Чернильное сердце

Но Сажерук вернул ей ключи.

– Я не умею водить машину, – произнес он. – Сама поездка в автомобиле неприятна для меня, не говоря уже о том, чтобы его вести.

Элинор забрала у него ключи и, покачав головой, села за руль.

– Вы какой-то странный парень! – сказала она, а Мегги тем временем усаживалась на место рядом с водителем. – И я очень надеюсь, что вы знаете, где находится отец Мегги, а не то вам придется почувствовать, что не только этот Каприкорн способен вселять ужас.

Мегги открыла окно, когда Элинор завела мотор, и бросила взгляд на автобус Мо. Ей было больно оставлять его там – это было для нее хуже, чем покинуть какой-нибудь дом. Каким бы чужим ни было новое место, с Мо у нее всегда был рядом кусочек дома. А теперь и его она должна была оставить, и больше ничего родного для нее не было, кроме, пожалуй, одежды в рюкзаке. Еще она взяла с собой некоторые вещи Мо и две его книги.

– Интересный выбор! – заявила Элинор, когда Мегги одолжила у нее для этих вещей старомодную сумку из темной кожи, которую можно было повесить на плечо. – Ты берешь с собой «Короля Артура и рыцарей Круглого стола» и «Фродо» с его восемью путешествиями. Неплохие спутники. Очень длинные повествования – то, что надо для поездки. Ты уже читала их?

Мегги кивнула.

– Много раз, – пробормотала она и еще раз провела рукой по переплетам, прежде чем положить книги в сумку. Она хорошо помнила день, когда Мо заново переплел одну из них.

– Только не смотри так мрачно! – сказала Элинор, взволнованно глянув на нее. – Вот увидишь, наша поездка будет недолгой.

Мегги была бы рада, если бы тоже была так уверена. Книга, одна из причин их поездки, лежала в багажнике, под запасным колесом, завернутая в целлофан.

– Не говори Сажеруку, где находится книга! – сказала Элинор и отдала книгу ей в руки. – Я все-таки ему не доверяю.

Но Мегги решила начать доверять Сажеруку. Ей хотелось доверять ему. Она должна была ему доверять. А кто еще мог привезти ее к Мо?

Деревня Каприкорна

Но на последний вопрос Зелиг ответил:

– Вероятно, он улетел в край по ту сторону темноты, куда не ступала нога человека и не забегал ни один зверь, где небо из меди, а земля из железа и где под шляпками грибов и в заброшенных кротовых норах обитают злые силы.

    И. Б. Зингер. Сказочник Нафтали и его конь Сус

Солнце стояло высоко в небе, когда они отправились в дорогу. Вскоре в машине стало так душно, что к телу Мегги прилипла мокрая от пота футболка. Элинор открыла окно машины и передала ей бутылку воды. На ней была надета вязаная кофта, застегнутая до самого верха, и Мегги, перестав думать о Мо или Каприкорне, задалась вопросом о том, не вспотела ли она в такой одежде.

Сажерук так тихо сидел на заднем сиденье, что можно было даже забыть о нем. На коленях у него был Гвин. Зверек спал, а Сажерук гладил его не переставая. Время от времени Мегги посматривала на него. Он безучастно глядел в окно, будто мог смотреть сквозь горы и деревья, дома и обрывы, тянувшиеся вдоль дороги. Его взгляд казался совершенно пустым, словно он был где-то очень далеко. В какой-то момент Мегги обернулась и заметила у него на лице такую грусть, что тут же отвернулась.

Она тоже была бы не против подержать какого-нибудь зверька на коленях. Эта идея, наверное, прогнала темные мысли, поселившиеся в ее сознании. А за окном открывался большой мир: вздымались высокие горы, готовые своими отвесными скалами безжалостно сжать дорогу. Но страшнее гор были туннели. В них таились видения, которые даже Гвин не мог спугнуть. Наверное, они ждали в темноте Мегги, которая представляла Мо в каком-то темном холодном месте и Каприкорна… Мегги знала, что это был он, хотя каждый раз у него были разные лица.

Она попыталась читать, но вскоре заметила, что ничего не могла запомнить, поэтому, как Сажерук, стала смотреть в окно. Элинор выбирала небольшие, загруженные транспортом дороги.

– А не то можно просто умереть со скуки, – говорила она.

Мегги было все равно. Ей хотелось лишь добраться до места. Полная нетерпения, она рассматривала горы и дома. Иногда ей удавалось бросить взгляд на незнакомцев из встречных машин, но их лица мгновенно уносились вдаль, словно книга, которую открыли и тут же закрыли. Проезжая через маленькую деревушку, на краю дороги они увидели мужчину, который приклеивал плачущей девочке на колено пластырь. Утешая ее, он погладил ее по голове, и Мегги подумала о Мо, о том, как часто он делал то же самое, как бегал по дому в поисках пластыря, и от этих воспоминаний у нее снова покатились слезы.

– Боже мой! Здесь тише, чем в погребальной камере пирамиды! – сказала Элинор.

Мегги обратила внимание на то, что она часто говорила: «Боже мой!»

– Хотя бы кто-нибудь сказал: «О, какой живописный ландшафт!» или «Какой прекрасный замок!». Еще полчаса гробовой тишины, и я засну прямо за рулем.

Ее кофта по-прежнему была застегнута на все пуговицы.

– Я не вижу никакого замка, – пробормотала Мегги.

Но прошло несколько минут, и Элинор указала ей на замок.

