Мы нарушаем правила зимы

– Нет, не обижаете, – спокойно согласилась тёща. – Пока – нет. Мне не в чем вас сейчас упрекнуть. А что касается вашей таинственной девицы, похожей на Анет – по-видимому, вы со своим тупоголовым лакеем не понимаете, что следует предпринять! Ну, так я научу: поезжайте в ту проклятую лавку, расспросите всех, кого встретите. Возможно, приказчик, или дворник, или кто-то из посетителей вспомнит её, расскажет, бывает ли она там постоянно. Если бывает – дело за малым…

Левашёв слушал, скривившись, но понимал: Катерина Фёдоровна совершенно права. Конечно же, надо отправить Дениса в лавку ещё раз, пусть разузнает всё, что можно.

* * *

Однако, когда Денис выслушал распоряжения насчёт «незнакомки», то к изумлению Левашёва, он отказался их выполнять. На этот раз слуга говорил спокойно; на его смазливом цыганском лице отражалась лишь уверенность в собственной правоте.

– Я вам, барин, ещё в тот раз сказал, что больше руки марать не стану. Не дал Господь злодейство совершить – ну так и хорошо.

– Я тебе покуда поручаю разузнать всё про эту девицу, и ничего более!

– А я не стану. Знаю ведь, что вы прикажете, коли в самом деле она жива осталась, – по-прежнему спокойно ответил Денис.

Владимир прошёлся по кабинету. Внутренне он уже холодел от ненависти, однако сдерживался изо всех сил – повторять прошлый раз и снова лезть с лакеем в драку уж никак не годилось.

– Что-то ты, братец, раньше не так рассуждал! С чего это вдруг в праведники подался?

– А передумал, – пояснил Денис. – Хоть и выполнял ваши поручения – а пользы-то мне никакой, один вред. Что сулили, так покуда и не выплатили-с! Дом тот, доходный, на меня пока не перевели-с! Ещё и с Любкой рассорили, перепугали её, чуть из дому девка не сбежала. Так что извиняйте-с, барин! Нет мне больше резона вам в этом дельце подсоблять!

Левашёв плюхнулся в кресло, налил себе из графина лимонной воды и залпом выпил.

– Пошёл вон, скотина! – отчётливо выговорил он. – Забудь, что я тебе когда-то обещал. Теперь точно ничего не получишь, ни копейки – это моё последнее слово!

Денис уже направлялся к двери – но застыл на месте и повернулся, сверля хозяина блестящими карими глазами.

– То есть как? – тихо спросил он. – Слово своё назад берёте?

– Беру! – рявкнул Левашёв. – Можешь больше и не ждать от меня ничего!

В гневе он забыл, что, когда затевал убийство Анны, клятвенно обещал Денису, что тот получит вознаграждение, чем бы их дело не окончилось. Впрочем, сейчас Владимиру казалось, что он поступает справедливо. Зарвавшегося лакея надо наказать – и не важно, что там ему было обещано. Левашёв оказывал своему наперснику слишком много доверия, а тот, в свою очередь, очень уж дерзко стал себя вести!

Денис слегка побледнел. Несколько мгновений он стоял спокойно, откинув голову и глядя барину в глаза.

– Ну что же-с, – проговорил он, – с вашего позволения-с.

И вышел, аккуратно притворив за собой тяжёлую дверь из тёмного дуба.

* * *

Как ни претило Владимиру всё, связанное с мнимым появлением Анны, пришлось заняться этим делом самолично. На следующий день он послал записку господину Нессельроде, в которой сказывался больным и просил извинения – а сам отправился в книжную лавку на набережной Мойки. По раннему времени там не было посетителей. Приказчик, чисто одетый, с приглаженными волосами человек средних лет, ловкий и любезный, склонился в поклоне.

– Чего изволите, сударь? – почтительно спросил он.

Владимир огляделся. Лавка была довольно большой; её по периметру охватывали книжные шкафы, много книг и различные календари лежали на столах и полках. Отдельно были выставлены живописные принадлежности, сувениры, писчебумажные товары…

– Я хотел бы узнать… – Левашёв сделал паузу и достал несколько купюр.

Приказчик сглотнул, вытянул шею.

– Всё, что изволите, ваша милость!

– Два или три дня назад к вам заходили две девушки, я не знаю их имён. – Владимир дал описание Анны и второй девицы – со слов Дениса. – Известно ли вам, кто они? Может быть, бывали здесь не один раз?

На лице приказчика отразилось напряжение; он возвёл глаза к потолку и принялся вспоминать. Левашёв не ошибся: память у этого прощелыги была хорошая, только вот сообщил он не совсем то, что Владимир ожидал услышать.

– Да, были тут такие девицы… Хорошенькие, я вам скажу-с! Только не купили ничего, так, поглазеть видать зашли. Та, что с тёмными-то глазами ходила-смотрела, всё разглядывала, а в руки ничего не брала, боялась – не иначе, провинциалочка! Небось, и лавки-то порядочной в своей жизни не видала!

