Ложь №250496

– Я буду Иисусом, а вы-моим народом. Буду набирать песок в лопату, вставать, а вы будете сидеть, и я буду сыпать его на вас всех. Вы можете есть его, а можете и не есть. Это и будет манна небесная.

Они расхохотались.

– Сама играй, -буркнул один из ребят.

– Дурацкая у тебя игра!

– Лучше бы мы тебя вообще не звали!

Мне стало ужасно обидно. Я скривила рот, чтобы никто не заметил, что я начинаю плакать, отвернулась, взяла лопатку, и стала сыпать песок на себя, лопатку за лопаткой. Ребята смеялись, и я подумала, что им нравится моя игра, просто они побоялись играть сами. И тогда я уже совсем расхотела плакать и тоже начала смеяться вместе с ними, но вдруг почувствовала, как мне на плечо опускается чья-то рука.

– Что. Ты. Здесь. Устроила.-еще более противным голосом, чем в первый раз, когда я ее услышала, и ужасно медленно сказала воспитательница, глядя мне прямо в глаза.

– Мы играем с ребятами, им нравится моя игра, -сказала я, и начала зачерпывать лопаткой еще песка.

– Убери это. Они смеются не над игрой, а над тобою. Ты не умеешь играть. А вам как не стыдно, -она грозно посмотрела на ребят, и они сразу замолчали, а потом повернулась ко мне и добавила, -Скоро за тобою придут, и я скажу, чтобы тебя забрали из этого сада. Нам не нужны такие. Понятно? -пропищала она так громко, что ее лицо даже покраснело.

Я не знала, что делать. Кривить рот и прятаться было совершенно бесполезно, потому что слезы текли ручьями по моим щекам. Я наскоро стирала их руками, но пальцы были в песке, и от этого глаза начинали слезиться еще сильнее. У меня больше не было сил, и я закричала.

– Ну и пусть! Никогда больше не приду в ваш дурацкий сад. Вы обманули меня! Здесь совсем не хорошо! Здесь ужасно!

Дети смотрели на меня, выпучив глаза, и молчали, а я орала до тех пор, пока воспитательница не нагнулась ко мне и не сказала:

– Руку.

– Что? -всхлипывая, переспросила я.

– Пришли за тобою.-самодовольно пискнула та.

Я мигом встала, и втянула сопли, а потом посмотрела на свое платье, которое было ужасно грязное, и мне захотелось плакать еще больше, чем из-за этих дурацких детей, ведь бабушка просила меня не пачкать его. Я вырвала свою руку из руки воспитательницы и бросилась к дедушке, и уткнувшись в его огромный и теплый живот, заплакала еще сильнее.

– Что случилось, кто тебя обидел? -принялся расспрашивать дедушка, но тут подошла воспитательница, и я даже не успела открыть рот, как она заявила:

– Она не умеет находиться с детьми, не приводите ее больше. До школы потерпите ее, а потом в первый класс пойдет, может получше дела станут.

Дедушка прижал меня к себе, и глядя прямо в глаза воспитательницы сказал.

– Мы не терпим ее, а любим, это другое.

Бабушка называет такой тон « не терпящий возражений». Для такой ситуации это самое то. Поэтому воспитательница, видимо, не найдя, что ответить ему, просто криво улыбнулась нам вслед и пошла обратно к остальным детям.

Дедушка наклонился ко мне, и вытер слезы, а потом я взяла его за руку, и мы пошли домой, где меня уже ждала полная кружка черешни, а платье бабушка, конечно, постирала, и оно стало лучше прежнего. Про манну небесную больше никому не расскажу.

Голуби и зубные феи

Сейчас август. На улице пыльно и душно. Началось время августовских ритуалов. Я помогаю дедушке убирать с грядок созревший чеснок; мы сушим его на солнце, а потом связываем головки шпагатом и развешиваем на перекладине под крышей нашего зеленого гаража. Чб прячется от жары в виноградных кустах и гоняет птиц, прилетающих попить из дедушкиных леек. Некоторые листья уже начинают желтеть, и это значит, что скоро начнется осень.

