Улица Светлячков

Следующие три года они преданно писали друг другу. Это была не привычка, а скорее жизненная необходимость. Каждое воскресенье вечером Талли садилась за белый письменный стол в своей детской, лилово-розовой комнатке и изливала на бумагу все мысли и мечты, обиды и тревоги. Иногда она писала о вещах совсем незначительных – про свою новую стрижку, как у Фэрры Фосетт[36 - Фэрра Фосетт (1947–2009) – американская актриса, модель и художница.], с которой выглядела просто отпадно, или про платье «Ганни Сакс»[37 - Gunne Sax – популярная в 1960—1970-е годы американская марка одежды, специализировавшаяся на вечерних платьях в стиле ретро для молодых девушек.], в котором ходила на школьный бал, – но порой разрешала себе рассказать Кейт о чем-то сокровенном: о своих бессонных ночах или о снах, в которых ее мать возвращалась, чтобы сказать, что гордится ей. Когда умер дедушка, она смогла поговорить об этом только с Кейт. Даже не плакала о нем толком, пока не услышала в трубке голос лучшей подруги:

– Ой, Талли, мне ужасно жаль.

Впервые в жизни она не врала и не приукрашивала события (ну, почти) – просто была собой, а Кейт большего и не просила.

Настало лето 1977 года. Всего через несколько месяцев они пойдут в выпускной класс, каждая в свою школу.

Сегодня у Талли был особый день – она готовилась к нему много месяцев подряд. Пришло время начать долгий путь, который столько лет назад показала ей миссис Маларки.

Стать новой Джин Энерсен.

Эти слова превратились для нее в мантру, тайный код, вместивший всю необъятность ее мечты, – с ними казалось, что мечта и впрямь может сбыться. Когда-то давно, на кухне дома в Снохомише, она проглотила семечко, и теперь это семечко проросло, пустило корни глубоко в ее сердце. Она и не догадывалась, насколько сильно ей нужна была мечта, пока вдруг не почувствовала, как превращается из несчастной, покинутой сиротки Талли в девушку, готовую покорить мир. У нее появилась цель, к которой можно стремиться, за которую можно держаться, и все подробности ее биографии вдруг сделались неважными. К тому же миссис Маларки ей гордилась – она не раз упоминала об этом в письмах. А главное, Кейт ведь хочет того же. Они обе станут журналистками, будут вместе гоняться за новостями и рассказывать о них миру. Команда.

Она остановилась на тротуаре перед зданием телеканала, чувствуя себя грабителем, которому предстоит атаковать Форт-Нокс.

Хотя канал был известный и влиятельный, принадлежал ABC, его здание в Денни-Регрейд[38 - Район Сиэтла, расположенный к северу от делового центра города.] оказалось на удивление скромным. Ни тебе шикарного вида, ни панорамных окон, ни роскошного вестибюля с картинами на стенах. За дверью виднелся самый обычный стол буквой «Г», за ним вроде бы симпатичная секретарша, а напротив – три неказистых пластиковых стула горчичного цвета для посетителей.

Талли сделала глубокий вдох, расправила плечи и вошла. Сообщив секретарше свое имя, она присела на один из горчичных стульев. Ждать пришлось довольно долго, и все это время она тщательно следила за собой: не ерзать, коленкой не дергать.

Никогда не знаешь, кто за тобой наблюдает.

– Миз Харт? – наконец обратилась к ней секретарша. – Проходите.

Поднявшись, Талли улыбнулась ей выверенной, профессиональной улыбкой:

– Спасибо.

Секретарша распахнула перед ней дверь, за которой оказался еще один вестибюль.

И тут же Талли столкнулась нос к носу с человеком, которому почти год еженедельно отправляла письма.

– Здравствуйте, мистер Рорбах, – она пожала протянутую руку, – очень рада наконец с вами познакомиться.

Он оказался старше, чем Талли предполагала, и выглядел усталым. На голове, почти идеально гладкой и блестящей, топорщилась жалкая бахрома седых с рыжиной волос. Одет он был в бледно-голубой полиэстеровый костюм с белой декоративной строчкой.

