Между «Правдой» и «Временем». История советского Центрального телевидения

В советском контексте попросить зрителей сравнить свои чувства по поводу дискуссий о марксизме-ленинизме и концертов популярной музыки было весьма проблематично. В опросе 1965 года о «популярности» теле- и радиопрограмм было тщательно проведено разделение передач на категории, так чтобы популярность конкретной новостной или пропагандистской программы измерялась лишь относительно других передач из той же категории[215 - Итоговая справка о результатах социологического исследования популярности радио- и телевизионных программ, проведенного на предприятиях г. Москвы // ГАРФ. Ф. 6903. Оп. 3. Д. 277. Л. 37.]. Исследования, проводившиеся в 1965–1966 годах НМО, также часто фокусировались только на одном жанре, например на художественных программах или программах для молодежной аудитории, с тем чтобы избежать неловких сравнений между политическими и развлекательными жанрами[216 - См., например: Итоговая справка о результатах анкетных опросов радиослушателей и телезрителей о художественных передачах радио и телевидения // ГАРФ. Ф. 6903. Оп. 3. Д. 281; Итоговая справка о результатах анкетного опроса телезрителей о молодежных программах и статистические таблицы к ним // ГАРФ. Ф. 6903. Оп. 3. Д. 329.].

Но по мере подъема социологии и увлечения советских интеллектуалов идеями, лежащими в основе социалистических реформ 1967–1968 годов, некоторые из этих барьеров начали падать. С 1967 года НМО стал еще более прямо спрашивать зрителей, что они смотрят, а что нет, и не стеснялся сопоставлять в своих отчетах популярность (или ее отсутствие) сугубо политических и развлекательных программ. В одном из опросов цель была определена так: «Получить материалы, характеризующие отношение телезрителей к основным передачам центрального телевидения». Зрителям «было задано два основных вопроса: какие из существующих передач надо оставить в программах центрального телевидения и какие исключить из программ». Двенадцать «вспомогательных» вопросов были призваны «раскрыть более точно, какие стороны передач зрителям нравятся и какие не нравятся». В опросе также были перечислены тридцать пять программ Центрального телевидения – зрителей просили высказать о них свое мнение[217 - Итоговая справка о результатах анкетного опроса «Зрители о программах и передачах Центрального телевидения за февраль – май 1967 г. и документы к ней» // ГАРФ. Ф. 6903. Оп. 3. Д. 407. Л. 1–2.]. В другом опросе НМО от 1967 года зрителей просили оценить, насколько они «удовлетворены» программами, подготовленными теми или иными редакциями[218 - Об опросах, направленных на определение «степени удовлетворенности телезрителей программами телевидения», см.: ГАРФ. Ф. 6903. Оп. 3. Д. 410; Гуревич П. Жажда информации // Журналист. 1968. № 8. С. 61–62.].

В 1967 году НМО начал проводить опросы, в которых зрителей просили сообщить, что они посмотрели за предыдущую неделю. Результатом по крайней мере одного такого опроса стал ранжированный список, не похожий на те, что составляются американской системой рейтингов, с самыми просматриваемыми программами в верхних строчках. Этот опрос, проведенный среди работников семи московских заводов и других учреждений в период с 30 июля по 5 августа 1967 года, показал, что четверку самых просматриваемых респондентами программ составили футбол, бокс, эстрадная программа «Голубой огонек» и парад советского флота. «Эстафета новостей» Фокина, показанная после парада (и содержавшая много информации о внешней политике и культурной жизни), была на седьмом месте. Следующей новостной передачей были ежедневные «Телевизионные новости», которые оказались на далеком четырнадцатом месте. За исключением молодежного журнала «В эфире молодость», состоявшего в основном из конкурсов и музыкальных выступлений, ни одна пропагандистская программа не упоминалась достаточно часто, чтобы попасть в итоговый список[219 - Итоговая справка о результатах ежедневного опроса радиослушателей и телезрителей г. Москвы о радио- и телепередачах, проведенного с 30 июля по 5 августа 1967 г., и документы к ней // ГАРФ. Ф. 6903. Оп. 3. Д. 408. Л. 4.].

Руководство Центрального телевидения и даже сами авторы опроса в НМО были не очень-то довольны этими новыми данными о популярности пропагандистских программ. Хотя сотрудники НМО задавали многие из тех же вопросов, что и американские исследователи аудитории СМИ, и явно стремились заимствовать их методы, они тем не менее подчеркивали, что руководствовались иным пониманием отношений между вещателем и аудиторией, нежели на капиталистическом Западе: «У нас не редко призывают учиться у них [США] методам социологических исследований в области изучения аудитории радио и телевидения, – говорилось в докладе НМО за 1965 год, – забывая при этом о средствах и целях исследований. А цели их для нас совершенно неприемлемы»[220 - ГАРФ. Ф. 6903. Оп. 3. Д. 277. Л. 12.]. Определение различий между советской практикой изучения аудитории – с одной стороны – и американской или капиталистической – с другой – стало критически важной темой в обсуждении того, как новые социологические исследования будут использоваться в решениях Центрального телевидения по формированию сетки вещания и содержанию телепрограмм.

