Заноза для ректора, или Переполох в академии Тьмагов

Как бы не рвала жилы, я ничего не смогла сделать, я была абсолютно беспомощна. И ни за что не оставила бы самых дорогих и близких мне людей погибать в одиночестве. Хотела принять смерть рядом с ними, но судьба вновь сыграла со мной злую шутку. Огонь не тронул меня…

Жадно тянул ко мне языки пламени, желая поглотить, но с недовольным шипением отступал. Меня мягко защищал сверкающий кокон силы. Как бы я не кричала и не молила о смерти, огонь не тронул. Это было жестоко…

… по моему следу тут же отправили ищеек, наверняка обвинив в использовании запретной магии и в убийстве собственных родителей.

Я бежала. Бежала с нечеловеческой для меня скоростью. Не взирая на боль и устлалось, я не желала отдавать себя в руки так называемого правосудия…

Лес стал гуще. Пробираться стало намного сложнее, а вскоре под ногами захлюпал мох. Впереди раскинулось болото.

«Если не сгорела, так может хоть утону?..» – мелькнула горькая, ироничная мысль. Но тут же пришла другая: нельзя умирать. Ради родителей, которые пали от руки инквизиции, я должна выжить. Выжить, чтобы стать сильнее и однажды отомстить за их смерть. Ведь была уверена, что поджог был устроен ни кем иным, как Торасом Рамом.

Я добежала до мерзкой жижи и, не раздумывая, нырнула в неё, чтобы сбить запах. Так ищейкам сложнее будет унюхать меня. Противно не было. На самом деле, я мало, что ощущала, кроме навалившейся усталости.

Извалявшись в грязи, я побрела вдоль болота. Глаза наконец привыкли к темноте, угадывались очертания пней и кочек, почерневших стволов деревьев. Сколько я так шла, не имея ни единой мысли в голове, словно сказать, но с рассветом вышла на небольшую поляну к убогой лачуге. Если здесь кто-то и жил когда-то, то сейчас навряд ли.

Настороженно приоткрыла хлипкую дверь, болтающуюся на одной петле, и вошла в надежде немного отдохнуть. Хотя бы пару часов, чтобы потом снова бежать. Бежать без оглядки.

… на полуразвалившейся печи лежал дед.

Первым порывом было развернуться и бежать, но ноги отказали. Я при всём желании не смогла бы сдвинуться с места даже, если бы сейчас из-под пола полезла армия мертвецов. Даже если этот дед сам оказался мертвецом.

… сил не осталось. Они закончились ещё часа три назад, но я всё это время продолжала идти, ведомая слабой надеждой на спасение. И на месть.

Тяжело навалилась апатия.

– Простите за вторжение… – вымолвила пересохшими губами и закашлялась. Горло саднило. От того, что часто дышала, от того, что безумно пересохло, от едкого дыма, которого я успела наглотаться. Странно, что не задохнулась. И если бы задохнулась… сейчас была бы с родителями в том, ином мире, но Бог смерти не спешил меня забирать, словно мои страдания доставляли ему наслаждение. Всё может быть. Вероятно, моя никчёмная жизнь кажется ему очень забавной…

Дед заворочался.

«Слава Милосердным! Живой… – мелькнула облегчённая мысль. Но тут же на смену ей пришла другая. – Лучше был бы мёртвый…» – с мёртвыми договориться проще… Они молчаливы и безропотны.

Радовалась я рано. Хотя… я и не радовалась. Мною овладело поразительное безразличие ко всему происходящему. Я так и не оплакала смерть родителей, на это просто не было времени, не смогла похоронить их останки – и это было самым главным, всё остальное потеряло всякое значение.

Дед наставил на меня однозарядный ручной арбалет. Болт показался внушительным. Такой и грудную клетку прошибёт насквозь…

– Кто же так, дедушка, гостей встречает? – просипела безразлично, глядя в блёклые, практически выцветшие глаза косматого деда.

– А разве гости входят без стука? – на удивление его голос звучал чисто. Не был скрипучим и старческим, но и не молодым. Скорее солидным.

– Прошу прощения за бестактность, – я поклонилась и спокойно вышла за порог дома.

С трудом приладила дверь, чтобы она не болталась и утомлённо постучала, не сильно вдаваясь в подробности этой престранной игры, но я легко принимала чужие правила.

После трёхкратного «тук-тук» из-за хлипкой преграды раздались шаркающие шаги и ворчание:

– Кого там нелёгкая принесла с утра пораньше? Своего дома нет, что по чужим шастаете?

