Мальчик, который кричал «олень!»

– Зябко тут у вас, – сказал он с заискивающим смешком человеку в окошке. Что тот ему ответил, Василий не услышал.

Июньские дни – самые длинные, и поэтому до Отепя они добрались засветло. После границы планшет разрядился, и всю дальнейшую дорогу Василий смотрел строго вперед, в спинку водительского кресла, ни в коем случае не позволяя скосить глаза в сторону. Он и рад был бы зажмуриться, для надежности, но так бы он себя точно выдал. Выбранная интуитивно стратегия работала успешно ровно до того момента, когда мама обернулась, улыбаясь, и сказала:

– Смотри, как красиво.

Реакция была автоматической: Василий послушно повернулся к окну, и только потом с ужасом понял, что нарушил собственное правило.

– Красиво, – только и смог сказать он.

Машина подъезжала к городу. Густая зелень эстонского леса периодически прерывалась, открывая повороты к очередному одинокому хутору или к нескольким сбившимся в группку домикам, почти игрушечным на вид. Вот и знакомый указатель – буквы, как и четыре года назад, складывались в нечитаемые слова: точнее, теперь Василий мог их прочитать по-английски, но лишние точки и черточки по-прежнему вызывали недоумение. Лес становился все реже, а застройка все регулярнее. Потянулись улицы, выскочил горнолыжный холм, показался овал стадиона. Несмотря на волнение, Василий не мог не признать, что летом, да к тому же при свете солнца, место теряло ту зловещую силу, которая преследовала его в фантазиях все это время. Обычный маленький городок, немного похож – если не считать стадиона, конечно, – на тот, возле которого у них была дача. Лес… ну а что лес? Домов-то сейчас вокруг было явно больше.

Щелкнув поворотником, папа взял резкий курс направо и вновь начал двигаться по направлению к густому сосновому массиву. У Василия неприятно заныло в животе, и он не смог удержаться от вопроса:

– А мы что, там же жить будем?

– А ты что, боишься? – в тон ему ответил папа.

Василий поймал его взгляд в зеркале заднего вида и с подчеркнутым равнодушием – именно таким, каким любил видеть папа, даже если никогда и не говорил об этом прямо – пожал плечами.

– Просто спросил.

Взгляд, как Василию показалось, смягчился.

– Не там же. В этот раз место получше.

– И с завтраком, – добавила мама. – Встань поближе, чтобы вещи далеко не нести.

– Сам знаю. Приехали.

Когда Василий открыл свою дверцу, забытый в ногах бумажный пакет из-под хот-дога выпал на асфальт и тут же был подхвачен ветром. Василий быстро взглянул на родителей – не заметили ли? Ему самому это показалось дурным знаком: только приехать и сразу намусорить. Еще не хватало, чтобы ветер унес грязную бумагу в лес, до которого здесь рукой подать было – он начинался сразу за большим холмом, возле которого они припарковались. Вот только это был не холм.

У того, что Василий принял за заросший травой пригорок у подножья лесной волны, были окна, врезанные прямо в землю и сходившиеся полукругом к центральному входу с большой табличкой над ним. Василию вспомнились фильмы про хоббитов – только там он видел такие… здания.

Внутри, впрочем, сходство заканчивалось. Обычный отель, обычная лестница, обычные двери. Разве что характерный изгиб коридора на их этаже напоминал о форме холма. Комната, которую папа открыл карточкой, тоже показалась Василию обычной. Пока родители спорили о том, надо ли разбирать чемоданы прямо сейчас, и если разбирать, то куда, а если не сейчас, то когда, он исследовал помещение с естественным любопытством человека, получившего новый дом, пусть и на короткое время. Попрыгал немного на кровати (согнали), залез во все шкафы, изучил принцип работы кранов в ванной – и номер кончился. Остался балкон.

Сквозь матовую занавеску черты улицы едва-едва проглядывались, поэтому Василий не совсем понимал, на что открывается вид с балкона, и только выйдя наружу увидел, что оказался на изнанке холма, а точнее, почти в его центре. Изнутри холм был срыт до состояния полумесяца, и два этажа одинаковых балконов выходили на небольшой круглый двор, дальняя сторона которого – их номер был посередине изгиба – переходила в крутой склон, огороженный забором. Сразу за ним начинался лес.

Нехорошее, холодное чувство пробрало Василия. Вроде бы и солнце светило, и ветер не дул, да и деревья были по-июньски сочно-зелеными, но все равно от них веяло чем-то полузабытым, и чужим, и страшным, и опасным. Вот только теперь, в девять с половиной лет, Василий понимал, что не это страшное нечто чужое – это он сам здесь чужак, незваный гость, которого нечто может терпеть, но церемониться с ним не будет.

В комнату он вернулся спиной вперед, не прекращая, не смея прекратить играть с лесом в гляделки.

Ночь прошла неспокойно. Свет от белесого в это время года неба просачивался даже сквозь плотные занавески. Василий пытался прятаться под одеялом с головой, но там было слишком душно, и ему приходилось выныривать наружу.

Нервно прислушиваясь, Василий едва не подпрыгивал от каждого звука, но потом понимал, что нет, показалось, это не снаружи, а родители пошевелились во сне. Или телевизор щелкнул. Или по коридору прошел гость-полуночник – и не страшно ему так поздно возвращаться? Под окном никто не ходил, не скрипел и не выжидал. Видимо, забор между лесом и отелем был для него непреодолимым препятствием или, как минимум, таким препятствием, которое он не хотел преодолевать.