Первое различие, которое провели сотрудники Центрального телевидения и НМО, касалось цели социалистического вещания и его отношения к зрительским вкусам. Это было различие, лежавшее в основе официального советского понимания целей государственной деятельности и превосходства СССР в конкуренции с Западом в период холодной войны. Как сказал Николай Месяцев, председатель Гостелерадио с 1964 по 1970 год, выступая перед партийцами комитета в 1966 году, телевизоры были не только потребительским товаром, необходимым для ориентированной на досуг культуры богатого общества. «Думается, – отмечал он, – что критерием богатства того или иного общества выступает не только производство материальных благ на душу населения, но и, если так можно сказать, „производство самой этой души“. Всестороннее развитие личности выступает как фактор, во многом определяющий экономический и культурный, материальный и духовный прогресс общества»[221 - РГАСПИ-м. Ф. 43. Оп. 1. Д. 36. Л. 750.]. Схожим образом, в одном из докладов НМО подчеркивалось: представленные изобличительные данные вовсе не означают, «что вещание должно гнаться только за вкусами большинства, приноравливаться к этим вкусам… как это делают работники американского телевидения, что грозит вещанию превратиться в „хвостистское“, потерять свое прогрессивное значение…» Вместо этого, говорилось далее, советское телевидение должно стремиться к тому, чтобы прогрессивное, просветительское или мобилизующее содержание нравилось большинству зрителей.

«Речь идет о том, чтобы передача, преследующая прогрессивные цели, заинтересовала многих, – продолжали авторы доклада, – чтобы она нравилась большинству, доходила до его сознания, а не выключалась по причине неинтересной формы, недостаточной содержательности или малой понятности»[222 - ГАРФ. Ф. 6903. Оп. 3. Д. 277. Л. 17.]. Таким образом, проблема зрительского недовольства чисто политическими программами была связана с необходимостью повышать качество телепередач и профессиональное мастерство телевизионщиков: важные государственные послания должны быть осмысленными и привлекательными для «многих», для «большинства», для того чтобы они не выключались, то есть достигали цели.

Эта профессиональная задача работников телевидения стала еще более актуальной благодаря другому важному выводу из социологических исследований середины – конца 1960?х годов: советская публика слушала зарубежные радиопередачи, а советские новостные программы на телевидении и радио не выдерживали конкуренции. Одно из исследований предпочтений теле- и радиоаудиторий, проведенное среди сотрудников семи московских учреждений, включая кондитерскую фабрику «Красный Октябрь», электроламповый завод, вычислительный центр Центрального статистического управления и Министерство торговли, показало, что 54% опрошенных слушали зарубежные голоса. Многие из них, как сообщила группа НМО по изучению аудитории, объясняли «слушание программ зарубежных станций… недостаточной оперативностью и конкретностью нашей информации». Интервьюеры НМО уделили этой теме особое внимание. «Обидно, – говорил один зритель, – что наше радио и телевидение менее оперативно, чем зарубежное. Надо быстро давать и объяснять больше фактов, не только серьезных, но и мелких, но характерных». «Меньше начетничества и скучных теоретических обоснований, – предлагал другой зритель. – …Своевременно информировать по отдельным политическим событиям, и не оставлять без правдивого освещения информации буржуазных радиостанций»[223 - ГАРФ. Ф. 6903. Оп. 3. Д. 408. Л. 6.].

В отличие от более противоречивой реакции на аналогичные результаты опроса аудитории со стороны журналистов из «Комсомольской правды», реакция Центрального телевидения на эту новую информацию была умеренно позитивной. Данные социологического исследования, проведенного НМО, требовали осторожного отклика, поскольку советская медиаорганизация не могла согласиться на развлечение без политического содержания. В то же время многие сотрудники Центрального телевидения давно выступали за содержание, воздействующее на аудиторию косвенно и лишенное именно тех элементов, что больше всего раздражали зрителей, – таких, как сухой, формализованный язык, задержки в производстве и цензурные требования, из?за которых советские новости выходили гораздо медленнее, чем у зарубежных радиоконкурентов. Их реакция на социологические исследования аудитории, призванная объяснить непопулярность чисто политических программ, сохранив при этом просветительские ценности социалистической политической системы, была равнозначна переопределению «массовой» телеаудитории и типа программ, нацеленного на этого массового зрителя.

