Холодный остров. Пропащий Джонни

***

– Этот фильм про вампиров полный отстой, – сказала Сюзанна, выплёвывая жвачку на грязный асфальт. Фил затянулся ароматным дымом вишнёвой сигареты и присел рядом на парапет возле кинотеатра.

– Это порочит весь образ, – продолжила она, поправляя тёмные очки, которые не снимала даже ночью. – Они даже Боуи позвали, чтобы как-то скрасить это уныние, разбавили всё сиськами и кровищей. И как только Питер Мёрфи на такое согласился, я думала, он не позер.

– Это же кино, – вздохнул Фил, – Оно должно быть тупым, чтобы привлекать идиотов, обывателей и позеров.

Из кинотеатра выходили толпы накрашенных подростков и взволнованные парочки, все они спешили раствориться в сгущающихся вечерних сумерках. Эти люди были одеты точь-в-точь как Фил и Сюзанна: те же растрёпанные чёрные волосы, мешковатая одежда, рваные чулки.

– Вот для таких всё это и делается, – ухмыльнулась она.

– Надо проще смотреть на вещи, в этих кругах так просто затеряться. И уже непонятно, столетний вампир ты или просто сумасшедший субкультурник-сатанист. Всё потому что киношники и музыканты захотели нести некогда закрытый мир в массы. За это можно сказать кривое «спасибо» некоторым талантливым личностям, не умеющим держать язык за зубами. Я думал, эта мода не коснётся Острова, но нет, все непонятные детишки теперь играют в вампиров.

Они встали и пошли по петляющей мостовой в сторону набережной. Дул пронзительный ветер, который заставил бы любое живое существо съёжиться и поспешить в теплую нору, но вампирам было всё равно.

– Да ладно тебе, – продолжила разговор Сюзанна, доставая из пачки новую сигарету. – Это что, первый фильм о вампирах? Когда-то мы ходили с тобой на «Носферату» и все тоже думали, что это шедевр, теперь этот чёрно-белый фильм двадцатых стал историей, классикой ужасов и тому подобное…, но не породил собой никаких готов.

– Хм, с тех лет мне больше запомнились «Уродцы». И давай не будем пускаться в ностальгию как тысячелетние старики.

Им обоим недавно исполнилось по сто лет, по вампирским меркам – совсем немного, сто лет непрерывного вампирского детства. Они повидали немало, но совсем не успели устать от дарованной им вечности.

– У вас есть прикурить? – послышался откуда-то звонкий детский голос.

Рядом стояла растрёпанная девочка в большом не по размеру плаще. Растёкшаяся тушь стекала по её бледному лицу, образуя чёрные трещины на белом фарфоре кожи. Тёмно-синие губы посасывали фильтр незажжённой сигареты.

– Конечно, – Сюзанна достала спички и помогла ей прикурить, ладонью защитив пламя от ветра.

– Как вам фильм? – спросила девчонка.

На вид ей было лет 15, если не меньше.

– Ничего, – ответил Фил.

– Пошли с нами, – предложила Сюзанна, – у нас дома есть кино покруче.

***

Добираться до кладбища следовало разными путями, чтобы «не протоптать себе дорожку».

Морриган помнила это правило, пробираясь сквозь мёртвый осенний лес. Солнце уже готовилось сброситься с обрыва в реку, орошая кроны деревьев красноватым жидким светом.

Всеми силами она прогоняла от себя страх – негоже чёрной ведьме бояться темноты и неизвестности. Если сделать всё правильно, то тонкий мир не причинит вреда. Сила несовместима со страхом. В конце концов, мёртвые и так твои друзья.

Кто-то бесшумно шагал к ней на встречу по остаткам гранитной мостовой, поросшей густым мхом. Незнакомая фигура остановилась перед ней в метрах трёх. Чёрный плащ типа тех, что носили инквизиторы, струящийся газообразный щёлк. Белые руки, унизанные браслетами, медленно стягивали с лица капюшон. То, что было под ним, оказалось страшнее голого черепа или безобразной звериной морды. Морриган увидела своё собственное лицо, искажённое надменной улыбкой.

Она не растерялась, она назвала себя по имени.

– Что ты хочешь узнать? – отвечало нечто её же собственном голосом, который непривычно резал слух, словно диктофонная запись. – Просто чувствуй силу, собирай силу. Расправь ладони. Ты найдёшь все ответы на своём пути.

Морриган-призрак, накинула капюшон и растворилась в вечернем мороке. Этот кошмар наяву был страшнее всего увиденного в анатомичке. Пальцы до боли вжались в ладонь, вспомнив про концентрацию, Морриган обуздала свой страх, двигаясь дальше.

«В мёртвых огромная сила, – вдруг зазвучал у неё в голове тот самый знакомый-незнакомый голос. – Они там, лежат в земле целую вечность, им скучно. Там нет душ, там только фантом того, что было при жизни. Если правильно попросить, то он сделает для тебя всё. Если захочешь, то ты можешь убить своего врага. Только попроси, и они заберут его с собой»

Мир проплывал вокруг удивительными красками. Сгущающаяся тьма завораживала, множество огней проносилось перед глазами, они витали в воздухе, словно светлячки или далёкие звёзды. Морриган продолжала свой путь под звуки голоса над ухом:

«Но не только в смерти сила твоя. Хочешь избавиться от печали? Они помогут тебе закопать её, похоронить в глубине своего королевства. Хочешь обрести любовь – укажи на любого мужчину, мертвецы обуяют его сердце лютой тоской, и одна лишь ты станешь для него светом во тьме».

