Черный мел

Но прежде чем я вернусь к тренировкам, должен задать вам вопрос. Потому что вам придется все обдумать и, еще до того, как я закончу рассказ, высказать свое мнение обо мне.

Кто я такой? Убийца или невинный человек?

* * *

XX. Она пришла вся в черном. Джек смотрел на нее разочарованно. Правда, ее платье было кружевным, с оборками. Склонившись к ней и протянув зажигалку, Джек спросил:

– Касси, а где твое свадебное платье?

Касси посмотрела на него без всякого выражения.

– Вот оно, – указала она, потом достала бирюзовую сигарету из жестянки, раскрашенной всеми цветами радуги. – Но мне пришлось выкрасить его в черный цвет.

– Интересно, – заметил Джек. – А зачем?

Чад и Джолион сидели рядом на кровати Джолиона. Чад внимательнее посмотрел на черное платье и теперь ясно увидел – когда-то оно было подвенечным. Потом посмотрел на волосы девушки, в тон платью черные и блестящие, как виниловые пластинки. Чад вспомнил: в прошлый раз, когда он видел Касси, волосы у нее были каштановые.

Она выпустила дым из угла рта:

– Джек, я покрасила платье в знак траура по утраченной девственности! – Касси язвительно прищурилась. – Белый цвет мне больше не к лицу.

Джек сглотнул слюну, адамово яблоко заходило вверх-вниз.

– Видел бы ты сейчас свое лицо, Джек! – продолжала Касси. Потом она повернулась к Эмилии: – Он гораздо симпатичнее, когда смущается, ты не находишь?

Эмилия пожала плечами, она молча наслаждалась происходящим.

– Ничего я не смутился, – проворчал Джек, разваливаясь в кресле. – Расскажи, как ты потеряла свою вишенку. В какой форме все происходило? Девочка сверху? Оральное удовольствие? А может, анальный секс?

Касси лукаво улыбнулась, в ее красоте было что-то озорное.

– Когда у тебя свидание с экипажем гребной лодки, то можешь наслаждаться всеми тремя вариантами одновременно, – ответила она.

Джек расхохотался:

– Все, все, ты победила! – Он так развеселился, словно предвидел еще много схваток с Касси.

Касси прижала руку к животу и поклонилась, благодарность ее была чуть более заметна, чем простой кивок.

– Не волнуйся, Джек, – сказала она. – На самом деле я не очень люблю гребцов. И я уже довольно давно не девственница. А платье выкрасила потому, что мне просто захотелось выкрасить его в черный цвет. – Она затянулась и выпустила дым тонкой струйкой. – А почему ты делаешь то, что делаешь, Джек? Например, задаешь нескромные вопросы, притворяешься, будто просто шутишь?

– Потому что я по натуре сволочь, – ответил Джек. – У меня это наследственное. Я происхожу из старинного рода сволочей. И, наверное, я должен признаться, хотя и не без смущения, мне нравится быть сволочью. Кроме того, меня неправильно воспитывали. В молодости мои родители хипповали, а после сорока превратились в консерваторов. И коммуна распалась… Все четверо решили разбежаться.

– Тебя воспитывали четверо родителей в коммуне? – с сомнением переспросила Касси.

– Да, – сказал Джек. – А теперь прикинь: с четырьмя родителями по математическим законам существует шесть возможных вариантов совокупления. И я точно знаю: пять из этих вариантов имели место. Все сложно, но если хочешь, нарисую тебе схему…

– Все трахались со всеми, – подал голос Марк, как всегда лежащий на полу. – Он любит рассказывать все подробности сложнее, чем все было на самом деле, видимо, считает, что так экзотичнее. Но по сути все сводится к тому, что все трахались друг с другом всеми возможными способами, если не считать двух его папаш. А если его подпоить, он признается, и насчет папаш у него есть подозрения. – Марк поднес стакан к губам. – Вот чем заканчиваются разговоры с нашим любимым Джеком-разрушителем, с Джеком Томсоном без «п».

– Легче всего свалить все на родителей, – заметила Касси. – Кстати, по некоторым меркам, четверо родителей – довольно скромно.

Все замолчали, Касси опустила голову и медленно прислонила кончик сигареты к краю пепельницы. Дождавшись, когда на кончике образуется аккуратный конус пепла, она снова затянулась.

Чад одновременно жалел Касси и немного завидовал ей. Он часто представлял, что он – сирота, усыновленный в младенчестве. Не сын фермера-свиновода, а тайное дитя интеллектуала, писателя-бабника или ученого, погибшего во время рискованного эксперимента. В своих фантазиях он не представлял миллионера своим отцом. Ему только хотелось понять, почему он так не похож на остальных членов семьи. Вот о чем он мечтал. Когда-нибудь мать признается ему: у нее был роман на стороне, что фермер на самом деле не его отец, их физическое сходство ничего не значит, это просто совпадение. Все, что угодно, лишь бы не быть его сыном…

Чад завидовал новым друзьям даже из-за того, что у них у всех родители развелись. Как, наверное, интересно жить на два дома, с расколотым прошлым. У них есть причины быть интересными, а у него есть только предлог, чтобы быть скучным.

Касси вскинула глаза на Джека, лукаво улыбнулась и, пуская дрожащие колечки в сторону Джека, сказала:

– Говорят, если пускаешь дым в лицо мужчине, значит, он тебе нравится. Как, по-твоему, Джекки, это верно?

Джек преувеличенно закашлялся и начал руками отгонять от себя дым.

– По-твоему выходит, если насрать кому-то на голову, значит, ты его по-настоящему любишь… – ответил он. – Кстати, как продвигается творчество самой богемной поэтессы в Питте?

– Стихи выскакивают как пулеметные очереди, – бодро ответила Касси. – Так несутся дикие жеребцы в брачный период.

– Сколько ты уже сочинила?

– Кто их считает?

Джек изобразил изумление:

– Полагаю, ты, Касси. По крайней мере, такие у меня сведения из надежных источников. Если только ты не врала, чтобы поинтересничать.

Касси наморщила нос – носик у нее был короткий, в веснушках.

– Терпеть не могу интересничать.

– Значит, правду говорят, – не унимался Джек, – когда напишешь пятьсот стихов, ты покончишь с собой?

– Если отвечу да, у тебя встанет?

– Я просто стараюсь отделить правду от обычного студенческого трепа. У нас столько болтают, нельзя доверять каждому. Правда, ты изучаешь английскую литературу, так что положение обязывает, как бы заключила договор с музами. – Джек замолчал в ожидании ответа.

– Иди-ка подрочи, Джекки, может, полегчает, – ответила Касси с деланым равнодушием.

– Значит, твой ответ «да». А если учесть римские цифры, мы придумали для тебя особое прозвище. Мы будем звать тебя Дэ. «Дэ» обозначает пятьсот. И заодно «дурь».

Чад внутренне сжался. Ему не хотелось, чтобы эта девочка думала, будто и он вместе с другими тайно обсуждает ее, повторяет сплетни, придумывает обидные прозвища.

– Мне нравится! – Дэ захлопала в ладоши. – Да, Дэ! Поддерживаю и одобряю. Ну а я буду звать тебя Джекки. Как Джекки Онассис. У тебя такие же широко поставленные глаза, как у нее, и печать трагедии, которую ты распространяешь на всех, кто тебя окружает. И когда я вернусь к себе в комнату, я напишу стихотворение о тебе, Джекки-о! Мой самый первый в жизни лимерик.

Джек уставился в потолок и сказал:

– С Джекки-о ничего не рифмуется.

– Ральф Мачио! – встрял с пола Марк. – Актер из «Малыша-каратиста».