Покорять, а не быть покорённой

Проходя по кабинету, я внимательно осматривала каждый уголок, каждый выступ и каждый фонарик, папа пристально следил за мной.

Папин кабинет похож на нору: без окон, без источника кислорода, без отверстия вентиляции. В нём темно, а единственная настольная лампочка не справляется в борьбе со мраком. Тут всегда сухо, тепло, и пахнет какой-то новой книгой. Это небольшая комната, в которой по середине стоит стол, одна стена закрыта стеллажом, набитым разными папками, коробками, книгами. В правом углу комнаты стоит кресло, компактное, элегантное, кожаное, но это кресло – самая дорогая, пожалуй, вещь в доме.

Когда я была маленькой, я обожала это кресло, любила прятаться в нём и пить горячий шоколад. Тогда это кресло было для меня надёжным гигантом, который мог меня защитить, а теперь я не уверенна помещусь ли я в него вообще. Зачем оно тогда папе? Если я не могу в него сесть, то он – тем более.

"очередной повод показать своё денежноё превосходство над другими"– подумала я и ухмыльнулась.

Я подняла взгляд на папины руки, они держали конверт и нервно теребили его.

– Что? – удивлённо пробурчала я, увидев знакомое имя в углу конверта.

Отец заметил изменение в моём взгляде и уже приготовился его спрятать, но я была быстрее. Я резко шагнула прямо к папиному столу и выхватила конверт из его рук.

– Что тут делает мамино имя? Это то, что ты от меня скрываешь? – гневно спросила я, глядя ему в глаза.

– О чём ты говоришь? – растерялся он.

– Вот, смотри же… – я ткнула пальцем в угол конверта. – Не может быть, оно было, я видела!

На конверте было написано совершенно другое имя. Папа сделал глубокий вдох.

– Сядь.

Закусив внутреннюю сторону губы, я посмотрела на верх и медленно села.

Мы оба молчали, хоть и знали: кто о чём думает. Перед глазами всплывали картинки с того дня. Он однозначно постарел за эти несколько месяцев. Под глазами его виднелись слишком ранние морщинки, на лбу, между бровей виднелась уже чёткая прорезь, волосы немного поседели, а глаза потускнели. Я посмотрела на него – он поймал мой взгляд. Я готовилась к его вопросу.

– Ты видела её? – тихо спросил он.

Нет, не видела, но я не хотела расстраивать его, папа в очередной раз ожидал услышать, что мама им интересуется. Но за все наши с ней разговоры, она ни разу не спросила про него. Я представила его огорчённый вид и грустные глаза.

– Да. – соврала я.

Папа резко поднял на меня голову. Его чёрные волосы с редкой сединой упали на глаза.

– Она спрашивала про тебя. Волнуется. – я старалась не бегать глазами по комнате, сдержалась от того, чтобы облизнуть губы. Но папа бы этого не заметил, он переваривал услышанное.

– И что она спрашивала? Что говорила? – у папы заплетался язык.

– Говорила, что ты неважно выглядишь в последнее время, что стал таким дёрганным и отстранённым. Спрашивала меня, не знаю ли я об этом что-то.

– И что ты ответила?

– А ты как думаешь? Ты мне что-то рассказываешь, чтобы у меня была хоть какая-нибудь информация? Да слово "рассказываешь" – сильно сказано, тут вопрос в том, как много ты мне вообще говоришь…

– Что ты хочешь узнать?

– Ты знаешь. – я облокотилась на спинку стула и сложила руки на груди.

– Я не знаю того, как…

– Нет, пап, ты всё знаешь, ты всё знаешь, чёрт возьми. Почему ты просто не можешь мне рассказать? Я в праве знать как это случилось.

Я вспомнила день, когда увидела её тело перед похоронами. Она лежала в своём любимом платье с тропическими растениями. Её волосы, потерявшие прежнюю пышность – лежали на плечах. Я осматривала её руки – такие худые, её веки – даже сквозь все косметические средства было видно, какие они бледные; её лицо. Мой взгляд зацепился за что-то странное у неё на лбу. Это небольшое пятнышко, имеющее не такой цвет как у всего лица, оно было темнее. Я заставила себя нагнуться и присмотреться, от неё пахло её любимыми духами. Когда я прищурилась, то заметила неровные края у этого пятнышка: меня осенило.

– Пап. – тихо я произнесла тогда.

– Да?

– Что это? – я указала трясущимися пальцами на это пятнышко, и в этот момент папа перехватил мои пальцы, быстро развернул к себе и спрятал моё лицо себе в костюм.

– Ничего, доченька, ничего. – нашёптывал он, но я понимала что это. Её убили выстрелом в лоб.

От воспоминаний моё тело покрылось мурашками.

– Следствие ещё идёт, оно не закончилось. – возразил папа.

Я стиснула зубы.

– Ты хочешь сказать, что это следствие уже идёт пол года? Ты знаешь, что я всё понимаю. – Я стала поднимать тон. – Ты же ГЛАВА РУССКОЙ МАФИИ! И ты знаешь кто её убил, даже если не по документам, то по своим миллионным связям!

Естественно, на мои возражения никто и глазом не повёл. Папа сидел и молчал, а я пилила его убийственным взглядом, перебегая с одного глаза на другой. Когда в комнате стало настолько тихо, что слышно было только моё дыхание, я встала так резко, что стул упал назад, и вышла с комнаты.

Конверт был от лучшего друга папы, он всегда посылает письма в пастельных тонах: лавандовый – документ, бежевый – рассказ, персиковый – что-то очень срочное, болотный – секретное письмо. Я частенько читала эти письма первая, аккуратно переклеивала и клала обратно папе в сейф. Поэтому у меня всегда были пачки бумаги каждого из этих цветов.

. . .

В школе я вела себя крайне агрессивно. Сталкивала всех на пути и не обходила ни один рюкзак, смело пиная его ногой. Так одна девочка стала поворачиваться со словами: "смотри куда прёшь", а когда повернулась – получила в нос. Она качнулась и чихнула. Кажись я сломала ей нос. Потом я посмотрела на свою рубашку и заметила на ней маленькие капли крови. После второго и третьего удара она потеряла равновесие и упала прямо на глазах у директрисы, которая только что появилась в коридоре.

"теперь точно сломала"

Через пять минут я сидела у неё в кабинете. Здесь приятно пахло лилиями, дорогими духами и новой мебелью. Мне нравилось тут находиться, этот кабинет, как моя комната – я тут постоянный гость. Я вдохнула этот приятный воздух, прекрасно понимая, что в любом другом кабинете воняло бы потом, перегревшимся принтером и лаком для волос. Мои прикрытые веки вздрогнули.

– Надеюсь, мы друг друга поняли. – произнесла высокая блондинка, сидя на своём высоком кожаном стуле – директриса.

– Надеюсь. – ответила я и приняла самую непринуждённую позу, сидя на её специальном диванчике для провинившихся.

– Где гарантия, что этого больше не повториться? – спросила директриса, явно не удивлённая моим спокойствием.

– Её нет.

Она шлёпнула себя по лбу.

– Позвольте мне, дорогая. – сказала сидящая рядом женщина в строгой, облегающей каждую складку одежде. Её некрашеные корни жирных волос было видно, пожалуй, с космоса. Она повернулась ко мне и поменяла своё любезное выражение лица. – Ты, малявка…

Я сморщилась от её несвежего дыхания и спокойно произнесла.

– Вам не давали слова.