ТРЕБОВАТЕЛЬНЫЙ И ДИФФЕРЕНЦИРОВАННЫЙ СОВЕТСКИЙ ЗРИТЕЛЬ

Знакомство Центрального телевидения с социологическими исследованиями аудитории происходило в контексте общей переоценки природы советской публики, которая происходила тогда в кино, на радио и в прессе[224 - Эта переоценка происходила во всем Восточном блоке. Об этом процессе на югославском телевидении см.: Mihelj S. Audience History as a History of Ideas. О советских кинематографе и печатных СМИ см.: First J. From Spectator to «Differentiated» Consumer; Huxtable S. In Search of the Soviet Reader.]. Как и многие их коллеги из печатных СМИ и кино, сотрудники Центрального телевидения пытались объяснить и учесть результаты исследований аудитории, указывавшие на непопулярность просветительского и мобилизующего контента, двумя способами. Во-первых, непопулярность откровенно политического контента и новостных программ объяснялась быстрым культурным развитием советских телезрителей: их интеллектуальные запросы опережали квалификацию сотрудников Центрального телевидения. Согласно этому доводу, по мере того как советские люди переезжали в новые частные квартиры, их культурный уровень повышался. «Мы на старой квартире всё смотрели, – рассказывал журналисту и телекритику Георгию Фере в 1967 году один из его собеседников. – …А как переехали, стали смотреть выборочно»[225 - Фере Г. Как я был телевизионным техником // Журналист. 1967. № 4. С. 36.]. В ответ на это сотрудники должны были адаптировать программы к требованиям зрителей, особенно в том, что касалось визуального содержания, своевременного сообщения новостей и живой, очищенной от шаблонных формулировок подачи информации[226 - Это утверждение было сформулировано руководителем методического сектора Эстонского телевидения Рут Каремяэ в: Каремяэ Р. «…Как тяжелые пушки в бою!» // Советское радио и телевидение. 1967. № 7. С. 30–33. Такой подход к вопросу о зрительской скуке продолжал использоваться на протяжении 1970?х гг., поскольку позволял сместить проблему со зрителей или самой советской идеологии на наиболее контролируемую переменную – самих сотрудников Центрального телевидения.]. Эта ссылка на искушенность зрителей была связана с одним удобным домыслом: она одновременно подтверждала исторический нарратив о неуклонном прогрессе, лежавший в основе легитимности коммунистической партии, и возвращала к привычному дискурсу о бюрократе, отстающем от динамичного советского населения. Идея о том, что зрители требуют тонко организованных, своевременных и интересных программ, стала зацепкой для журналистов, режиссеров и писателей, стремившихся к большей свободе в создании именно таких сложных, увлекательных и современных произведений[227 - Jones P. The Fire Burns On?]. Но это также было связано и с серьезными опасениями по поводу цинизма и разочарования зрителей, которые пережили публичную критику Сталина при Хрущеве, а затем, после его смещения в 1964 году, и самого Хрущева[228 - Huxtable S. In Search of the Soviet Reader.]. Другим способом объяснить непопулярность определенных видов политически значимых программ было утверждение, что эти программы изначально не предназначались для всей телеаудитории, а скорее были рассчитаны на строго определенные ее подгруппы. Здесь, как и их коллеги в кино и печати, специалисты Центрального телевидения обратились к идее дифференцированной аудитории, призвав к такой стратегии составления телепрограммы, в основе которой лежала бы ориентация на отдельные группы зрителей[229 - Ibid.; First J. From Spectator to «Differentiated» Consumer. P. 332–340. Хакстэйбл утверждает, что журналисты «Комсомольской правды» с гораздо большей неохотой, чем кинематографисты, отказывались от идеи обобщенного «массового читателя» в пользу представления о разнообразной, социологически дифференцированной аудитории (см.: Huxtable S. In Search of the Soviet Reader). Как показывает Фёрст, кинематографисты также отошли от идеи дифференцированной аудитории к концу 1970?х гг.].

Идея ориентации на конкретного зрителя не была для Центрального телевидения совсем уж новой, но после 1965 года ее характер значительно изменился. Еще в конце 1950?х энтузиасты телевидения призывали к созданию программ, у которых был бы «точный адрес», то есть конкретный зритель. Однако они понимали это довольно абстрактно, как некую ментальную практику для профессионалов телевидения, таких как Валентина Леонтьева. В идеале они должны были представить себе в качестве аудитории образованного, любознательного, увлеченного советского гражданина и сделать свой экранный стиль таким, чтобы наладить связь с этим человеком, а обнаружиться он может в самых разных средах. С расширением социологических опросов этот «точный адрес» стал относиться в первую очередь к конкретным подгруппам населения, определяемым такими категориями, как пол, образование и профессия.

Несмотря на сильное сходство между этой стратегией и западными маркетинговыми исследованиями с их демографически определенными целевыми аудиториями, советские телевизионщики, как и их коллеги в кино, поместили дифференцированную аудиторию в основу своей претензии на отличие от западных коммерческих вещателей[230 - First J. From Spectator to «Differentiated» Consumer. P. 344.]. По наблюдениям НМО, целью вещателей Америки и других капиталистических стран было привлечь наибольший процент аудитории и удерживать ее как можно дольше. Их исследования, как говорилось в одной из справок НМО за 1965 год, были направлены на «определение наиболее модных, одуряющих передач, чтобы ориентироваться на них, приковывая к телевизорам и радиоприемникам всех, кого только можно приковать, вопреки их интересам и требованиям…». Советские же вещатели, напротив, преследовали цели, которые «совпадают с интересами слушателей и зрителей, с интересами народа. <…> Вот почему, – продолжали авторы доклада, – передачи адресуются не всем, а определенному кругу людей, с учетом их рода занятий, возраста, пола, образования и даже места жительства»[231 - Итоговая справка о результатах социологического исследования популярности радио- и телевизионных программ, проведенного на предприятиях г. Москвы // ГАРФ. Ф. 6903. Оп. 3. Д. 277. Л. 12.]. Не каждая передача может понравиться каждому человеку, и в этом вся суть: телевидение не превращает советских граждан в зомби – по окончании заинтересовавшей их передачи они выключают телевизор и идут заниматься каким-нибудь другим полезным делом.

