Дальний свет. Ринордийский цикл. Книга 3

Окна светились призрачно-жёлтым, изнутри доносились весёлые и отчаянные голоса. Похоже, жизнь здесь била ключом.

Они в нерешительности стояли около машины. Китти облокотилась на крышу и молча наблюдала поверх, Феликс остановился ближе к окнам и тщетно ловил за ними хоть какой-то осмысленный силуэт. Прошло уже минут пять. Мысль вернуться в авто и уехать отсюда, а утром продолжить путь в непонятном направлении висела в воздухе над ними, но не озвучивалась никем.

Становилось холодно.

Феликс порылся в карманах, достал зажигалку, несколько раз тихонько чиркнул ей, прикрыв ладонью.

– Хочешь, я пойду первый? – он оглянулся на Китти. – Если что, подам сигнал, что туда не надо.

Китти медленно прикрыла глаза, будто он сказал несомненную, но ожидаемую глупость. Открыла снова:

– Отгоню машину, и пойдём вместе.

Внутри царили хаос и неразбериха: вокруг суетился, метался, жил своей особой чудно?й жизнью огромный цирк-паноптикум. Его обитатели, стран страна страньше, в одеждах смешения всех времён и народов, пегие, белёсые и черно-бурые, потерявшие свои голоса и взявшие взамен другие, совсем им не подходившие, – все они то и дело появлялись в коридоре с кастрюлями, пахнувшими подозрительно-съедобно, с каким-то барахлом на руках или просто возникали на миг, чтоб прошмыгнуть мимо и исчезнуть. На Феликса и Китти никто внимания не обращал: даже денег на входе с них не потребовали, да и теперь, казалось, никому нет дела до такой ерунды.

Это было даже кстати, и стоило так подумать, как с другого конца коридора к ним кинулся человек с облезлыми рыжими вихрами, будто он изображал престарелого клоуна.

– Новые! Новые! – возвестил человек и, хоть его возглас затонул в суматохе, пристроился и пошёл рядом с Феликсом.

– Знаешь, кто я? – от него слегка несло перегаром. – Я – Яков Бобров. Прямой потомок того самого Клавдия Боброва.

– Нда? – неопределённо бросил Феликс.

– Что? Не веришь? – тот придвинулся ближе. – Зря не веришь, я тоже поэт! Хочешь экспромт?

– Клавдий Бобров был прозаиком, – сказал только Феликс. Всерьёз диспутировать с этим чудаком его совсем не тянуло.

– Изволь, прозой! – рыжий с готовностью встал в ораторскую стойку. – Не ходи по лестнице вверх. Не ходи по лестнице вниз. Подниматься в лифте – вот истинное счастье!

Феликс невольно рассмеялся, зажав рот рукой.

– Что ты ржёшь, что ты ржёшь? – вскинулся тот. – Понаехали и ржут!

Весь в возмущении, он метнулся в ближайший закоулок и тоже исчез.

Китти успела пройти чуть вперёд и дожидалась теперь, пока Феликс нагонит.

– Если он понял, что мы «понаехали», поймут и остальные, – вполголоса заметила она, когда они пошли рядом дальше.

– Что-то такое выдаёт, – полузадумчиво, полуиронично прокомментировал он.

– Расслабься, – Китти легонько хлопнула его по плечу. – И не косись по сторонам с таким пренебрежением. Это далеко не худшее место на Земле.

– Барак, – фыркнул Феликс.

– Ну что ты, – Китти чуть заметно усмехнулась чему-то своему. – Барак совсем не так выглядит.

Сама она, несмотря на внешнее спокойствие, была как натянутый до предела трос – Феликс понял это, когда небрежно приобнял её для вида (всё лучше, чем стоять столбами на развилке коридоров, поглядывая то в одну сторону, то в другую).

– Ну что, куда?

Перед ними с гиканьем и шумом промчалась стайка недавних ещё подростков. Один, бежавший чуть впереди, перебрасывал в руках два яблока и смеялся: «Нет, моё! Нет, моё!» Остальные с хохотом почти злобным неслись следом.

– Я вижу там лестницу наверх, – сказала Китти, когда стайка скрылась.

– Заходите, заходите, – прощебетали девушки на верхотуре. Внизу, в закутке перед самой лестницей, ещё размещалось несколько лежанок, но они пустовали.

Одна из девушек, с светло-серыми короткими кудрями, похожая скорее на мальчика, вдруг звонко хлопнула по руке подругу.

– А я говорила, что кто-то будет!

Та, большеглазая брюнетка, перемазанная помадой и тушью, удивлённо захлопала ресницами:

– Но ведь уже больше, чем полчаса.

Первая показала наручные часы, несуразно большие на её запястье:

– Я засекала.

– Мухлёжница, мухлёжница!

Китти, уже успев мило улыбнуться обеим, стояла на лестнице, Феликс же притормозил у нижней ступеньки: вдруг очень захотелось их спросить, на что же они поспорили. Однако он вовремя вспомнил, что сходу заводить здесь хоть какие-то знакомства совершенно необязательно, и двинулся по лестнице вслед за Китти.

Второй этаж пустовал, и сразу становилось ясно почему. Жар печей, горевших внизу, сюда почти не доходил. Впрочем, всё же было заметно теплей, чем на улице.

Китти оглядела помещение. Тихо спросила:

– Попробуем поспать?

Феликс кивнул. Возвращаться обратно через все закутки и коридоры, после искать ночью машину в глубине леса казалось теперь делом почти неподсильным.

Впрочем, как он быстро понял, заснуть здесь было не намного легче.

«Ящик» продолжал жить: он шептался, скрежетал, звенькал чем-то и шушукался на десятки голосов, иногда снизу нёсся отборный мат вперемешку с возвышенной патетической речью и так по кругу.

Это бы ничего, но каждый шорох и вздох напоминал о дверях, которые не закрывались здесь полностью, о множестве незнакомых людей, у любого из которых может быть свой повод и своя выгода, о том, что вспомнили выключить телефон только перед самым городом…

Снизу у лестницы раздался испуганный вскрик, затем смачный шлепок и следом звонкое «Жанчик, дура, не подкрадывайся!»

Ещё один звук раздавался периодически, и он был настойчивее, постояннее других. Он повторялся то здесь, то там: лёгкое скрёб-поскрёб, в углу, за стеной, казалось уже, во всех стенах всего дома. Будто это время бежит и подтачивает одну за другой перекладины лестницы. Истекает.

Китти вздрогнула и тоже не спала больше (они лежали в обнимку, так было теплее). Наверняка пялится сейчас в темноту, как и он.

– Как думаешь, что это? – шёпотом спросил Феликс.

Она вслушалась, так же шёпотом предположила:

– Крысы?