Усталость от бессонницы взяла свое лишь под утро: Василий погрузился в не менее тревожный сон, где полузабытый хруст снега становился реальнее, чем когда-либо, и приближался, и приближался… Закричать Василий не успел – будильник родителей прозвенел раньше. Подъем, умываться, завтракать!

– Ты что, не спал совсем? – удивилась мама, когда в ресторане Василий едва-едва возил вилкой по тарелке.

– Небо мешало, – буркнул он. И подумал – «а еще лес». Но не сказал, конечно.

– Вечером надо будет получше занавески задернуть.

– Мы здесь надолго?

– Пока не надоест, – строго сказал папа, что в переводе с его языка означало «мне не нравится тон, которым ты задал этот вопрос, поэтому я не буду на него отвечать». – И не скреби вилкой.

Василий взял ложку.

Из-за стола он вышел с тянущей пустотой в животе, которая только усилилась, когда они вернулись в номер и настало время переодеваться в спортивное, а точнее – в велосипедное. Василий терпеть не мог ощущение подушки в штанах, а под шлемом голова сразу начинала чесаться, но даже этот знакомый дискомфорт сейчас стал второстепенным и почти незаметным. Куда реальнее была проблема леса: из разговора родителей он ясно уловил, что именно туда они и направятся. Как только арендуют велосипеды.

Здание с велосипедами было как назло близко, настолько, что Василий даже не стал пытаться замедлять шаг – это только больше бы разозлило папу, который из без того присматривался к нему с подозрением, словно к потенциальному саботажнику (каким Василий внутренне, конечно, был). Оставалась надежда, что у них не будет подходящего размера – Василий был ниже большинства своих одноклассников, и его собственный велосипед, оставшийся дома, родители подбирали долго, – но увы: местный прокат был готов даже к таким, как он. Из страшной идеи лес превращался в ужасающую неизбежность.

– Проедься немного, посмотри, как тебе, – сказала мама.

С отчаянной обреченностью Василий вцепился в ручки, забрался на седло, надавил на педали. Те поддались легко. Ноги привычно закрутились, Василий поднажал, ускорился, как всегда делал, почувствовал порыв ветра в лицо, прищурился и… наехал на бордюр. Руль дернулся и провернулся вместе с колесом, а Василий, как ни пытался сохранить равновесие, оказался на земле, полупридавленный велосипедом. Он еще не успел испугаться, а к нему уже спешили мама с папой и работник проката. Последний – явно больше заинтересованный в сохранности велосипеда, нежели Василия.

Коленка до крови, конечно. Хорошо хоть штаны не порвал, а то папа ругался бы. Хотя он и так, наверняка…

Мама подхватила его подмышками и с неожиданной силой поставила на ноги. Она действовала быстро, уверенно, а главное – не давая папе возможности заговорить.

– Ты пока здесь все устрой, а мы скоро придем. Продезинфицируем и вернемся, – и, не дожидаясь ответа, она потянула Василия за собой.

На него она при этом не смотрела: ни на улице, ни поднимаясь по лестнице (Василий немного прихрамывал), ни уже в номере. Только когда с шипучим и щипучим лекарством было покончено и, подув на коленку, мама достала пластырь, она подняла глаза на Василия. Расстроенные глаза. Василий сразу отвернулся, потому что только заплакать сейчас не хватало.

– Ты специально это сделал? – тихо спросила мама.

Василий помотал головой.

– Ты не хочешь с нами на велосипедах? – еще тише.

Опять помотал.

Мама встала и подошла к окну. Василий, не поворачивая головы, скосил взгляд; мама плотно задернула шторы и вернулась к нему, но на этот раз села рядом на кровать. Василий уставился на свои коленки – одну здоровую и одну заклеенную. Мама поправила ему край штанины, прикрывая ссадину, и заговорила:

– Где мы будем кататься, лес обжитой, не дикий. Велосипедная дорожка – место людное, к ней никакие животные близко не подходят. Там нет… – она запнулась на мгновение, – оленей.

Василий поднял голову, не до конца уверенный, что правильно услышал, а если и услышал, то правильно ли понял. Глаза у мамы, обычно светлые, стали почти прозрачными, но, вместо того чтобы испугаться, Василий почувствовал неожиданную уверенность.

– Это был не олень, – сказал он негромко, но очень четко.

Они с мамой смотрели друг на друга в упор, и, Василий был уверен, оба слышали одно и тоже – детский крик, прорезавший зимнюю ночь, и бесконечный, сплывавшийся в одну бесконечную строчку речитатив: «не олень, не олень, неолень неоленьнеоленьнеолень». Такое не забывается, даже когда очень хочется, даже когда очень стараешься.

Мама притянула его к себе, прижала к груди. От нее пахло лекарствами и немного – резиной. Некоторое время она молчала, только касалась невесомыми поцелуями его макушки, а потом наклонилась к уху и прошептала:

– Я тоже боюсь оленей.

Василий вздрогнул и замер, но мама уже отодвигалась. На лице ее играла обычная спокойная улыбка. Взъерошив ему волосы, она подмигнула и уже совершенно непринужденно, без какого-либо налета загадочности добавила: