Жена винодела

– Хотел еще сказать, что был страшно рад в конце концов познакомиться с вами, – проговорил Жюльен, отступая на шаг назад. – Вероятно, мы еще увидимся позже на этой неделе.

– Вряд ли мы долго здесь пробудем.

– Vraiment?[14 - Действительно? (фр.)] – Он недоуменно наморщил лоб: – Вы уверены? По моим сведениям, у вашей бабушки на этот счет совершенно другие идеи.

Глава 9

Сентябрь 1941

Инес

Приближался сезон сбора винограда, и вся Шампань гудела. Урожай ожидался средним и по количеству, и по качеству, но лучше, чем в прошлом году, и это всех радовало. Кроме того, хотя порой казалось, что главная цель герра Клебиша – разорить всех виноделов, как минимум в одном он пошел на уступки – отпустил несколько сот крепких мужчин из трудовых лагерей обратно на виноградники. Очевидно, де Вогюэ все же сумел доказать ему, что при нехватке рабочих рук результат окажется не выше прошлогоднего.

– Хорошо, что людей вернули, – сказала Инес за ранним ужином в среду, накануне первого дня сбора. С тех пор как семь месяцев назад Мишель возвратился домой после недолгого пребывания в тюрьме и заговорил о де Голле и Сопротивлении, они еще больше отдалились друг от друга, и Инес недоставало его, даже когда он сидел прямо напротив. – Может, нам удастся больше быть вместе, когда закончим со сбором винограда.

– Инес, главное не это. – Мишель даже не посмотрел в ее сторону. – Главное, что люди, которых держали в неволе и заставляли работать на Германию, теперь дома и в безопасности. Мы должны благодарить Бога за их освобождение.

– Да, конечно, я понимаю. – Инес почувствовала, как запылали ее щеки. Что она ни скажет в эти дни, все выходит неправильно или бестактно. Она почесала руку. – Мне просто пришло в голову, вдруг у нас теперь, в какой-нибудь из этих дней, найдется минутка для нас двоих. Ведь мы оба все время заняты, и ты так устаешь…

– Инес, мы на войне. Чего ты ожидала? – Мишель отложил ложку и вздохнул. – Прости. Мне просто иногда тревожно, что ты не осознаешь масштабов происходящего.

– Мишель, я не идиотка.

– Знаю. Но вот Селин прекрасно все это понимает, а ты почему-то…

– Сравниваешь меня с Селин, да? – В последнее время, стоило Инес заикнуться о влиянии немецкой оккупации на их жизнь, Мишель, казалось, едва сдерживал раздражение, а вот когда о том же заговаривала Селин, слушал очень внимательно. Мелочи, понимала Инес, но ее все равно это задевало.

– Да ну, что ты! Просто на меня столько всего навалилось…

– Так позволь мне помочь! – Инес сморгнула навернувшиеся слезы. За последние месяцы она твердо усвоила: плакать перед Мишелем нельзя. Теперь он больше не пытался ее утешать и лишь сердито отворачивался. А ей хотелось всего лишь донести до него простую мысль: «Мишель, я – твоя жена, мой долг и мое желание – разделить с тобой твою ношу».

– Извини, Инес. – Он резко встал. – Мне надо кое-что проверить.

– Но, – пролепетала она, – ты даже не доел ужин.

– Я не голоден, – ответил Мишель, хотя это было странно: продуктов становилось все меньше, а их качество ухудшалось. В сельской местности, к счастью, можно было хотя бы выращивать овощи, разводить кур и кроликов, но и здесь поесть досыта не удавалось. – Вернусь в погреба, ложись без меня.

И исчез, прежде чем она успела произнести хоть слово. Инес молча доела свой суп, потом, чуть поколебавшись, прикончила и остатки супа Мишеля. Моя и перетирая посуду, она глянула на часы, висевшие на стене, – дедовские напольные утащили немцы, когда грабили дом, а эти, недорогие, их не заинтересовали. Без пяти семь, еще довольно рано. Стемнеет только через час, Мишель ушел в погреба, по-видимому, на весь вечер, и ей снова придется коротать время в одиночестве. Это казалось несправедливым: в конце концов, не он один страдает от тягот войны и тревожится о судьбе своего дела.

Инес отложила посудное полотенце, расправила юбку и приняла решение. Она поедет в Реймс и переночует у Эдит. Что тут страшного? До главного города Шампани каких-то шестнадцать километров, а Инес не бывала там много месяцев – дел по горло, и все срочные, да и Мишель не любил отпускать ее одну. Но если он намерен и дальше обращаться с ней как с бесполезным существом, то лебезить перед ним, выпрашивая себе занятие, она не собирается. Кроме того, Инес страшно стосковалась по своей лучшей подруге, а еще больше – по прежней жизни, до того, как Эдит с Эдуаром поженились и взяли ее с собой в Шампань. До того, как все стало так сложно.