– Шестнадцатый век, – заявила она, когда на склоне горы показались разрушенные стены. – Трагическая история. Запретная любовь. Преследование, смерть, тоска.

Элинор рассказала о битве, которая разыгралась здесь сотни лет назад. («Копая между этими камнями, точно обнаружишь кости и погнутые шлемы».) Она знала историю каждой колокольни. Некоторые из ее рассказов были такими странными, что Мегги морщила лоб, слушая их.

– Так все и было, поверь мне! – говорила потом Элинор, не отрывая взгляда от дороги. Особенно она обожала кровавые истории: о несчастных влюбленных, казненных на эшафоте, о князьях, заживо замурованных в стенах. – В наше время все тихо и спокойно, – сказала она, закончив очередной рассказ, от которого Мегги побледнела, – но всегда где-то таится темная история. Несколько столетий назад жизнь была более захватывающей.

Мегги не могла понять, что захватывающего было во времена, когда у людей, как рассказывала Элинор, был единственный выбор между смертью от чумы и гибелью от рук проходящих через селение солдат. Но, увидев руины какого-нибудь замка, Элинор от возбуждения заливалась румянцем, а когда она заводила рассказ о воинственных князьях и жадных епископах, наводивших некогда страх на жителей этих гор, через которые теперь вела асфальтированная дорога, в ее обычно тусклых глазах загорался огонек.

– Дорогая Элинор, очевидно, что вы родились не в своей истории, – заявил Сажерук после долгого молчания.

– Не в своей истории? Вы имеете в виду – не в свое время? Да, подобная мысль мне тоже приходила в голову.

– Называйте это как хотите, – сказал Сажерук. – В любом случае вы найдете общий язык с Каприкорном. Он тоже любит такие истории.

– Мне понимать это как оскорбление? – обиженно спросила Элинор.

Подобное сравнение, похоже, ей не понравилось, потому что она почти час молчала, и Мегги снова ничто не отвлекало от ее страхов перед ужасными видениями, поджидавшими ее в каждом туннеле.

Начало смеркаться, когда горы были уже позади и за зелеными холмами появилось море. Оно поблескивало в лучах заходящего солнца, как кожа красивой змеи. Когда-то давно Мегги видела холодное, серое море, из-за ветра казавшееся бесцветным. Это море было совсем другим.

Один вид его согревал Мегги сердце, но оно то и дело пропадало за уродливыми высокими домами, что занимали небольшое пространство между берегом и подножием холмов, которые кое-где не оставляли домам места, подходя близко к морю, и тогда море лизало их зеленые ноги. В свете заходящего солнца они напоминали разбившиеся о сушу волны.

Мчась по извилистой дороге вдоль побережья, Элинор снова начала рассказывать о римлянах, которые якобы построили эту дорогу, о страхе перед дикими жителями этой узкой полоски земли…

Мегги слушала ее одним ухом. На обочинах росли пальмы, колючие листья которых были покрыты пылью. Между ними цвели огромные агавы, мясистые листья делали их похожими на пауков. Небо, простиравшееся за ними, окрасилось в розовый и желтый цвет, а солнце садилось все ниже и ниже, и сверху, словно чернила, на нем появились темно-синие струйки ночи. Вид был таким красивым, что от умиления наворачивались слезы.

Мегги представляла себе местность, в которой жил Каприкорн, совсем другой. Красота и страх редко уживаются рядом.

Они ехали через небольшую деревню, мимо домов, которые были такими пестрыми, словно их разрисовывали дети. Оранжевые, розовые и желтые: светло-желтые, темно-желтые, бледно-желтые, грязно-желтые – с зелеными ставнями и красно-коричневыми крышами. Даже опускавшиеся сумерки не могли окрасить их в темные цвета.

– Не похоже, чтобы в этих домах таилась опасность! – воскликнула Мегги, провожая глазами очередной розовый дом.

– Просто потому, что ты все время смотришь только налево, – сказал за ее спиной Сажерук.

Мегги стала смотреть на другую сторону. Сначала и там были только яркие дома. Они стояли на краю улицы, словно облокотившись друг на друга. Но вдруг дома пропали, и отвесные скалы, в складках которых уже гнездилась ночь, окаймляли дорогу. Да, Сажерук был прав, редкие дома, обреченные утонуть в опускавшейся тьме, наводили ужас.

Резко стемнело – на юге ночь наступает быстро, – и Мегги была рада, что Элинор вела машину по ярко освещенной дороге вдоль побережья. Но в конце концов Сажерук велел ей повернуть на дорогу, уходившую в темноту, – теперь и море, и пестрые дома остались позади.

Все теснее становилась долина, все больше холмов вздымалось со всех сторон, дорога то поднималась, то опускалась. Свет фар упал на заросли дрока, одичавшие виноградники и на оливковые деревья, которые скрючились, словно старички.

За все время пути им встретились только два автомобиля. Порой в темноте вспыхивали огни то здесь, то там разбросанных деревень. Но дороги, по которым они ехали, убегали в кромешную темноту. Несколько раз фары освещали обветшалые постройки, но Элинор не знала ни одной истории о них. В этих стенах жили не князья и не епископы в красных мантиях, а крестьяне и батраки, чьи истории никто не записал, а когда они исчезли, погребенные под диким тимьяном и бурно разросшимся молочаем, их забыли.

– Мы правильно едем? – спросила Элинор шепотом, будто мир вокруг нее погрузился в тишину, и она не хотела нарушать ее. – И где нам искать его деревню в этом богом забытом краю? По-видимому, мы уже дважды не там свернули.