«О-о…» – подумала, с трудом удерживаясь на ногах. Меня качало. И от слабости начало мутить. – «Это будет непросто…» – но на самом деле всё оказалось куда проще, чем думалось.

– Кто таков? Аль дух болот пожаловал?

– Почти… – отозвалась равнодушно. – Мне бы умыться, попить водички и поспать несколько часов. После – я уйду и постараюсь замести за собой следы, чтобы на вас не вышли. Правда у меня ничего нет, что предложить взамен, только моя словесная, но очень искренняя благодарность.

– «Не вышел» кто? – подозрительно сощурился дед, выглядывая на улицу. – За тобой кто-то гонится? Нечистые?

Я тяжело вздохнула. Не было желания объяснять. Признаться, язык и так еле ворочался. А вдаваться в подробности, решать соврать или сказать правду, не хотелось. Слишком сложно.

– Не важно… можно тогда попросить у вас кружку воды?.. и я уйду прямо сейчас… – выдавила из себя с большим трудом и устало опустилась на трухлявые ступеньки развалившегося крыльца.

– Вставай уже, нечего порог грязью пачкать… – пробубнил дед, отходя и как бы пропуская меня в дом.

«Пачкать порог?» – усмехнулась вяло. Вот уж действительно…

– Спасибо, дедуля… – отозвалась, пытаясь встать, но рухнула обратною.

… ступенька подо мной треснула, надломившись. Кусок деревяшки впился в ляжку через тонкую ткань испачканной сорочки, в которой я сбежала, окончательно доконав…

Я заплакала. Горько и бессильно одновременно, жутко подвывая и теряя остатки сил.

– Ну полно тебе… так всех волков в округе соберёшь, – на плечо опустилась морщинистая тёплая ладонь. – За домом бочка с дождевой водой стоит и старенькая колонка есть. Рабочая, – добавил дедуля с гордостью

Я усмехнулась, размазывая по лицу грязь, смешанную со жгучими слезами моей боли и отчаянья.

Пока предпринимала ещё одну попытку встать, добрый дедушка, который так великодушно не прострелил мне лоб из арбалета, принёс огромную деревянную кружку тёплой воды.

… глотала жадно. Захлёбываясь. Вода текла по подбородку, а внутренности сжимались в спазме. Стало больно.

– Да ты не спеши… сейчас ведь никто не гонится…

– Угу… – буркнула, не отрывая кружки ото рта.

Дед принёс какие-то пожитки. А я размякла и привались спиной к покосившейся балке. Глаза медленно слипались, веки становились свинцовыми.

– Ну-ну… рано спать ещё, – мягко пожурил дед. – Тут вот моя рубаха… не новая, конечно, но чистая. И портки с ремешком. Кожаным. Обувки нет, увы. Сам босыми ножами землю топчу.

– Спасибо, – улыбнулась вымученно, сонно моргая.

– Простынка тебе вот… правда, в дырах от старости, посерела немного… закутаешься. Гребень поищу какой. А ты давай… не разлёживайся, ступай тину болотную с себя смывать. Я тебя такой на печь не пущу…

Пришлось повиноваться. Не пустил бы… Тогда пришлось бы на улице спать. А на улице не очень хотелось. Мошкара да жуки всякие. Мухи настырные. Иголки на земле колются и шишки. Но я бы стала, если бы выбора не было. Конечно бы стала. Мне вообще похоже пора привыкать спать на земле и питаться тем что сама раздобуду…

До бочки доковыляла с трудом. Даже раздеваться не стала, так полезла. А стоило окунуться в ледяную воду, сонливость мгновенно отступила…

Застучали зубы. Бледная кода покрылась мурашками, но я продолжала усердно стирать с себя грязь, словно пытаясь стереть следы и воспоминания прошедшей ночи. Ночи, что унесла жизнь моих родителей. Печальная правда не желала укладываться в голове, я всё никак не могла поверить. Не могла примириться с реальностью…

Всё казалось, вот сейчас проснусь от запаха свежей маминой выпечки, спущусь в кухню, поцелую отца в небритую, колючую щёку и забуду весь этот ужас, как страшный сон. Но нет…

Отмывшись, не скажу, что начисто, обтёрлась простынёй и натянула на себя льняную, грубую рубашку с чужого плеча, которую пришлось заправить в болтающиеся на мне штаны. Затянула на талии ремешок и побрела в дом, где трещала и дымила старая печь, а в большой чугунной сковороде скворчало что-то вкусное. Рот наполнился слюной, хотя казалось есть не хотелось…