И хотя специалисты и руководители Центрального телевидения, объясняя, какую дифференциацию они имеют в виду, часто называли все те же самые социальные категории: возраст, пол, уровень образования, но на практике им было гораздо удобнее описывать зрителей в терминах не социально-демографических характеристик, а вкусов и интересов. Особенно большие сложности в этом плане создавал пол. Так, разница между любителем театра и спортивным болельщиком часто служила способом иносказательного обсуждения пола: например, когда зрительницы говорили о «полнейшем разладе» в семье в те моменты, когда боксерский матч совпадал по времени показа с каким-то фильмом[232 - Фере Г. Как я был телевизионным техником. С. 38.]. Представление о том, что социальные различия оборачиваются существенными, потенциально неустранимыми разногласиями внутри телевизионной аудитории, – разрывами, которые не может преодолеть общая симпатия к спорту или опере, – оставалось весьма неудобным. Поразительное отсутствие внимания к женской аудитории как таковой отражалось и в дневном расписании Центрального телевидения, с конца 1960?х годов основанном на повторе программы предыдущего вечера[233 - В качестве контрастного примера см. главу о «повседневности» британского телевидения в: Scannell P. Radio, Television, and Modern Life.]. Политически важной аудиторией советского дневного телевидения были не домохозяйки и даже не пенсионеры, а рабочие и школьники, которые работали или учились во вторую смену и поэтому не могли смотреть вечерние передачи[234 - Исключением стала вышедшая в 1957 г. программа «Для вас, женщины!». Ориентация «Первого канала» и «Орбиты» на массовую аудиторию была также обусловлена одновременным созданием после открытия «Останкино» третьего и четвертого каналов – особенно Третьей (учебной) программы, начавшей вещание 4 ноября 1967 г., куда была перенесена большая часть непосредственно дидактических и просветительских программ Центрального телевидения – от уроков иностранного языка до научно-популярных фильмов и целых дистанционных курсов. См.: По горизонтали, по вертикали // Советское радио и телевидение. 1967. № 11. С. 49–50.]. Когда руководители Центрального телевидения или журналисты упоминали о специфических зрительских привычках телезрительниц, обычно это было связано с их крайне ограниченным временем на досуг по сравнению с мужчинами; подразумевалось, что женщины лишь маргинальные члены телевизионной аудитории, и в результате телезрительницы делались еще менее «видимыми»[235 - См., например: Месяцев Н. Доклад на Всесоюзной Конференции по телевидению «Пути дальнейшего повышения качества телевизионных программ» // РГАСПИ-м. Ф. 43. Оп. 1. Д. 40. Л. 44; Фере Г. Как я был телевизионным техником. С. 38.].

Однако в то время, когда опасения по поводу влияния этого нового и всепоглощающего средства массовой коммуникации на советскую культурную систему были еще велики, среди некоторых руководителей Центрального телевидения дифференциация программ Центрального телевидения по вкусам получила поддержку – как способ утверждения ограниченной роли телевидения в досуге советских людей[236 - Roth-Ey K. Moscow Prime Time. P. 199–208.]. В 1967 году Анатолий Богомолов, главный редактор программ Центрального телевидения, отвечавший за составление расписания, опубликовал в «Журналисте» статью под названием «Поменьше смотрите телевизор», где ответил на звучавшие в прессе обвинения Центрального телевидения в том, что передачи его были скучны. Критики полагают, писал Богомолов, что каждая минута телевизионного расписания должна быть интересна каждому зрителю. Но это невозможно и нежелательно, особенно учитывая, что передачи Центрального телевидения на двух московских каналах составляют восемнадцать часов в день, а вскоре, с открытием «Останкино», их продолжительность возрастет – на четырех московских каналах – до пятидесяти часов в день. Вместо этого советские телепрограммисты стремятся «научить зрителя выбирать программу», «научить его… как можно меньше смотреть телевизор», и вот почему:

Существует термин «объесться зрелищем».

Злоупотребление телевизором опасно. Опасно для зрителя и для телевидения. Зритель [после многочасового просмотра] уже не видит хорошего, не в состоянии осмыслить увиденное и сказанное. И тогда приходят письма, удивительно похожие на статьи некоторых критиков. «Вчера смотрел весь вечер телевизор и ничего хорошего не увидел».

Как хочется ответить такому автору-зрителю: «Не надо весь вечер сидеть у телевизора. Посмотрите одну-две передачи и выпуск „Теленовостей“. А потом почитайте, погуляйте»[237 - Богомолов А. Поменьше смотрите телевизор // Журналист. 1967. № 6. С. 39–41.].

