Может, и так. Но я всегда знала, что это не мое – помогать, выслушивать, служить. Я одиночка. Я даже с Маришкой не всегда чувствую себя комфортно. В одиночестве мне спокойнее. Врач, тем более психиатром, таким быть не может. – в его руках жизни людей, а равнодушие их убьет.
Я вышла из кабинета и прошла через следующую дверь: «НЕУВЕРЕННОСТЬ».
Снова провзрослевшая я. На этот раз я сидела перед холстом. Что с ней не так, с этой картиной? Краски были подобраны верно, свет и тень расположены как надо. Мой учитель изобразительного искусства сказал бы, что в работе не хватает дерзости, всё слишком правильно. Ожидаемо.
Рядом со мной сидела молодая, ослепительно красивая блондинка. Маришка – без труда узнала я подругу, которая с возрастом стала еще ярче и уверенней в себе. Скривив идеально накрашенные губы, он ткнула пальцем в полотно.
– Ты знаешь… Вот тут зелёный было бы хорошо заменить на голубой, – посоветовала.
– Думаешь? – уточнила я-взрослая, уже набирая кистью голубую краску.
– Ну конечно! Это я тебе говорю, как сторонний наблюдатель. В конечном итоге именно такие, как я, будут покупать эту картину, так что прислушайся, – Маришка со знанием дела скрестила руки на груди.
– А если опять не продастся? – кисть замерла в миллиметре от полотна.
Маришка капризно отмахнулась:
– Ну, оставишь себе. Или я могу забрать. Такую красоту не грех и в рамке на стену повесить! Ты только продай мне тогда чуть подешевле: кризис, сама понимаешь…
– Да, без проблем.
Я-взрослая смотрела на подругу с обожанием, а рука послушно наносила на нарисованную линию горизонта голубую краску, окончательно превращая полотно в ученическую поделку средней руки.
Неужели я и сейчас такая же и так же завишу от Маришкиного мнения? Да… А ведь в самом деле, стоило ей заикнуться, что художник – это не моё, как я сразу же поверила и смирилась.
Я постоянно повторяла за Маришкой во всём, будь то одежда или стиль жизни. Я старалась делать, как она, любить то, что любит подруга. Ведь это же Маришка: красивая, уверенная в себе, успешная. Кому не хочется быть такой, как она?
Однажды мы поссорились с мамой из-за нее.
– Не водилась бы ты с ней, дочь, – сказал в тот вечер мама, наблюдая, как я рву подготовленные для конкурса работы. – Завидует она тебе. Из завистников хорошие друзья не выходят.
– Чему завидовать-то? – я ревела в голос, толстый ватман отказывался разрываться, краски прилипали к влажным рукам, размазывались, оставляли на полотне грязные мутные отпечатки. – Твоя дочь – серая мышь.
Мама покачала головой, перехватила руку дочери, помешав разорвать работу.
– Ты талантлива, твои картины дышат. А у неё вместо мозгов и умений – пухлые губы, красивое лицо и тряпки на уме.
Тогда я оттолкнула ее руку, отбросила в сторону неподатливый лист бумаги: с него, выплескиваясь, смотрело стальное предштормовое небо. Грузные тучи застилали линию горизонта, сглатывая непокорные воды. Чайки метались страстно, рассекая белоснежными крыльями хмурые брызги.
– Талантлива! Рисунки как рисунки, – я отвернулась.
– Правильно, потому что ты всё для галочки делаешь: рисуешь, читаешь, учишься… и ждешь одобрения. Этот рисунок, – мама кивнула на морской пейзаж, – он живой. Он пахнет морем, водорослями, он кричит чайками. Неужели ты не слышишь это? Не видишь? Это та картина, которую ты рисовала душой.
Я шагнула за следующую дверь, последнюю: «ЛЕНЬ». Я уже почти знала, что увижу там.
Снова я-взрослая, снова рисовала, на этот раз – вид из окна. Серые дома, на стекле дождь, хмурые люди на улице. Все дышало тоской и безысходностью. Если бы не тонкий ванильно-розовый луч, пробивающийся сквозь тучи. Его видел только один пешеход. Промокший, без зонта и в утлой обуви, он, запрокинув голову, он улыбался этому лучу.
Раздался звонок в дверь. В квартиру заглянула суетливая женщина в мокром плаще. С волос у неё текло. Капли опускались на бетонный пол, оставляя темные разводы
– Тань, там в парке выставку организовывают! Поучаствуешь?
– Выставка? Ой, даже не знаю… На работе завал. Я подумаю, – отмахнулась я-взрослая.
