Открывается внутрь

(у Веры нет и не было никакого папы, мама тоже на том свете, как и у Вари)

– Я в пятом классе, – говорит Варя равнодушно, – из детдома, значит, позже выйду. Если школу не закончил, тебя до двадцати трех лет держат.

Вера лежит закрыв глаза

изнанка век – в пятнах солнца от тополей, в тополином пуху, в зимний полдень – представляет себя Варей – как изымают, уводят и как сижу, курю, семки, магазин двадцать четыре часа, – в зимней больнице, в январе, лежа на железной сетке кровати и глядя вверх, в стандартный потолок – лежа у стены, на которой нацарапаны палочки (дни до освобождения предыдущих сидельцев).

Как-то очень уж много этих палочек. Некоторые сидели и по три месяца. Зачеркивая каждый день.

Одна короткая серия палочек особенная. Рисовали ее с сильным нажимом, так что краска кое-где процарапана насквозь, и зачеркивали тоже энергично, яростно. Кажется, что это уже и не палочки, а какие-то люди, взявшиеся за руки, уходят вдаль: большой, поменьше, еще поменьше.

в бурых пятнах

запястья к делу отношения не имеют, потому что это ее ранили чуваки, которые дрались с ее мальчиком, а она пыталась разнимать…

а точно ли врала? А может, врала и правду

и Вере кажется уже, что она входит в Варю совсем, с потрохами

это как выпить два литра кока-колы на спор в один присест

вот как те два литра, вмещает Вера в себя всю эту жизнь залпом – и уже не может совсем из себя изблевать, как ни тошнит под веками и во лбу

закроешь глаза и видишь то же самое

и свет за окном становится определенным, дневным, уже два часа, полтретьего, а врач все на операции – небось, забыл о нас, – уже три, и Вера, преодолевая оцепенение, понимает, что надо действовать, надо что-то делать

* * *

Больница построена из одинаковых модулей, поставленных рядом и друг на друга с некоторым смещением, так что ты вечно переходишь из одного в другой.

Когда Вера выходит из палаты, она видит, как за девочкой-с-эпилепсией приехала мама. Это благополучная девочка, вроде нее самой, только помладше лет на восемь, – до этого они сидели с подругами на полу у стены в предбаннике палаты и о чем-то болтали, а теперь она (Лиза Цурканова, Верина память восстанавливает строчку в журнале, увиденном на отделении) радостно бросается маме на шею

хлопоты, сейчас они уедут

а мы?

Вера идет искать нейрохирурга, давшего ей обещание. Но больница огромна, а врача она в лицо не помнит. Поиск обречен на неудачу

а между тем начинает темнеть

в какой-то момент Вера понимает, что ей не справиться по всей форме

она одевает Долли, собирает свои бумаги и решает уйти, просто уйти

– Я не могу здесь остаться еще на день, – говорит она сама себе (Варя апатично зырит в айфон, ее плотные губы сжаты, лицо спокойное и угрюмое). – У меня работа ребенок

тяжелый, белесый февральский день, обложенный облаками, мороз

она бросает последний взгляд на башню Федерация, уже пустую

на комки пересохших штанов и сальные густые волосы Вари

на бурые пятна, мятые заломы

Вера что-то говорит, стоя посреди палаты, как будто по-прежнему ждет

она говорит, а сама оцепенела, ей снова жарко, ей еще идти, идти

Долли уже, извиваясь, начинает хныкать

и Вера, продолжая говорить, расстегивает дубленку и дает ей грудь

но Долли грудь не берет, а хнычет от жары, вытягивает ножки в комбинезоне

а Варя все смотрит в свой айфон, шевеля губами

и Вера пытается – не уйти – стать Варей

отказываясь от себя и даже от Долли – одним ударом стать ею, перестать быть собой, сделаться Варей из Веры и спасти ее, себя, их обоих

и не то чтобы так будет справедливо, не то чтобы это «правильно» или это какое-то «решение», нет

а просто потому что так, как сейчас, – невыносимо, не поможет ни карандаш, ни зачеркивание палочек, ни башня Федерация и два кружка колбасы, ни даже зима, ни покарябанный рюкзак, ни ламинированное свидетельство о рождении, ни все процедуры, ни подаренный спонсорами детдома седьмой айфон

и когда Вере почти уже удается стать Варей

стеклянная дверь – круть, и в палату входит врач-нейрохирург с бланком отказа в руке

* * *

но, поворачивая голову, стоя на сумрачной узкой улице, под небоскребами и снегом

Вера все еще продолжает пытаться стать Варей

ее душа мерцает между Варей и Верой

а тело, не чувствуя холода, стоит и держит Долли

которая снова уснула от переживаний, и слеза блестит в небольшом и красивом ухе

голеньком, потому что шапка сбилась на сторону

в Вериной сумке урчит телефон, работодатель в гневе, баланс не готов, он не знает о форс-мажоре

Верино тело стоит как статуя, маршрутка появляется в конце улицы

а Верино тело стоит, а Верина душа мерцает, входя в Варю