Ил. 2. «Ну что ты все дома торчишь? Погулять бы пошел, что ли…» (С. Спасский) – Крокодил. 1970. Ноябрь. № 33

Эта точка зрения оказалась устойчивой; в 1970 году она все еще была достаточно распространена, чтобы быть высмеянной в карикатуре в сатирическом журнале «Крокодил» (ил. 2). На ней был изображен суровый диктор, высунувшийся из экрана, чтобы пожурить зрителя: «Ну что ты все дома торчишь? Погулять бы пошел, что ли…»

Вторым ответом было признание того, что некоторые программы могут быть рассчитаны лишь на ограниченную аудиторию. Как отмечалось в отчете по результатам исследования 1965 года, одна из основных причин, почему определенные виды пропагандистских и образовательных программ не привлекали зрителей, состояла в том, что их авторы не вполне понимали, насколько узка их аудитория. Например, если они рассказывали о последних химико-технологических достижениях, им не следовало ориентироваться на аудиторию со средним школьным образованием, которой это едва ли было интересно. К тому же они оттолкнули бы специалистов – аудиторию, которая и нужна больше всего подобным программам[238 - ГАРФ. Ф. 6903. Оп. 3. Д. 277. Л. 37. Одной из программ, иллюстрирующих эту проблему, был «Экран большой химии», созданный в рамках хрущевского курса на внедрение современной промышленной химии в Советском Союзе.]. Однако здесь возникало столько же вопросов, сколько и ответов. Кто, в конце концов, будет решать, какие передачи предназначены для всех зрителей, а какие – для узкой аудитории?

Кроме того, ориентация на дифференцированную аудиторию была сложной бюрократической задачей, особенно учитывая многоканальность, которую мог создать или усилить приход Центрального телевидения в регионы. В декабре 1965 года Научно-методический отдел провел конференцию по вопросу программирования и координации между каналами в преддверии открытия «Останкино», которое увеличит количество каналов в Москве до четырех, а за пределами Москвы создаст ситуацию конкуренции между местными станциями и новым общегосударственным Первым каналом Центрального телевидения. В конференции приняли участие сектор эстетики Института истории искусств Министерства культуры, кафедра радио и телевидения факультета журналистики Московского государственного университета и лаборатория социологических исследований Ленинградского государственного университета. Присутствовали там и влиятельные слушатели: представители Высшей партийной школы при ЦК КПСС, Института философии Академии наук, Академии общественных наук – центральных институтов формирования советской идеологии; члены союзов писателей, кинематографистов и журналистов; студенты МГУ и Всесоюзного государственного института кинематографии. Конференция была приурочена к ежеквартальному совещанию программных редакторов местных телеканалов, поэтому на ней также присутствовали составители местных телепрограмм из сорока городов[239 - Справка по итогам теоретической конференции «Принципы многопрограммного телевидения» в материалах к протоколу № 2 засед. Госкомитета от 21 янв. 1966 г. // ГАРФ. Ф. 6903. Оп. 1. Д. 886. Л. 196, 213.].

В отчете о конференции подчеркивалась уникальная задача, стоявшая перед советским телевидением, которое стремилось создать единую национальную сетку вещания для Первого канала Центрального телевидения, придерживаясь «социалистических» принципов вещания, основанных на ограничении просмотра и недопущении рыночной конкуренции между каналами. «Как только рядом с уже существующей появляется вторая программа, возникает „конкурентная“ ситуация», – отмечалось в отчете. Эта ситуация требовала координации расписаний разных каналов, создания для каждого канала собственного «лица». Для составителей телепрограммы, утверждалось далее, вопрос состоял в том, «должен ли зритель иметь возможность каждодневного свободного выбора, или зрительская аудитория должна более или менее пропорционально распределяться по программам», ориентированным на определенные социальные группы или группы интересов[240 - Там же. Л. 206. Разумеется, у зрителей осталась бы возможность выбора между каналами ввиду потребления телевидения в домашних условиях, независимо от попыток Центрального телевидения повлиять на их выбор.].

В ходе дискуссий на конференции был выработан следующий ответ: у зрителей действительно должен быть выбор, но ограниченный достаточно жесткими рамками, которые помогут не допустить как чрезмерного просмотра, так и нежелательной «конкуренции» между каналами и отдельными программами. Расписание должно быть основано на разделении программ по двум категориям: «передачи для массовой (то есть всей) аудитории и передачи для дифференцированной аудитории, для определенных групп аудитории (отличающихся между собой по возрасту, полу, образованию, профессии, интересам) и т. д.». Программы, рассчитанные на массовую аудиторию, но относящиеся к разным жанрам (например, кино и спорт), было предложено планировать так, чтобы они совпадали по времени друг с другом. Если на одном канале идут программы, ориентированные на конкретную аудиторию (скажем, на работников сельского хозяйства), то и на другом канале должна идти узконаправленная программа, но уже для другой подгруппы аудитории. Самым важным, по мнению участников конференции, было «строго следить за тем, чтобы не совпадали по времени, скажем, кинофильмы, развлекательные ревью с политическими передачами» на другом канале[241 - ГАРФ. Ф. 6903. Оп. 1. Д. 886. Л. 207.].

Оставляя в стороне элементарную невозможность такого уровня ежедневного контроля и координации на центральных и региональных каналах, НМО предложил два противоречащих друг другу подхода к тому, какие именно виды программ следует считать интересными для всей аудитории. В одном из отчетов НМО за 1965 год говорилось, что программами для массовой аудитории являются только «крупнейшие события общественного значения, каким было, например, открытие XXII съезда КПСС»[242 - ГАРФ. Ф. 6903. Оп. 3. Д. 277. Л. 12.]. А на прошедшей в декабре того же года конференции по телепрограммированию к передачам для массовой аудитории были отнесены прежде всего фильмы и эстрадно-музыкальные программы[243 - Справка по итогам теоретической конференции «Принципы многопрограммного телевидения» в материалах к протоколу № 2 засед. Госкомитета от 21 янв. 1966 г. // ГАРФ. Ф. 6903. Оп. 1. Д. 886. Л. 207.].