– Ну, думай-думай! – соседка захлопнула дверь, подмигнув. Я-взрослая постояла и снова принялась за работу над рисунком, уже подписав ему приговор – его опять никто не увидит, как и малиново-красный закат над городом и целующуюся пару на набережной: все картину пылились за шкафом.
Помню, как-то в третьем классе учительница предложила поучаствовать в школьной выставке. Я отказалась. В тот день я пошла по магазинам с Маришкой и её мамой. Купила несколько обновок. Работу победителя той выставки отобрали для участия в общегородском конкурсе. Это могла быть моя работа.
Могла.
А когда надо было разучить несколько движений для танца на новогодний бал? Я сослалась на то, что совсем не умею двигаться, но на самом деле просто поленилась ходить на репетиции каждый день после уроков. В итоге я была одной из немногих, кто в танце не участвовал. Я стояла у стены и наблюдала за Маришкой, снова оказавшейся в центре внимания.
Погруженная в свои мысли, я и не заметила, как вновь оказалась в парке. А аттракцион «Открытые двери» исчез! Не было и старичка, заправлявшего фургончиком, ни синего фургона, ни размалеванных клоунов.
Я вернулась домой, обняла маму.
– Прости, мама… Я не стану врачом, как ты хочешь. Но я изменюсь, обещаю. Я добьюсь того, чтобы моя мечта стала реальностью
Мама спрятала улыбку в уголке глаз, достала с антресоли тот морской пейзаж, по которому метались испуганный надвигающимся штормом чайки. Край ватмана оказался измят и чуть надорван. Она протянула его мне.
– Думаю, если сделать паспарту, то разрыва не будет видно. Я сфотографировала твою работу и отправила на конкурс. Сегодня как раз пришел ответ – ты прошла в очный тур.
В стране Малого Мира
– На тебе, на!
Ботинком по раздражающе маленькому тельцу. Ещё секунду назад муравьишка спешил, торопился по своим делам, а сейчас затих, дёрнув пару раз тонкими лапками.
– Вот так-то, – второклассник Олег Симбирцев с видом победителя скрестил руки на груди. – И ничего на меня не обрушилось, Лен. Молния в голову не ударила.
Ленкой звали одноклассницу Олега. И не просто одноклассницу, а одну из самых симпатичных девчонок в параллели, отличницу и умницу. С ней Олегу было по пути домой. Они были на полянке. А прямо в её середине, будто из земли лежал большой камень, рядом с которым Ленка и увидела муравья. И сейчас она со страхом смотрела на распростёртого на асфальте муравья.
– И нечего было бояться.
– Но зачем же было давить? Его можно было просто перенести куда-то. Вон, на бордюр, он высокий. Помнишь, нам в школе говорили, что у каждого существа на планете, даже самого маленького, есть определённая функция. Чем-то он помогает.
– Ну знаешь, Лен, ты не благодарная, а ещё отличница. Я тебя только что спас, а ты мне про школу и жизненные функции какого-то муравья! Ленка, ты посмотри, какие они мелкие и как легко их убить. Вот человек умеет выкручиваться, бороться за жизнь. А эти… – он вздохнул. – Мне вот вообще кажется, что если природа не наделила насекомых способностью защищаться, то природе они не нужны.
После такого разговора с одноклассницей Олег долго ещё был возмущён. Ему казалось, что Ленка-Рапунцель, как ее звали иногда, вообще больше уважает каких-то таракашек, чем людей.
Думая так, Олег подошёл к дому. Идти туда не хотелось, так как там, кроме уроков и старшей сестры Лерки никто не ждёт. Родители на работе, брат Тимоха – в садике, а сестра, учащаяся в первую смену, наверное, уже и уроки сделала. И теперь ей, наверное, делать нечего и она начнёт гонять его, Олега: «Олеж, тут полы немытые» или «Ой, братик, сгоняй-ка в магазин, ты же в субботу не учишься и уроки тебе делать не надо».
Олег решил посидеть на тренажёрах во дворе.
Вдруг в траве послышался писк. Протяжный такой. Необычный. Олег заинтересовался и присел. И охнул от того, что увидел. В траве лежал кто-то, на первый взгляд похожий на обычную раздавленную бабочку. Но с человеческим лицом! А если присмотреться, то и тело у неё человеческое! Кожа только зелёная какая-то. Олег в шоке на это смотрел, а бабочка заговорила:
– Человек, ах, человек! Помоги мне. Малыш на площадке попал мячом мне по крылу, оно и сломалось… Подсади меня до клумбы, человек. А там уж мне помогут.
Олег перевёл взгляд с бабочки на небольшую клумбу, которую сделали у них во дворе на общие деньги жильцов дома.