, откуда явился. Девчонки этой вам не видать как своих ушей. Я с неё глаз не спущу, пусть хоть весь мир трещит по швам и летит в тартарары.

– Само собой, мой друг, – покачал головой Гермес. – Я и сам знаю, что украсть что-нибудь из-под твоего носа просто немыслимо. Немного посижу и отправлюсь. Одного я только не возьму в толк – к чему нам гавкаться, как собакам, из-за паршивой коровы? Разве не собратья мы по несчастью? Ты наказан тем, что принуждён стеречь её, не зная отдыха ни днём, ни ночью. Я же, несчастный, несу двойной груз невзгод. Ведь мне строжайше приказано не возвращаться без неё на Олимп!

– Пропащее твоё дело, Трисмегист, – самодовольно ухмыльнулся Аргус, – только попробуй подойти, и я снесу тебе голову вот этой дубиной. И пусть я не буду больше сыном Геи, если ты после этого не отправишься на тот свет, хоть и считаешься бессмертным богом. Благо, дорогу ты уже знаешь и доберёшься без провожатых!

Услыхав эту угрозу, Гермес тяжело вздохнул и поник головой.

– Скажи-ка мне, друг, – спросил он, – в старые времена тебе приходилось исполнять подобные поручения?

Хитрый Гермес не без умысла задал этот вопрос. Уж он-то знал слабое место в душе великана и умел его разговорить! Как и многие старики, изрядно повидавшие на своём веку (а почтенный страж принадлежал к первому поколению богов), Аргус любил при случае поругать молодёжь, а в особенности Зевса, которого он откровенно не жаловал. Так и сейчас он немедленно оседлал своего любимого конька и, прежде чем ответить Гермесу, громко расхохотался.