Эта неуверенность в том, какие программы подходят для массовой аудитории, выявила противоречие – очевидное и для кинематографистов, и для газетчиков – между двумя основными характеристиками отношения «социалистического» телевидения к его аудитории, которые стремились пропагандировать Главная дирекция программ Центрального телевидения и НМО. Советское телевидение не могло заниматься «производством души», воспитанием зрителя просветительскими программами, если оно при этом стремилось ограничивать просмотр, делая телевидение узконаправленным, а значит, и неинтересным для многих или большинства зрителей[244 - First J. From Spectator to «Differentiated» Consumer. P. 336–339; Huxtable S. In Search of the Soviet Reader. P. 630–631.]. В конце концов, зрители и сами могли ограничить (и ограничивали) просмотр, просто выключив телевизор, а их альтернативные формы досуга могли быть и не просветительскими: они могли прогуляться, как предлагали Богомолов и карикатурист «Крокодила», а могли и поиграть в домино или, того хуже, напиться с друзьями[245 - Трансляция футбольных и хоккейных матчей появилась в отчетах Центрального телевидения о его «антиалкогольной пропаганде». См., например: Стенограмма собрания партийного актива «О состоянии работы по выполнению Постановлений ЦК КПСС о мерах по усилению борьбы против пьянства и алкоголизма, вытекающих из решений КПК при ЦК КПСС от 20 апреля 1977 г. (13 июля 1977 г.) // ОХДОПИМ. Ф. 2930. Оп. 3. Д. 230. Л. 18–19.]. Таким образом, скука перед экраном телевизора была проблемой не меньшей, а то и большей по сравнению с проблемой, описываемой словами «объесться зрелищем». Опасение, что зритель может заскучать перед телевизором, отражено в карикатуре «Крокодила» за 1965 год (ил. 3). Надпись «Телезритель-рационализатор» отсылает к проводившимся под эгидой государства конкурсам рационализаторов на предприятиях; в данном случае зритель оснастил свой телевизор будильником и заснул, пока пожилой мужчина на экране читает по бумажке, – это та самая лекция без иллюстраций, на которую часто жаловались зрители. Исходное допущение советских телепрограммистов, согласно которому политическим или философским лекциям не место в прайм-тайме, отличало советское телевидение от, скажем, французского государственного телевидения, где ведущие философы регулярно появлялись с 1951 года, – это было частью большой работы по осмыслению прошлого Франции и формулированию французской национальной идентичности[246 - Chaplin T. Turning on the Mind: French Philosophers on Television. Chicago: University of Chicago Press, 2007. P. 1–4.].

Ил. 3. «Телезритель-рационализатор» (Е. Гуров) – Крокодил. 1965. Июнь. № 17

Центральное телевидение было ограничено и распорядком дня реальных зрителей: лишь часть вещательного дня заставала большинство зрителей дома и при этом готовыми к просмотру телевизора. Социологические исследования аудитории показали, что у советского телевидения был свой вечерний эквивалент прайм-тайма американских сетей, на языке телевизионщиков – «самое смотровое время». Согласно одному исследованию 1967 года, в будние дни аудитория московских телезрителей вырастала с 13% в 17 часов до 27% в 18 часов, затем до 52% в 19 часов (в провинциальных городах – до 66%) и до 62% (в провинции – до 76%) в 21 час, а затем, начиная с 23 часов, значительно снижалась. Также были получены данные об аудитории выходного дня, самые важные из которых указывали на то, что она была значительной. По субботам рост зрительской аудитории начинался на час раньше, в 17 часов, и продолжался до 23 часов. По воскресеньям дневная аудитория была намного больше, чем по субботам и будням, а вечерняя аудитория была еще более значительной и достигала пика в 8–9 часов вечера[247 - ГАРФ. Ф. 6903. Оп. 3. Д. 412. Л. 1–5.].

Как же совместить эти данные с разделением расписания на программы для массовой аудитории и для узко определенных подгрупп? В 1968 году, выступая на очередной конференции, посвященной совершенствованию сетки вещания, председатель Гостелерадио Николай Месяцев коснулся того факта, что массовая аудитория по определению является также аудиторией прайм-тайма. «Программирование невозможно», – заявил он, —

без учета целого ряда данных социологического характера, во многом определяющих условия и эффективность работы телевидения. <…> Одна из целей программирования – довести телевизионную передачу до той группы зрителей, которой она предназначена. Иногда такой группой является лишь 5% аудитории, иногда все 100%. Но как бы мала или велика ни была аудитория, которой адресуется данная передача, телевидение может претендовать на внимание основной массы зрителей лишь во время их досуга[248 - РГАСПИ-м. Ф. 43. Оп. 1. Д. 40. Л. 42–43.].

