Подражатель

– О, несомненно, – ответила она, передавая тарелку так, словно хотела избавиться от нее как можно скорее.

– Хочешь помочь мне с десертом? – спросила Ева Чеймберса.

– Я думал, он уже готов в…

– Помоги мне с десертом!

Он послушно встал и спросил маму, не надо ли ей еще воды.

– Нет. Спасибо, – сказала она, накрывая верхушку стакана рукой, будто он может попытаться незаметно наполнить его без ее согласия.

– Ты это слышал? – возмутилась Ева, когда они внесли тарелки на кухню. – Ей даже вода не нравится!

– Но мне кажется, все идет нормально, разве нет? – с надеждой улыбнулся Чеймберс, в ответ получая взгляд, означавший, что он будет спать в гостевой.

– Ты что, не был за одним столом с нами?!

– Тсссс. Что не так?

– Не цыкай на меня!

– Извини. Она тебе не нравится?

– Нравится?! – выплюнула Ева, снова немного громковато. – Я надеюсь, она подавится моим манговым тартом!

Чеймберс немного опешил… а затем слегка занервничал:

– Ей не очень нравится манго… или тарты.

Уронив красиво украшенную тарелку в раковину, она ударила его по руке.

– Аййй!

– Почему ты за меня не заступился?

– Я даже не слышал, что она сказала!

– Потому что ты витал в облаках… как всегда, – фыркнула она.

– Послушай, – начал Чеймберс, – мама просто… немного старомодна. Она очень гордится своими ганскими корнями и тем, что она британка.

– И ей не нравится, что ты распыляешься на какую-то ямо?[5 - Оскорбительное название, применяемое нигерийцами к ямайцам.]

– Я этого не говорил, – вздохнул Чеймберс.

– Тебе и не надо было… А что будет с нашими детьми? Она и к ним будет так относиться?

Чеймберс выглядел потрясенным:

– Ты… Ты что?..

– А что, если я скажу да? – произнесла Ева, скрестив руки на груди.

– Я бы сказал… что это замечательно.

– Ну, это не так.

– О, господи боже! Слава богу! – вздохнул он, прислоняя руку к груди.

Она улыбнулась:

– Что с тобой происходит? Что-то случилось по делу сегодня?

Чеймберс взглянул на другой конец комнаты, чтобы убедиться, что лицо его матери все еще, как и прежде, выражало смесь скуки, отвращения и гнева на одноэтажность их жилого помещения.

– Кровь и волосы, которые я добыл с веревки, не совпали с таковыми от нашей жертвы… ни от одной из наших жертв.

– Но это все же кровь и волосы. Что они там делали?

– Что они там делают? – согласился Чейберс.

– Давай поговорим об этом позже, – сказала Ева, пожимая его кровоточащую руку. – Просто сначала помоги мне это пережить. Ты мне нужен.

На следующее утро Чеймберс проковылял в свой кабинет, так как запасная кровать явно встала на сторону Евы в споре. Пропуская любезности, он махнул Винтеру следовать за ним в комнату для совещаний, закрыл дверь и лег со стоном облегчения.

Винтер невозмутимо достал свой блокнот и сел на полу возле него, поднимая взгляд к запятнанным плиткам на потолке.

– Как кто-то умудрился пролить там кофе? – спросил он.

– Босс выплеснул его на кого-то, кто ему не понравился.

– На кого?

– На меня.

– А. Немного смахивает на «Тысячелетнего сокола», – сказал он, с прищуром разглядывая его.

– А я думал, на лезвие топора, – сказал Чеймберс. – Но как потенциальному детективу по расследованию убийств хорошо знать, где ваша голова. Итак, какое у Роберта Коутса алиби на ночь первого убийства?

– Был один дома.

– Неважно. У меня новая теория, – объявил Чеймберс, запуская руку в карман куртки и передавая Винтеру ярко-оранжевую собачью игрушку. – Собаки.

– Отлично, – сказал он ободряюще. – Погодите… Чего?

– Собаки, – повторил Чеймберс. – Я подобрал это в его саду, когда мы уходили.

– Может, вам не помешал бы выходной, – предложил Винтер.