Вчера у бабушки с дедушкой была большая стирка. Это такие летние дни, которые бывают обычно раз в неделю летом. Выносится стиральная машинка, похожая на Мойдодыра, дедушка подключает воду, а бабушка сидит на стульчике прямо рядом с машинкой, чтобы вовремя нажать на кнопки и заложить белье, а потом вытащить его огромными деревянными щипцами, больше похожими на клещи. А потом они развешивают белье на веревки, тянущиеся от штрифеля до антоновки, и весь сад пахнет яблонями, летом и свежестью стирального порошка. Раньше Чб прыгал на белье, и поэтому на простынях и покрывалах всюду оставались отпечатки его лап, а после того, как его хорошенько отругали, он перестал так делать.

Но даже несмотря на солнце и отличную погоду, этот день мне не нравится, потому что сегодня мы с дедушкой пойдем к зубному. Он уже несколько раз сказал, чтобы я шла собираться, а я все тяну, потому что боюсь. Все началось с того, что в прошлый раз, когда я была в гостях у Бабари, она сказала, что у меня зуб один шатается. Это правда, просто я никому не говорила, а она вот заметила, и начала говорить бабушке и дедушке, чтобы срочно отвели меня к доктору и зуб вырвали. Правда, сама почему-то не согласилась вести, хотя у нее свободного времени целый вагон. Зуб тоже вырывать не хочу, сам выпадет, остальные же выпали как-то. Этот не хуже.

– Вот штаны, только с веревки, и майка полосатая, кладу на стул, иди одевайся, – кричит бабушка с крыльца.

– Сейчас, еще пять минут посижу тут.

Она отрицательно качает головой

– Уже было десять раз по пять минут, итого-час. Собирайся!

Я понимаю, что сейчас спорить уже бесполезно, и нехотя плетусь из огорода домой одеваться. Потом за мною приходит дедушка, и мы быстро выходим через нашу оранжевую калитку на улицу. Так пыльно, что даже на языке песок.

– Смотри, сейчас ты маленькая, и мы идем по этой улице, потом подрастешь и пойдем в школу по этой же улице, – рассуждает дедушка.

– А ты пойдешь со мною в школу? -я смотрю на него и щурюсь из-за солнца.

Он смеется.

– Это ты сейчас просишь, чтобы я с тобою в школу шел, а потом будешь убегать от меня, чтобы стыдно не было перед ребятами.

– Шутишь? Зачем мне убегать?

– Потому что в школе все хотят чувствовать себя взрослыми, а родители и бабушки с дедушками этому мешают.

– Со мною такого не будет, – машу головой я в разные стороны.

– Как скажешь, -он снова смеется.

Мы идем дальше, мимо проезжают велосипеды и самокаты, а на них дети. Конечно, они радуются, им же не идти к зубному, как мне. Я бы тоже радовалась. Вдруг я замечаю, что прямо у моих ног прыгает голубь.

– Дедушка, смотри! – говорю я и наклоняюсь к нему, чтобы погладить. Он косит на меня черным глазом и подпрыгивает, а потом взлетает совсем невысоко и приземляется в пяти шагах от нас.

– Думаю, он пострадал в бою, -заключает дедушка, сев на корточки рядом со мною.

– А кто же его так?

– Кто-кто, кошка, наверное, какая-нибудь, мало их тут бегает. Видишь крыло одно совсем без перьев почти, потому он и летать не может.

– Давай возьмем его с собою.

– А зубной? Мы же не пойдем к нему с голубем.

– Мы скажем бабушке, что были у него, и она поверит. Ты скажешь.

– Может и поверит, до тех пор пока ты рот не откроешь, а там зуб на своем месте как был.

– А мы скажем, что я так орала, что доктор не стал мне зуб дергать, а сказал ждать, пока сам выпадет.

– Тогда бабушка подумает, что ты трусиха, не расстроишься?