Весьма уклончивая формулировка Месяцева указала на проблему, лежащую в основе идеи дифференцированной аудитории: учитывая, что телевидение получает массовую аудиторию всего на несколько часов вечером и в выходные дни, нет никакого смысла посвящать эти часы узконаправленным программам. Зачем вкладывать такие средства в инфраструктуру телевидения, если государство не собирается использовать ее для воздействия на максимальное количество зрителей? «Прайм-тайм» Центрального телевидения должен был быть посвящен программам, которые удовлетворяли бы потребности зрителей в развлечениях, но без ущерба для цели влияния на зрителей. Природа этого влияния, однако, может быть определена по-разному: обеспечение «хорошего настроения» для восстановления сил после долгого рабочего дня, удовлетворение выявленного исследователями спроса на своевременные и динамичные новостные программы, наконец, вовлечение зрителей посредством телеигр и музыкальных конкурсов с участием аудитории – еще один способ сделать социалистическое телевидение «активным», не заставляя зрителей выключать телевизоры. В проигрыше оказывались неновостные, чисто пропагандистские программы, которые, как стало теперь понятно, предназначались в основном для узкой аудитории профессиональных пропагандистов.

Удивительно, но во многом именно к этому решению в отношении сетки вещания Первого канала пришло Центральное телевидение, начиная с 1968–1969 годов. В вечернем блоке программ, который начинался в 17 часов и заканчивался в 23 часа по будням (по пятницам – в полночь), на чисто пропагандистские, неновостные программы – лекции по марксизму-ленинизму и т. п. – отводилось всего полчаса. В расписании 1969–1970 годов, например, эти полчаса приходились на 18:30–19:00: по понедельникам и вторникам они были отведены программе для повышения квалификации профессиональных пропагандистов под названием «Ленинский университет миллионов» (едва ли соответствующим периферийному временному интервалу и узкой целевой аудитории), а по средам и четвергам – передаче «Проблемы сельского хозяйства»[249 - Сетка передач 1-ой программы ЦТ на 1969–1970 год // ГАРФ. Ф. 6903. Оп. 1. Д. 973. Л. 252.].

Начиная с семи часов вечера, когда большинство служащих только возвращались домой, вечернее расписание 1969–1970 годов имело четкую организационную структуру: блок развлекательного контента, обычно для массового зрителя, например фильм, спортивный матч, концерт или телеспектакль; затем «Время» – новая вечерняя программа новостей, сначала транслировавшаяся примерно в 20:30, а с 1972 года – строго в 21:00, когда телеаудитория достигала пика. Затем следовал еще один блок развлекательного контента, часто это была оригинальная программа о кино, спорте, театре или музыке. В первый год ее существования начало программы «Время», как прежде – «Последних новостей», часто сдвигалось, чтобы вписаться в перерыв между таймами футбольного матча или актами оперетты[250 - В апреле 1969 г. глава новостной редакции Н. Бирюков получил выговор за то, что допустил изменение времени выхода информационных программ, включая «Время» (ГАРФ. Ф. 6903. Оп. 1. Д. 962. Л. 31).].

В этом широком контексте и были предприняты попытки скоординировать расписание, впрочем, прежде всего с целью сделать его более предсказуемым, чтобы зритель мог найти развлекательный контент, наиболее ему интересный. В документе 1968 года изменения в расписании 1968–1969 годов, запланированные на 1969–1970 годы, объяснялись так:

Основная художественная программа вечера 19.00–20.30 часа, рассчитанная на наиболее широкую аудиторию, включает в свой состав произведения разных жанров, но принцип их чередования в новой сетке изменен. Если раньше, например, в понедельник чередовались друг с другом музыкальные телеспектакли, драматические телеспектакли, постановки литературного театра, спортивные трансляции (кинофильмы), то теперь каждому виду и жанру искусства отдан определенный день… Это создает больше удобства для зрителей, улучшает координацию… программ, позволяя избегать одновременной демонстрации передач одного вида (кино, музыка, литература, театр) на разных программах[251 - ГАРФ. Ф. 6903. Оп. 1. Д. 973. Л. 243.].

Независимо от такой координации различных видов развлекательного контента для массовой аудитории в течение недели, сотрудникам редакции общественно-политических программ была очевидна исключительная сосредоточенность вечернего расписания на новостях и развлечениях. В июле 1966 года главная редакция общественно-политических программ подала официальную жалобу руководству Гостелерадио на исключение ее программ из вечернего эфира. «Мы заинтересованы в том, чтобы общественно-политические передачи собирали наибольшую аудиторию зрителей, охватывали по возможности шире все слои населения: рабочих, колхозников, интеллигенцию и в особенности молодежь», – говорилось в жалобе.

Однако, если внимательно проанализировать действующую сетку 1 программы Центрального телевидения, приходишь к выводу, что передачи общественно-политического характера в большинстве своем имеют такое время выхода в эфир, в которое они могут собрать наименьшее количество зрителей. Самым смотровым отрезком времени на телевидении является отрезок от 19 часов до 22 часов. В это время у экрана собирается самая большая аудитория. Между тем, общественно-политические передачи только за очень небольшим исключением [не] поставлены в этот отрезок…[252 - «Об улучшении постановки политической пропаганды по радио и телевидению» – из Протокола № 15 заседания Комитета по радиовещанию и телевидению при СМ СССР от 22 июля 1966 г. // ГАРФ. Ф. 6903. Оп. 1. Д. 892. Л. 226.]