Боясь передумать, она бросилась вверх по лестнице, набросила на себя первое попавшееся под руку приличное платье – красное, с рукавами-крылышками и длинной, до середины икр, юбкой-трапецией, купленное в 1938 году, перед самым отъездом из Лилля, – и черные туфли-лодочки на пятисантиметровых каблуках. Дольше часа в них не погуляешь, зато Инес помнила, как они притягивали к себе мужские взоры, и хотела, чтобы сегодня на нее смотрели так же. Мишель давно уже не глядел на нее с восхищением.

Взяв карандаш для глаз, она прочертила на обеих ногах линию там, где находились бы швы, будь она в чулках. Подвела черной тушью брови и ресницы, тронула губы красной помадой, хотя запасы всего этого были на исходе. О стрижке не приходилось и мечтать, так что Инес лишь подрезала кончики. И, прихватив свою черную сумочку, спустилась по лестнице и вышла через заднюю дверь.

– Мишель! – окликнула она мужа от входа в погреба. Ответа не было, а терять время на поиски того, кто не желает, чтобы его нашли, Инес не собиралась. Спустя пять минут она, оставив на обеденном столе записку, выходила из парадной двери с ключами от ситроена в руке.

– Инес?

Навстречу ей в сторону главного дома шла Селин.

– О, добрый вечер!

– У вас все в порядке? Куда вы едете?

– В Реймс, – ответила Инес, не сбавляя шага, и взглянула на небо. Солнце уже опустилось совсем низко, надо было поторопиться, чтобы успеть до темноты.

– В Реймс? – переспросила Селин так, как будто Инес собралась в Берлин. – А зачем?

– Повидаться с Эдит. – Инес открыла ситроен Мишеля, села в него и захлопнула дверцу.

Селин подошла к окошку и подождала, пока Инес опустит стекло.

– Эдит?

– Моя лучшая подруга. Вы ее помните? Это она познакомила меня с Мишелем.

– Конечно, я ее знаю, – сказала Селин, глядя на Инес как-то странно. – Но ведь машина с утра понадобится Мишелю и Тео, они должны ехать на сбор винограда!

– Утром я вернусь. – Инес повернула ключ, мотор ожил и заурчал, но Селин не уходила. – Да? Что еще?

– Вы уверены, что это безопасно? Повсюду заставы и патрули…

Инес слышала, что немцы то и дело перекрывают дороги, останавливают все машины, проверяют у водителей документы и спрашивают, по какому делу они едут. Но ей нечего было скрывать. Документы были в полном порядке и аккуратно лежали в сумочке.

– Все будет в порядке, Селин. Увидимся завтра.

Селин, закусив губу, отошла в сторону. Инес задним ходом выехала из ворот и перед тем, как нажать на газ, взглянула в зеркало. Селин неподвижно стояла на прежнем месте и смотрела ей вслед.

Спустя сорок минут, когда ситроен ехал уже по окраине Реймса, а небо теряло голубизну, Инес поняла, что Селин предупреждала ее не зря. Самих блокпостов не было, зато то и дело попадались грохочущие грузовики и сверкающие черные легковушки, из которых угрожающе поглядывали немецкие военные. От Орма до въезда в Реймс ей не встретилось ни одного штатского француза.

Тем не менее она без происшествий успела добраться до брассери «Мулен» на пересечении улиц Тиллуа и Пуассонье, прежде чем совсем стемнело. Найти место для машины позади заведения ничего не стоило – людей на улицах почти не было, многие дома, очевидно, пустовали, а шторы в витринах и окнах квартир были плотно задернуты. Похоже, не стоило ей сюда приезжать, тем более на ночь глядя, но раз уж она здесь оказалась, Эдит и Эдуар в случае чего за нее поручатся.

Успокоившись, Инес толкнула входную дверь, но едва заглянула в помещение, как тревога вернулась.

Несмотря на приближение комендантского часа зал был полон, туда-сюда сновали официанты, то и дело раздавались взрывы грубого хохота. Спустя еще секунду до Инес дошло, что почти все мужчины в зале – в немецкой военной форме.

Четверо солдат за столиком, ближайшим к двери, прервав на полуслове свой разговор, уставились на Инес, и она почувствовала, как краска заливает щеки.

Она перепутала дверь? Инес провела ногтями по левой руке от запястья к локтю, окинула глазами зал и убедилась, что это действительно заведение Эдуара, но во что же оно превратилась! У нее засосало под ложечкой.

– Инес? – С другого конца зала к ней спешила Эдит – с начесанными завитыми волосами, накрашенными красной помадой губами и в бледно-зеленом платье с иголочки. Подойдя, она взяла подругу за локоть и повела прочь от двери.

– Что случилось, – прошептала она на ходу, – почему ты здесь? И улыбайся, пожалуйста! Делай вид, что весело проводишь время.

– Что? Зачем? – Инес перехватила взгляд немецкого офицера, который подмигнул ей, при том что его рука лежала на плечах у пышногрудой красотки в облегающем платье.

– У тебя вид, как у кролика, угодившего в свет фар. Guten Abend![15 - Добрый вечер! (нем.)] – Эдит, впившись ногтями в руку Инес, приостановилась у столика, за которым сидели офицеры в парадных мундирах, и озарила их фальшивой улыбкой.