М-да, это описание графине Левашёвой уж никак не подходило.

– А вторая хотела романчик, да чтоб покрасивей: про любовь! Сказала, французский язык учит, такая гордая была! И торговалась долго, стало быть, денег в обрез… А может, и вовсе у них денег не было – это я оттого решил, что темноглазая в один момент подругу свою за руку взяла и увела. Так ничего и не купили.

На вопрос, к какому сословию принадлежали девушки, приказчик ответил уверенно:

– А, видно мещаночки небогатые, это точно, ваша милость! Держатся этак скромно, одёжка – салопчики да платки, глаз не подымут, денег нет. Вот не сойти с места, если не приехали в гости сюда из уездного городка какого.

Владимир ещё полчаса и так, и эдак расспрашивал собеседника, но ничего больше не узнал. Сведения его весьма ободрили. Описанная девушка, как видно, походила на Анну Левашёву только внешне. Да мало ли их, таких: стройных да темноглазых! Обознался Денис, да с перепугу и навыдумывал себе.

Он щедро наградил приказчика и, для очистки совести, порыскал вокруг магазина, расспрашивая дворников, не видели ли девицу нужной ему внешности. Дворники пожимали плечами и качали головами. Один припомнил, что похожая девушка с подругой стояли в подворотне и, как видно, ждали кого-то, но, не дождавшись, ушли. Когда же это было, дворник затруднялся сказать.

Владимир уселся на лошадь, будучи в приподнятом настроении. Он вполне удовлетворился своим расследованием: ну разумеется, это была никакая не графиня Левашёва! Если она осталась жива, разве стала бы рядиться в убогие мещанские тряпки-салопы, и бояться шагу ступить, находясь в лавке! Это Анна-то, выросшая в роскоши, имеющая прекрасный вкус и изящество, привыкшая получать всё, что только захочет! Да нет же, быть этого не могло!

Левашёв пустил лошадь рысью, собираясь всё-таки прибыть в министерство. Он скажет господину Нессельроде, что всю ночь страдал от мигрени, но всё равно отправился на службу. Тот, конечно, поверит, ибо изображать слабость и томность Владимир умел прекрасно… А вот вечером граф Левашёв заедет к особняк графини Нессельроде, якобы навестить хозяйку – а на самом деле, увидеться хотя бы на три четверти часа с Софьей Нарышкиной, снова прошептать ей признания в любви, увидеть ответную любовь в её глазах…

Владимир был совершенно счастлив.

* * *

Дом на Обуховской с его кабаками, лавками и шумными грязными обитателями обычно казался Катерине Фёдоровне отвратительным, но никогда – зловещим. А вот сегодня, когда она переступила порог, и кабатчик кивнул ей уже как знакомой – по всему её телу пробежала дрожь. Хотя это можно было отнести к ухудшавшемуся на глазах здоровью: последнее время она слабела не по дням, а по часам, страдала от затруднённого дыхания, головокружения и болей в груди… Собственно, если и Макаровна не сможет помочь, скорее всего, конец уже близок.

Она постучала условным стуком. Этот визит произошёл гораздо раньше оговоренного ими срока, поэтому Катерина Фёдоровна не удивилась бы, если бы Макаровны не оказалось дома.

Старушка, однако, отворила сразу, будто ждала её за дверью. Она только взглянула на лицо своей гостьи и безмолвно всплеснула руками.

– Милая ты моя! Что, плохо, да?

– Плохо, Макаровна, – прошептала посетительница. – Видать, уже всё: спать-есть не могу, ходить тяжко. Перед дочерью бодрюсь, притворяюсь. Она, бедняжка, замечает, да огорчать меня не хочет: только просит – покушайте, мол, маменька, отдохните, не утомляйтесь. Вот, делаем вид друг перед другом, что всё хорошо!

Катерина Фёдоровна горько улыбнулась.

– Я, Макаровна, хотела у тебя снадобье новое попросить: ты поможешь? Ох, мне бы хоть месяц протянуть ещё! Боюсь, зятёк мой опять фокус проделает: женится, да и выкинет дочку мою за дверь, а детей себе оставит! Не верю ему!

– И как же ты ему помешаешь? – помолчав, спросила Макаровна.

Катерина Фёдоровна несколько минут трудно дышала, приложив руку к впалой груди.

– А я придумала – напишу бумагу, где все его проделки будут подробно расписаны, запечатаю и отдам на хранение – ну хоть поверенному нашему, господину Осокину. Он был другом мужа покойного. И воля моя такая будет: если граф Левашёв второй раз женится, чтобы сей документ отнесли в полицию и вскрыли там! А зятюшке перед смертью об этом скажу, пусть знает!

Макаровна слушала и качала головой.