Если чисто пропагандистские программы не могли транслироваться в вечерний прайм-тайм по будням, то, разумеется, в расписании оставалось много других временных промежутков, куда их можно было поставить. Но, как показывает пример с программами выходного дня, все периоды времени, когда ожидалась большая зрительская аудитория, все больше определялись как время отдыха – от работы и, соответственно, от чисто политических сообщений.

ПРОГРАММА ВЫХОДНОГО ДНЯ: ПРОСВЕЩЕНИЕ ДЛЯ МАССОВОЙ АУДИТОРИИ

Выходные дни, когда у зрителей было много вариантов отдыха и они не были вымотаны рабочим днем, казалось бы, предоставляли идеальную возможность сосредоточиться на конкретных социальных группах, определенных по роду занятий и вкусам, что давало телевизионщикам больше шансов для реализации противоречивых целей исследования советской аудитории и составления расписания передач. Поскольку телеэфир продолжался весь день, теоретически он мог вместить в себя целевой контент для разных групп населения, включая программы под такими названиями, как «Сельский час» и «Служу Советскому Союзу». Но в выходные к экранам была прикована и массовая аудитория[253 - ГАРФ. Ф. 6903. Оп. 3. Д. 412. Л. 5.]. Сетка вещания конца 1960?х – 1970?х годов говорит о том, что даже в выходные дни сотрудники Центрального телевидения использовали любой временной промежуток, когда у экранов собиралась массовая аудитория, как возможность влиять на нее лишь косвенно, с помощью приятных и популярных программ.

На выходные расписание составлялось так, чтобы отражать распорядок дня зрителей, который, как предполагалось, вращается вокруг отдыха и влияет на восприимчивость к политическим сообщениям. Субботние вечера включали в себя два блока очень популярного развлекательного контента: эстрадные программы, юмор, популярная молодежная телеигра КВН, кино, музыкальная «развлекательная» программа[254 - Сетка передач 1-ой программы ЦТ на 1969–1970 год // ГАРФ. Ф. 6903. Оп. 1. Д. 973. Л. 252.]. По воскресеньям больше, чем по будням и субботам, выходило «культурно-просветительских» и образовательных программ, поскольку «воскресенье – второй день отдыха, когда телезрители имеют возможность после определенной „разрядки“ посвятить большую часть своего досуга расширению кругозора, углублению знаний. Тем не менее воскресенье остается днем отдыха, и поэтому в вещательной сетке этого дня предусмотрено достаточное количество художественных передач…»[255 - ГАРФ. Ф. 6903. Оп. 48. Д. 115. Л. 9.]

Субботние и воскресные образовательные и общественно-политические программы тоже разрабатывались таким образом, чтобы быть максимально привлекательными для всех зрителей. Как отмечалось в отчете НМО за 1972 год, хотя образовательные программы и составляли большую часть воскресной сетки вещания (16,5% от общего объема вещания по воскресеньям против 8,6% по будням и 7,5% по субботам), но социально разнообразная аудитория выходного дня предполагала, что все эти программы должны быть доступны и интересны любому зрителю. Они создавались «в занимательной, доступной самым различным слоям телезрителей форме», что неизбежно ограничивало их содержание. Большинство этих воскресных «образовательных» программ были настолько увлекательными и затрагивали настолько интересные для зрителей темы, что стали одними из самых популярных (и до сих пор вспоминаемых с нежностью) передач советского телевидения 1960–1970?х годов. Среди примеров «образовательных» программ в отчете перечислены «Музыкальный киоск» и «Кинопанорама», в которых сообщались новости о современных музыке и кино и транслировались выступления и интервью известных исполнителей, а также «Клуб кинопутешественников», в котором демонстрировались короткометражные фильмы о жизни и географии зарубежных стран. По воскресеньям эти передачи перемежались музыкальными программами, в которых чаще звучала популярная, а не классическая музыка, и детскими программами, также весьма популярными у зрителей[256 - Там же. Л. 10.].

Более того, даже такие программы, как «Сельский час» и «Служу Советскому Союзу», содержащие прямые пропагандистские послания и явно ориентированные на политически важную, принадлежащую к рабочему классу аудиторию, были сделаны таким образом, чтобы привлечь и удержать даже не входящих в целевую группу зрителей. Например, в «Сельском часе» делались частые вставки с народными песнями и танцами, которые, судя по письмам зрителей, нравились городским жителям не меньше, чем колхозникам[257 - ГАРФ. Ф. 6903. Оп. 36. Д. 41. Л. 9–10.]. А в программе «Служу Советскому Союзу» был длинный сегмент, посвященный письмам телезрителей и песенным заявкам, присланным военнослужащими или их семьями (эта тактика привлечения аудитории уже была популярна и на радио в Великобритании и США). К концу 1970?х годов практика чередования «серьезного» контента с выступлениями экранных и музыкальных знаменитостей стала настолько распространенной, что получила на профессиональном сленге телевизионщиков специальное название: «слоеный пирог»[258 - Шпикалов А., Владимиров В. Повышать качество работы // Журналист. 1979. № 7. С. 2–3, 6–7.]