– Прошу, проходите в мой кабинет, мисс Харт.

– Миз Харт, – поправила она.

Нужно уметь себя поставить. Как говорит Глория Стайнем, чтобы вас уважали, надо требовать уважения.

Мистер Рорбах непонимающе моргнул:

– Простите?

– Если не возражаете, я предпочитаю обращение «миз Харт». А вы, конечно, не возражаете. Как может человек, изучавший английскую литературу в Джорджтаунском университете[39 - Университет в Вашингтоне, один из самых престижных в США.], сопротивляться переменам в обществе? Я уверена, вы – человек прогресса. По глазам вижу. Отличные очки, кстати.

Несколько мгновений он молча смотрел на нее, чуть приоткрыв рот, а затем, точно вспомнив, где находится, сказал:

– Прошу за мной, миз Харт.

Он провел ее по безликому белому коридору мимо череды одинаковых, отделанных «под дерево» дверей и открыл последнюю слева.

Окно его крошечного кабинета смотрело прямо на эстакаду монорельса. Стены были абсолютно голые.

Талли села на черный складной стул, лицом к рабочему столу мистера Рорбаха, а тот, заняв свое место, поднял на нее внимательный взгляд.

– Сто двенадцать писем, миз Харт. – Он похлопал ладонью по пухлой картонной папке на столе.

Сохранил ведь все ее письма. Это что-нибудь да значит. Талли вытащила из портфеля свое свеженькое резюме и положила перед мистером Рорбахом.

– Как вы, конечно, помните, школьная газета регулярно размещает мои материалы на первой полосе. Также у меня с собой подробный репортаж о землетрясении в Гватемале, свежие новости о деле Карен Энн Куинлан и душераздирающие подробности последних дней жизни Фредди Принца[40 - Карен Энн Куинлан (1954–1985) – американка, впавшая в кому в 1975 году в возрасте 21 года. Борьба родителей девушки за то, чтобы отключить ее от аппарата искусственной вентиляции легких, породила в США широкую общественную дискуссию об эвтаназии и праве на смерть. Фредди Принц (1954–1977) – американский актер и стендап-комик, в 1977 году покончил с собой.]. Думаю, они в достаточной степени демонстрируют мои способности.

– Вам семнадцать лет.

– Да.

– В следующем году вы заканчиваете школу.

Не зря настрочила столько писем. Да он все про нее знает.

– Верно. И, кстати, мне кажется, что из этого мог бы выйти неплохой материал. Последний год учебы в школе, какие они, выпускники 78-го? Можно было бы делать ежемесячные репортажи о том, что творится за закрытыми дверями в местных школах. Уверена, ваши телезрители…

– Миз Харт… – Он наблюдал за ней, опустив подбородок на сложенные вместе кончики пальцев. Талли отчего-то показалось, что он с трудом сдерживает улыбку.

– Да, мистер Рорбах?

– Мы тут на ABC работаем, в конце-то концов. Ну не можем мы нанимать школьников.

– Но стажеры ведь у вас есть?

– Да, студенты, из Вашингтонского университета[41 - Государственный университет в Сиэтле.] и других колледжей. Те, кто приходит к нам стажироваться, уже понимают, как устроено телевидение. Большинство из них успели до нас поработать на университетских каналах. Мне жаль вас расстраивать, но вам сюда пока рановато.

– Ясно.

Они молча уставились друг на друга.

– Я давно на телевидении, миз Харт, и мне редко попадались такие целеустремленные люди, как вы. – Он снова похлопал по папке с ее письмами. – Я вам вот что скажу: вы продолжайте отправлять мне свои статьи. А я вас буду иметь в виду.

– То есть потом, когда я буду готова, вы меня возьмете?

Он рассмеялся.

– Вы, главное, пишите. И хорошо учитесь, а после школы отправляйтесь в колледж, ладно? А там посмотрим.

Талли снова почувствовала прилив энергии.

– Буду писать раз в месяц. Я у вас еще поработаю, мистер Рорбах, вот увидите.