Она не заметила, как миновала ворота старого кладбища. Город мёртвых; вереница домов-склепов, огороженных ржавыми оградами, скульптуры ангелов с незаживающими дорогами трещин-слёз. Покосившиеся кресты и заросшие надгробия «бедных кварталов» города скорби выглядели менее помпезно, зато добавляли зловещести этому месту.

Но не мёртвых следовало бояться. После того, как в восемь часов вечера гасли огоньки старой протестантской церкви, в некрополе закипала своя ночная жизнь. Здесь по ночам часто бродили бездомные, подъедая остатки поминальных пирогов, допивая скисшее вино, оставленное для пира душ. Они жгут костры в старых склепах, уходят глубоко в катакомбы, будто заранее привыкая к земле и могильному холоду. Бродяги – не самые страшные из живых обитателей погостов; кладбище – идеальное место для бандитских разборок и незаметной утилизации человеческого мусора.

Взошедшая луна озарила кресты и могильные плиты своим серебристым светом; словно вычерченные мелом на обгоревшей стене ночной мглы, они сияли впереди бесчисленными росчерками. И там, среди царства света и тени, мелькал одинокий силуэт. Чем ближе Морриган приближалась к этому месту, тем ярче и отчётливее становились контуры пляшущего на надгробиях тела. Кто-то тонкий и ловкий буквально парил с могилы на могилу, и его лохмотья вились на ветру словно крылья.

Морриган притаилась возле мраморного склепа, наблюдая за диковинным танцем неведомого существа. Казалось, словно рога его мерцают в свете луны, зеленью малахита горят глаза и сияют тонкие белые иглы зубов. Закончив танец, существо уставилось прямо на неё. Между ними оставалось метров пять гнетущей темноты.

Морриган прогнала страх и выпрямилась в полный рост – негоже чёрной ведьме бояться мелкого погостного беса, пусть даже так отчётливо представшего перед ней.

– Будет ли мне помощь в делах моих?! – крикнула она, не узнавая собственного голоса.

Морриган вытащила из сумки бумажный пакет с яблоками и, держа его на вытянутой руке, протянула чёрту. Он подскочил к ней в одно мгновение, выхватывая дары. Секунда – и он уже сидел на крыше склепа. Она не видела движение, лишь почувствовала ветер.

– Нет, – сказал чёрт неожиданно низким и глубоким голосом, звучащим словно из-под земли. Его острые, как иглы, зубы впились в бок плода.

Морриган вздрогнула раньше, чем надкушенное яблоко пролетело мимо неё, разбившись о памятник.

– Если бы мог – убил бы, – сказал чёрт, сверкнув на прощанье глазами…

***

Марк

Утро – начало каких-то чудесных свершений, нового дня. Что в этот момент делают обычные люди? Встают утром, наливают кофе, надевают чистые рубашки, садятся в машину и едут на работу. Я всё думал о том, что делали люди раньше. Просыпались с первыми петухами, завтракали вчерашним хлебом и шли работать в поле. До самого вечера. И так день ото дня, пока не помрёшь лет в 30 от холеры. К чему это я? Не знаю. Просто к тому, что я проснулся и понял, что ничего делать не надо.

На меня таращился призрак очкарика из магазина, тот самый, причиной чьей смерти послужил я и мои друзья. Прежний я снова испугался и схватил бы бесполезное ружьё. Новый я воспринимал всё, как должное.

– Расслабься, чувак! – сказал я ему. – Ты умер, зато тебе не надо на работу. Не этой ли свободы ты хотел? Можешь спокойно ходить где угодно и глазеть на сиськи в женских раздевалках.

Снег повалил с неба как гусиный пух из простреленной подушки, прикрывая срам голых деревьев и борозды замёрзшей грязи во дворе. Снег припорошил кучи мусора, коробки и остов старого «Форда». Превратив упаднический осенний пейзаж в зимнюю сказку, словно сошедшую с рождественской открытки.

Я вспомнил, что мы пропустили День Благодарения. Вот только кого и за что благодарить? Индейцев, которых потом вырезали? Впрочем, мне без разницы, я не хиппи, чтобы размышлять об этом.

Это вторая моя настоящая зима. В Калифорнии, в пригороде Сакраменто, где я прожил почти всю жизнь, снега не было отродясь. Впервые вступил в белую липкую кашу я только прошлой зимой на Острове. Не сказать, что снег мне понравился. Поначалу всё кажется интересным, но я порядком устал созерцать его четыре с половиной месяца. Глаза щемит от белого, тело ломит от холода. Многое переосмысливаешь в этой вечной мерзлоте, но за 18 лет я порядком устал от жары, потому и двинулся на север вдоль западного побережья.

От размышлений меня отвлекли вихри метели в саду. Там вместе со скрученными сухими листьями и колючей снежной пылью танцевал тёмный силуэт. Было непонятно, управляет ли он метелью или же она властна над ним. Но вот он был куда более материальным, чем все призраки, увиденные мной ранее.

Я вышел на крыльцо, натягивая пальто на ходу. Метель валила с ног.

– Кто ты, чёрт возьми, и что ты делаешь в моём саду? – спросил я.